Алексей Александрович сочувствовал гласному суду
в принципе, но некоторым подробностям его применения у нас он не вполне сочувствовал, по известным ему высшим служебным отношениям, и осуждал их, насколько он мог осуждать что-либо высочайше утвержденное. Вся жизнь его протекла в административной деятельности и потому, когда он не сочувствовал чему-либо, то несочувствие его было смягчено признанием необходимости ошибок и возможности исправления в каждом деле.
— Забыл я: Иван писал мне, что он с тобой разошелся. С кем же ты живешь, Вера, а? С богатым, видно? Адвокат, что ли? Ага, инженер. Либерал? Гм… А Иван — в Германии, говоришь? Почему же не в Швейцарии? Лечится? Только лечится? Здоровый был. Но —
в принципах не крепок. Это все знали.
И — пожалуй — засмеялись бы над тем, кто вздумал бы серьезно настаивать на необходимости развития и разлития правил в общественной массе и обращении их
в принципы — так же настоятельно и неотложно, как, например, на необходимости неотложного построения железных дорог.
Демократия не может быть
в принципе, в идее ограничена сословными и классовыми привилегиями, внешне-общественными аристократиями, но она должна быть ограничена правами бесконечной духовной природы человеческой личности и нации, ограничена истинным подбором качеств.
Неточные совпадения
Если бы Грустилов стоял действительно на высоте своего положения, он понял бы, что предместники его, возведшие тунеядство
в административный
принцип, заблуждались очень горько и что тунеядство, как животворное начало, только тогда может считать себя достигающим полезных целей, когда оно концентрируется
в известных пределах.
Нельзя думать, чтобы «Летописец» добровольно допустил такой важный биографический пропуск
в истории родного города; скорее должно предположить, что преемники Двоекурова с умыслом уничтожили его биографию, как представляющую свидетельство слишком явного либерализма и могущую послужить для исследователей нашей старины соблазнительным поводом к отыскиванию конституционализма даже там, где,
в сущности, существует лишь
принцип свободного сечения.
— Неужели ты это тоже из
принципа? — улыбаясь сказал Степан Аркадьич, отыскивая
в темноте свою фуражку.
Степан Аркадьич знал, что когда Каренин начинал говорить о том, что делают и думают они, те самые, которые не хотели принимать его проектов и были причиной всего зла
в России, что тогда уже близко было к концу; и потому охотно отказался теперь от
принципа свободы и вполне согласился. Алексей Александрович замолк, задумчиво перелистывая свою рукопись.
— Я никогда не разумел, — сказал он за супом, обращаясь к Алексею Александровичу, — одну густоту населения, но
в соединении с основами, а не с
принципами.