Неточные совпадения
1-й купец.
Что «однако ж»? Стой твердо, потому один отвечать будешь! Ответчика
за себя
не поставишь. Как жил,
что делал? Так и так, мол, приятели. А у тебя есть своя голова на плечах? Закон знаешь? Ну, и шабаш, и кончен разговор.
Кисельников. Удивительный вечер! Воздух какой!
Что за нега! Я теперь, когда стал свободным человеком, весь отдаюсь природе, наслаждаюсь ею вполне. Вы этой прелести
не знаете, вы люди ученые, занятые.
Глафира. А тебе
что за дело? Моя дочь, я ее выходила, а
не ты. Вот назло же тебе прибью в детской. Вот ты и знай! (Уходит с дочерью.)
Глафира. Ты
за счастье считай,
что я
за тебя пошла-то; с тысячами-то я бы в десять раз лучше тебя нашла.
За меня какой полковник-то сватался! Как я была влюблена-то! До самой страсти! Да
не отдали, оттого
что очень в карты играет.
Боровцов.
За то же,
что ты для семейства ничего
не стараешься. Ты в каком суде служишь? Кто у вас просители?
Потому кто в суд пришел, он хоть и
не виноват, а ему все кажется,
что его засудить могут; а взглянул ты на него строго, у него и душа в пятки; ну и пошел всем совать по карманам — перво-наперво, чтоб на него только ласково глядели,
не пужали его; а потом, как до дела разговор дойдет, так опять
за мошну, в другой раз.
Боровцова. И
что это
за стыд такой? Нешто у вас другие-то в суде
не берут?
Боровцов. Ты говоришь,
что я — хороший человек, обстоятельный, так
за что ж меня судья под закон подведет? Ну и значит, я буду прав. Настоящий-то судья должен знать, кого подвести под закон, кого нет. Если всех нас под закон подводить, так никто прав
не будет, потому мы на каждом шагу закон переступаем. И тебя, и меня, и его, надо всех в Сибирь сослать. Выходит,
что под закон-то всякого подводить нельзя, а надо знать кого. Так и этот опекун. Как ты его осудишь? Каким манером?
За что?
Боровцов. Известно для
чего — для страха, чтоб
не очень забывались. А то нешто мы так живем, как в законе написано? Нешто написано,
что на улице трубку курить, а ты
за воротами сидишь с трубкой. Нешто писано,
что по десяти процентов в месяц брать, а он берет же.
Вот друг-то, так уж друг!
Что тут делать-то, кабы
не он! Куда деваться? Это мне его
за мою правду да кротость Бог послал. Вот этаких бы друзей-то побольше, так легче бы было на свете жить!
Не будь его, так совсем бы я перед тестем осрамился.
Кисельников. Эх, сиротки, сиротки! Вот и мать-то оттого умерла,
что пропустили время
за доктором послать. А как
за доктором-то посылать, когда денег-то в кармане двугривенный? Побежал тогда к отцу, говорю: «Батюшка, жена умирает, надо
за доктором посылать, денег нет». — «
Не надо, говорит, все это — вздор». И мать то же говорит. Дали каких-то трав, да еще поясок какой-то, да старуху-колдунью прислали; так и уморили у меня мою Глафиру.
Кисельников. Эх, маменька! А я-то
что! Я лучше-то и
не стою. Знаете, маменька, загоняют почтовую лошадь, плетется она нога
за ногу, повеся голову, ни на
что не смотрит, только бы ей дотащиться кой-как до станции: вот и я таков стал.
Кисельников. Всю ночь пропишешь. Да ведь это
не свое дело, это
за деньги. Слава Богу,
что еще дают работу; вон сколько набрал ее, рублей на шесть.
Кисельников. Кто вас несчастным-то признал, — подставные кредиторы, которым вы дутых векселей надавали.
Что у вас
за несчастие! Ни пожара, ни пропажи
не было. Зажали деньги-то, папенька. Пожалейте хоть внучат-то, вон они больные лежат.
Боровцов.
Что ты кричишь-то! Ведь я
не взаймы у тебя брал, векселя тебе
не давал, а расписку; ты мне на оборот дал, разжиться захотел. А оборот — дело обоюдное: либо наживешь, либо проживешь. Вот мы и прожили; с кого ж теперь искать? Ищи на тех,
за кем твои деньги пропали. А
что дом захряс в залогах, я
чем виноват? Твоя была воля отдавать. Подряд все одно,
что лотерея, — на счастье пускается.
Переярков. Да
что вы
за разговоры завели!
За делом пришли, а
не разговоры разводить; мне время-то дорого, у меня другие конкурсы есть. (Смотрит на часы.) Вона, десятый час! Вот предложите зятю-то, коли в нем человеческие чувства есть, пусть подпишет эту бумагу-то.
Анна Устиновна. Вот
что, Кирюша; ты меня послушай! Никакая мать своему сыну дурного
не пожелает. А коли посоветует, так уж этот грех на ней будет, а сыну Бог простит. Вот теперь ночь, мы с тобой одни… ты видишь нашу нужду… переломи, Кирюша, себя, бери взятки… я
за тебя, Кирюша, Бога умолю, — я каждый день буду ходить молиться
за тебя, я старуха…
Кисельников. Ах, маменька! Взял бы я… да
не дают… (Опускается головой на стол.)
