Она была чужда всего окружающего: рассердится ли братец за напрасно истраченный или невыторгованный рубль, за подгорелое жаркое, за несвежую рыбу, надуется ли невестка за мягко накрахмаленные юбки, за некрепкий и холодный чай, нагрубит ли
толстая кухарка, Агафья Матвеевна не замечает ничего, как будто не о ней речь, не слышит даже язвительного шепота: «Барыня, помещица!»
Это был добродушнейший из градоправителей, обладавший двумя небольшими слабостями: во-первых, он красил свои седые волосы черною краской и, во-вторых, питал пристрастие к
толстым кухаркам, полагаясь во всем остальном на волю божию и на добровольную обывательскую «благодарность».
Калитка — скрып… Двор темен. По доскам // Идти неловко… Вот, насилу, сени // И лестница; но снегом по местам // Занесена. Дрожащие ступени // Грозят мгновенно изменить ногам. // Взошли. Толкнули дверь — и свет огарка // Ударил в очи.
Толстая кухарка, // Прищурясь, заграждает путь гостям // И вопрошает: «Что угодно вам?» // И, услыхав ответ красноречивый, // Захлопнув дверь, бранится неучтиво…
Не видать ни Захара, ни Анисьи: новая
толстая кухарка распоряжается на кухне, нехотя и грубо исполняя тихие приказания Агафьи Матвеевны, да та же Акулина, с заткнутым за пояс подолом, моет корыта и корчаги; тот же сонный дворник и в том же тулупе праздно доживает свой век в конуре.
Неточные совпадения
— Философствовал, писал сочинение «История и судьба», — очень сумбурно и мрачно писал. Прошлым летом жил у него эдакий… куроед, Томилин, питался только цыплятами и овощами. Такое
толстое, злое, самовлюбленное животное. Пробовал изнасиловать девчонку, дочь
кухарки, — умная девочка, между прочим, и, кажется, дочь этого, Турчанинова. Старик прогнал Томилина со скандалом. Томилин — тоже философствовал.
Агафья Матвеевна в первый раз узнала, что у ней есть только дом, огород и цыплята и что ни корица, ни ваниль не растут в ее огороде; увидала, что на рынках лавочники мало-помалу перестали ей низко кланяться с улыбкой и что эти поклоны и улыбки стали доставаться новой,
толстой, нарядной
кухарке ее братца.
Кипяток в семь часов разливали по стаканам без блюдечек, ставили стаканы на каток, а рядом — огромный медный чайник с заваренным для колера цикорием.
Кухарка (в мастерских ее звали «хозяйка») подавала по куску пиленого сахара на человека и нарезанный
толстыми ломтями черный хлеб. Посуду убирали мальчики. За обедом тоже служили мальчики. И так было во всей Москве — и в больших мастерских, и у «грызиков».
Ввиду этого он нанял себе в услужение мальчика Петрика, сына хозяйской
кухарки.
Кухарка, «пани Рымашевская», по прозванию баба Люба, была женщина очень
толстая и крикливая. Про нее говорили вообще, что это не баба, а Ирод. А сын у нее был смирный мальчик с бледным лицом, изрытым оспой, страдавший притом же изнурительной лихорадкой. Скупой, как кащей, Уляницкий дешево уговорился с нею, и мальчик поступил в «суторыны».
Невелико было хозяйство смотрителя, а весь придворный штат его состоял из
кухарки Пелагеи да училищного сторожа, отставного унтера Яковлева, исправлявшего должность лакея и ходившего за
толстою, обезножившею от настоя смотрительскою лошадью. Женни в два дня вошла во всю домашнюю администрацию, и на ея поясе появился крючок с ключами.