Неточные совпадения
Глумов (за сценой). Вот еще! Очень нужно! Идти напролом, да и кончено дело. (Выходя из боковой двери.) Делайте,
что вам говорят, и не рассуждайте!
Глумов. Кого
вам больше жаль, меня или гусара Курчаева? На
что ему деньги? Он все равно их в карты проиграет. А еще хнычете: я тебя носила под сердцем.
Глумов. Да я его знаю давно.
Что вы его рекомендуете?
Курчаев. Нам эпиграмм нужно. Я знаю,
что у
вас есть.
Глумов. Не браните его, не он виноват, а я. Когда он тут на лестнице спрашивал квартиру, я ему указал на эту и сказал,
что очень хороша, я не знал,
что вы семейный человек.
Мамаев. А зачем же нанимали, коли не по средствам? Кто
вас неволил?
Что вас, за ворот,
что ли, тянули, в шею толкали? Нанимай, нанимай! А вот теперь, чай, в должишках запутались? На цугундер тянут? Да уж конечно, конечно. Из большой-то квартиры да придется в одной комнатке жить; приятно это будет?
Мамаев. Отчего нынче прислуга нехорошая? Оттого,
что свободна от обязанности выслушивать поучения. Прежде, бывало, я у своих подданных во всякую малость входил. Всех поучал, от мала до велика. Часа по два каждому наставления читал; бывало, в самые высшие сферы мышления заберешься, а он стоит перед тобой, постепенно до чувства доходит, одними вздохами, бывало, он у меня истомится. И ему на пользу, и мне благородное занятие. А нынче, после всего этого…
Вы понимаете, после
чего?
Глумов. Извините, пожалуйста!
Вы не сердитесь! Уж я
вам сказал,
что я глуп.
Глумов. Ах, Боже мой! Как же это! Нет, да как же! Позвольте вашу руку! (Почти со слезами.) Впрочем, дядюшка, я слышал,
вы не любите родственников;
вы не беспокойтесь, мы можем быть так же далеки, как и прежде. Я не посмею явиться к
вам без вашего приказания; с меня довольно и того,
что я
вас видел и насладился беседой умного человека.
Мамаев (строго).
Что вы шепчете? На кого я там не похож? Я сам на себя похож.
Глумова. Я говорю,
что портрет на
вас не похож.
Глумов. Помилуйте, за кого
вы меня принимаете!
Что за занятие!
Мамаев. Так ты вот
что, ты непременно приходи ужо вечером. И
вы пожалуйте!
Курчаев. Хоть по такому,
что вы человек умный и больше меня понимаете.
Курчаев.
Что вы, с ума сошли!
Крутицкий.
Что вы мне говорите! Странное дело! Ну, а не увидят, так укажут, есть же люди.
Мамаев. Есть, есть. Как не быть! Я
вам скажу, и очень есть, да не слушают, не слушают. Вот в
чем вся беда: умных людей, нас не слушают.
Мамаев. Легко сказать: писать! На это нужен навык, нужна какая-то сноровка. Конечно, это вздор, но все-таки нужно. Вот я! Говорить я хоть до завтра, а примись писать, и Бог знает
что выходит. А ведь не дурак, кажется. Да вот и
вы. Ну, как
вам писать!
Если
вы видите,
что умный человек бедно одет, живет в дурной квартире, едет на плохом извозчике — это
вас не поражает, не колет
вам глаз; так и нужно, это идет к умному человеку, тут нет видимого противоречия.
Мамаев. Ну, прощайте, я еду, у меня дела-то побольше вашего. Я вашим сыном доволен.
Вы ему так и скажите,
что я им доволен. (Надевая шляпу.) Да, вот было забыл. Я знаю,
что вы живете небогато и жить не умеете; так зайдите ко мне как-нибудь утром, я
вам дам…
Глумова.
Вы меня заставите завидовать сыну. Да, именно, он себе счастье нашел в вашем семействе. Однако мне и домой пора. Не сердитесь на меня за мою болтовню… А беда, если сын узнает, уж
вы меня не выдайте. Иногда и стыдно ему,
что у меня ума-то мало, иногда бы и надо ему сказать: какие
вы, маменька, глупости делаете, а ведь не скажет. Он этого слова избегает из почтения к родительнице. А уж я бы ему простила, только бы вперед от глупостей остерегал. Прощайте, Клеопатра Львовна!