За что мне дать-то! Я
не доучился, по службе далеко
не пошел, дел у меня больших нет,
за что мне дать-то?
Неизвестный. Я сам
не бываю, у меня есть агенты, которые
за меня ходят по судам. Я только вчера приехал; а впрочем, я все знаю,
что у вас в суде делается.
Неизвестный. А то руки, видишь ты, у него
не поднимутся! Ох вы, горечь! Я и
не таких, как ты, покупал. Любо с вами дело делать. Вашему брату ничего заветного нет, все продаст! Ведь ты, знаешь ли, ты мне
за три тысячи полтораста тысяч продал! Теперь с нас по этому документу немного взыщут. А пойдет следствие о подлоге, так опять-таки нам выгода та,
что дело затянется, в Сибирь-то пойдешь все-таки ты, а
не мы. Ты хоть уж покути на эти деньги-то, чтоб
не даром отвечать. (Хочет уйти.)
Неизвестный.
Что ж, мне тут и сидеть с тобой! Утешать тебя! Да ты
не бойся, мы
за тобой будем следить, до Сибири
не допустим. А ты пока деньги-то
не сори, чтоб подозрения
не было. Прощай! (Уходит.)
Вас-то я только тогда обидел ни
за что ни про
что; себе пользы
не сделал, а вас ограбил.
Погуляев. Да и мне все равно, только если вы ее любите, так одну
не пускайте по улицам ходить. Кто захочет впутываться в историю, заступаться на улице
за постороннюю девушку; а обидеть охотники всегда найдутся. Вот нынче, сейчас, какие-то господа подхватили ее на бульваре под руки, она так испугалась,
что и слова
не вымолвит, а они идут, песенки распевают да на всех посматривают. Хорошо,
что я подъехал.
Анна Устиновна. Помню, как
не помнить; а
не скажите, ни
за что бы
не узнала. Вот полюбуйтесь на наше житье.
Лиза (решительно). Вот
что: укажите мне работу такую,
за которую бы больше платили; а то, посмотрите, вот какая комната, вон бабушка, как она одета! У нас ничего нет; я работаю-работаю и никак из нужды
не выбьюсь. (Плачет.)
Анна Устиновна. Да
за что, все я
не пойму. Так, на бедность,
что ли?
Анна Устиновна. Ох,
не спрашивай ты меня,
не спрашивай!
Что мать,
что бабка — обманщицы, лукавые поноровщицы; на добро детей
не учат, всяким их шалостям потакают. Вот я раз Кирюшу пожалела,
не на добро его научила; словно как от тех моих слов и сталося. А грех-то на моей душе. Первые-то матери грешницы, первые
за детей ответчицы.
Погуляев. Я вам вот
что посоветую:
не думайте ни о том, ни о другом, а подите замуж
за меня.
Кисельников. Нет, Погуляев, бери их, береги их; Бог тебя
не оставит; а нас гони, гони! Мы вам
не компания, — вы люди честные. У нас есть место, оно по нас. (Тестю.) Ну, бери товар, пойдем. Вы живите с Богом, как люди живут, а мы на площадь торговать, божиться, душу свою проклинать, мошенничать. Ну,
что смотришь! Бери товар! Пойдем, пойдем! (Сбирает свой товар.) Прощайте! Талан-доля, иди
за мной… (Уходит.)
Неточные совпадения
Анна Андреевна.
Что тут пишет он мне в записке? (Читает.)«Спешу тебя уведомить, душенька,
что состояние мое было весьма печальное, но, уповая на милосердие божие,
за два соленые огурца особенно и полпорции икры рубль двадцать пять копеек…» (Останавливается.)Я ничего
не понимаю: к
чему же тут соленые огурцы и икра?
Хлестаков (защищая рукою кушанье).Ну, ну, ну… оставь, дурак! Ты привык там обращаться с другими: я, брат,
не такого рода! со мной
не советую… (Ест.)Боже мой, какой суп! (Продолжает есть.)Я думаю, еще ни один человек в мире
не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай, какая курица! Дай жаркое! Там супу немного осталось, Осип, возьми себе. (Режет жаркое.)
Что это
за жаркое? Это
не жаркое.
Хлестаков. Право,
не знаю. Ведь мой отец упрям и глуп, старый хрен, как бревно. Я ему прямо скажу: как хотите, я
не могу жить без Петербурга.
За что ж, в самом деле, я должен погубить жизнь с мужиками? Теперь
не те потребности; душа моя жаждет просвещения.
Анна Андреевна. После? Вот новости — после! Я
не хочу после… Мне только одно слово:
что он, полковник? А? (С пренебрежением.)Уехал! Я тебе вспомню это! А все эта: «Маменька, маменька, погодите, зашпилю сзади косынку; я сейчас». Вот тебе и сейчас! Вот тебе ничего и
не узнали! А все проклятое кокетство; услышала,
что почтмейстер здесь, и давай пред зеркалом жеманиться: и с той стороны, и с этой стороны подойдет. Воображает,
что он
за ней волочится, а он просто тебе делает гримасу, когда ты отвернешься.
Да объяви всем, чтоб знали:
что вот, дискать, какую честь бог послал городничему, —
что выдает дочь свою
не то чтобы
за какого-нибудь простого человека, а
за такого,
что и на свете еще
не было,
что может все сделать, все, все, все!