Неточные совпадения
— К счастию, как и вы, вероятно, согласитесь, — разъяснял князь, — из княгини вышла женщина превосходная; я признаю в ней самые высокие нравственные качества; ее счастие, ее
спокойствие, ее здоровье дороже для меня собственного; но в то же время, как жену, как женщину, я не
люблю ее больше…
— Для вашего-то — может быть, что так, но никак уже не для
спокойствия княгини! — возразил Миклаков. — У нас до сих пор еще черт знает как смотрят на разводок, будь она там права или нет; и потом, сколько мне кажется, княгиня вас
любит до сих пор!
— Но положим, что
любит, то все-таки должна делать это несколько посекретнее и не кидать этим беспрестанно в глаза мужу. Все такого рода уступки будут, конечно, несколько тяжелы для всех вас и заставят вас иногда не совсем искренно и откровенно поступать и говорить, но каждый должен в то же время утешать себя тем, что он это делает для
спокойствия другого… Dixi! [Я сказал! (лат.).] — заключил Миклаков.
— Я, Крестьян Иванович, — стал продолжать господин Голядкин все в прежнем тоне, немного раздраженный и озадаченный крайним упорством Крестьяна Ивановича, — я, Крестьян Иванович,
люблю спокойствие, а не светский шум.
Неточные совпадения
И увидав, что, желая успокоить себя, она совершила опять столько раз уже пройденный ею круг и вернулась к прежнему раздражению, она ужаснулась на самое себя. «Неужели нельзя? Неужели я не могу взять на себя? — сказала она себе и начала опять сначала. — Он правдив, он честен, он
любит меня. Я
люблю его, на-днях выйдет развод. Чего же еще нужно? Нужно
спокойствие, доверие, и я возьму на себя. Да, теперь, как он приедет, скажу, что я была виновата, хотя я и не была виновата, и мы уедем».
Она живо вспомнила это мужественное, твердое лицо, это благородное
спокойствие и светящуюся во всем доброту ко всем; вспомнила любовь к себе того, кого она
любила, и ей опять стало радостно на душе, и она с улыбкой счастия легла на подушку.
— Я ненавижу твое
спокойствие. Ты не должен был доводить меня до этого. Если бы ты
любил меня…
Некстати было бы мне говорить о них с такою злостью, — мне, который, кроме их, на свете ничего не
любит, — мне, который всегда готов был им жертвовать
спокойствием, честолюбием, жизнию… Но ведь я не в припадке досады и оскорбленного самолюбия стараюсь сдернуть с них то волшебное покрывало, сквозь которое лишь привычный взор проникает. Нет, все, что я говорю о них, есть только следствие
— Это я вижу, кузина; но поймете ли? — вот что хотел бы я знать!
Любили и никогда не выходили из вашего олимпийского
спокойствия?