Что же
вы стоите? Разве племянники ведут себя так?
Мамаева. Будьте развязнее!
Чего вы боитесь? Я такой же человек, как и все. Будьте доверчивее, откровенней со мной, поверяйте мне свои сердечные тайны! Не забывайте,
что я ваша тетка.
Глумов. И я тоже не желаю. Дай
вам Бог цвести как можно долее. Я говорю только,
что мне тогда было бы не так робко, мне было бы свободнее.
Мамаева. Ну, если б я была старуха, о
чем бы
вы меня попросили?
Глумов. Нет, не все равно. Вот, например, я знаю,
что вам стоит сказать только одно слово Ивану Иванычу, и у меня будет очень хорошее место.
Глумов. Потому,
что это было бы насилие. Он так
вами очарован.
Глумов. Он не смеет отказать
вам ни в
чем. Потом, ему ваша просьба будет очень приятна; заставить
вас просить — все равно
что дать ему взятку.
Глумов. Решительно не желаю. Кроме того, мне не хочется быть у
вас в долгу.
Чем же я могу заплатить
вам?
Мамаева. А старухе
чем вы заплатите?
Мамаева. Благодарю. Очень мило с вашей стороны,
что вы не забыли меня, брошенную, покинутую.
Городулин (нежно). Нам люди нужны. Позвольте мне хоть одним глазком взглянуть на этот феномен; тогда я
вам скажу определительно, на
что он годен и на какое место можно будет его рекомендовать.
Не рассуждать, когда не приказывают, смеяться, когда начальство вздумает сострить, думать и работать за начальников и в то же время уверять их со всевозможным смирением,
что я, мол, глуп,
что все это
вам самим угодно было приказать.
Глумов. Я очень рад,
что вы сочувствуете моим идеям. Но как мало у нас таких людей!
Городулин. Нам идеи
что! Кто же их не имеет, таких идей! Слова, фразы очень хороши. Знаете ли,
вы можете сделать для меня великое одолжение.
Глумов. Все,
что вам угодно.
Глумов. Извольте, с удовольствием. На
что же
вам?
Городулин. Вам-то я откроюсь. Мы с
вами оба люди порядочные и должны говорить откровенно. Вот в
чем дело: мне завтра нужно спич говорить за обедом, а думать решительно некогда.
Глумов. Вот, дядюшка,
чему вы меня учите.
Мамаев. Она женщина темперамента сангвинического, голова у ней горячая, очень легко может увлечься каким-нибудь франтом, черт его знает,
что за механик попадется, может быть, совсем каторжный. В этих прихвостнях Бога нет. Вот оно куда пошло! А тут, понимаешь ты, не угодно ли
вам, мол, свой, испытанный человек. И волки сыты, и овцы целы. Ха, ха, ха! Понял?
Глумов. А вот еще обстоятельство! Чтоб со стороны не подумали
чего дурного, ведь люди злы,
вы меня познакомьте с Турусиной. Там уж я открыто буду ухаживать за племянницей, даже, пожалуй, для
вас, если
вам угодно, посватаюсь. Вот уж тогда действительно будут и волки сыты, и овцы целы.
Мамаева. Не верю, не верю.
Вы хотите в таких молодых годах показать себя материалистом, хотите уверить меня,
что думаете только о службе, о деньгах.
Мамаева. Хотите уверить,
что у
вас никогда не бьется сердце,
что вы не мечтаете, не плачете,
что вы не любите никого.
Мамаева.
Вы говорите,
что всего достигли.
Мамаева. Говорите, негодный, говорите сейчас! Я знаю, я вижу по вашим глазам,
что вы любите. Бедный!
Вы очень, очень страдаете?
Глумов.
Вы не имеете права прибегать к таким средствам.
Вы знаете,
что я не посмею ничего скрыть от
вас.
Глумов. Боже мой,
что вы со мною делаете!
Если б
вы не были так очаровательны, так снисходительны ко мне, я, может быть, удержал бы мою страсть в пределах приличия,
чего бы мне это ни стоило.
Машенька. Я не понимаю, ma tante,
что вам не понравился Курчаев?
Машенька.
Вы говорите,
что он смеется над священными вещами.