Неточные совпадения
Бальзаминов. Меня раза три травили. Во-первых, перепугают до смерти, да еще бежишь с версту, духу потом не переведешь. Да и страм! какой страм-то, маменька! Ты тут ухаживаешь, стараешься понравиться — и вдруг видят тебя из окна, что ты летишь во все лопатки. Что за вид, со стороны-то посмотреть! Невежество
в высшей степени… что уж тут! А вот теперь, как мы с Лукьян Лукьянычем вместе
ходим, так меня никто не смеет тронуть. А знаете, маменька, что я задумал?
Бальзаминов. Сколько бы я ни прослужил: ведь у меня так же время-то идет, зато офицер. А теперь что я? Чин у меня маленький, притом же я человек робкий, живем мы
в стороне необразованной, шутки здесь всё такие неприличные, да и насмешки… А вы только представьте, маменька: вдруг я офицер, иду по улице смело; уж тогда смело буду
ходить; вдруг вижу — сидит барышня у окна, я поправляю усы…
Анфиса. Еще бы после этого да я не поехала! Это даже было бы неучтиво с моей
стороны. (Читает.) «Впрочем, может быть, вам ваша жизнь нравится и вся ваша любовь заключается
в том, чтобы писать письма и заставлять обожателей во всякую погоду
ходить по пятнадцати раз мимо ваших окон?
В таком случае извините, что я предложил вам бежать со мной…»
Только из этого Китая выходят не китайцы и не китайки, а выходит Миша и говорит: «Маменька, подите сюда,
в Китай!» Вот будто я сбираюсь к нему идти, а народ сзади меня кричит: «Не
ходи к нему, он обманывает: Китай не там, Китай на нашей
стороне».
— Отчего… отчего! — Литвинов
сошел в сторону с дорожки, Ирина молча последовала за ним. — Отчего? — повторил он еще раз, и лицо его внезапно вспыхнуло, и чувство, похожее на злобу, стиснуло ему грудь и горло. — Вы… вы это спрашиваете, после всего, что произошло между нами? Не теперь, конечно, не теперь, а там…там… в Москве.
Неточные совпадения
Но на седьмом году правления Фердыщенку смутил бес. Этот добродушный и несколько ленивый правитель вдруг сделался деятелен и настойчив до крайности: скинул замасленный халат и стал
ходить по городу
в вицмундире. Начал требовать, чтоб обыватели по
сторонам не зевали, а смотрели
в оба, и к довершению всего устроил такую кутерьму, которая могла бы очень дурно для него кончиться, если б,
в минуту крайнего раздражения глуповцев, их не осенила мысль: «А ну как, братцы, нас за это не похвалят!»
Читая эти письма, Грустилов приходил
в необычайное волнение. С одной
стороны, природная склонность к апатии, с другой, страх чертей — все это производило
в его голове какой-то неслыханный сумбур, среди которого он путался
в самых противоречивых предположениях и мероприятиях. Одно казалось ясным: что он тогда только будет благополучен, когда глуповцы поголовно станут
ходить ко всенощной и когда инспектором-наблюдателем всех глуповских училищ будет назначен Парамоша.
Элегантный слуга с бакенбардами, неоднократно жаловавшийся своим знакомым на слабость своих нерв, так испугался, увидав лежавшего на полу господина, что оставил его истекать кровью и убежал за помощью. Через час Варя, жена брата, приехала и с помощью трех явившихся докторов, за которыми она послала во все
стороны и которые приехали
в одно время, уложила раненого на постель и осталась у него
ходить за ним.
Проводив жену наверх, Левин пошел на половину Долли. Дарья Александровна с своей
стороны была
в этот день
в большом огорчении. Она
ходила по комнате и сердито говорила стоявшей
в углу и ревущей девочке:
Левин во всё время исполнения испытывал чувство глухого, смотрящего на танцующих. Он был
в совершенном недоумении, когда кончилась пиеса, и чувствовал большую усталость от напряженного и ничем не вознагражденного внимания. Со всех
сторон послышались громкие рукоплескания. Все встали, заходили, заговорили. Желая разъяснить по впечатлению других свое недоумение, Левин пошел
ходить, отыскивая знатоков, и рад был, увидав одного из известных знатоков
в разговоре со знакомым ему Песцовым.