Катерина. Как, девушка, не бояться! Всякий должен бояться. Не то страшно, что убьет тебя,
а то, что смерть тебя вдруг застанет, как ты есть, со всеми твоими грехами, со всеми помыслами лукавыми. Мне умереть не страшно, а как я подумаю, что вот вдруг я явлюсь перед Богом такая, какая я здесь с тобой, после этого разговору-то, вот что страшно. Что у меня на уме-то! Какой грех-то! страшно вымолвить!
Неточные совпадения
Кудряш. Ну, да
та хоть, по крайности, все под видом благочестия,
а этот, как с цепи сорвался!
Борис. Да нет, этого мало, Кулигин! Он прежде наломается над нами, наругается всячески, как его душе угодно,
а кончит все-таки
тем, что не даст ничего или так, какую-нибудь малость. Да еще станет рассказывать, что из милости дал, что и этого бы не следовало.
Борис. Да ни на каком: «Живи, говорит, у меня, делай, что прикажут,
а жалованья, что положу».
То есть через год разочтет, как ему будет угодно.
А у кого деньги, сударь,
тот старается бедного закабалить, чтобы на его труды даровые еще больше денег наживать.
Много у меня в год-то народу перебывает; вы
то поймите: недоплачу я им по какой-нибудь копейке на человека,
а у меня из этого тысячи составляются, так оно мне и хорошо!» Вот как, сударь!
Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается; водят их, водят, волочат их, волочат;
а они еще и рады этому волоченью,
того только им и надобно.
Кабанов.
То все приставала: «Женись да женись, я хоть бы поглядела на тебя, на женатого»!
А теперь поедом ест, проходу не дает — все за тебя.
Языком лепечу слова,
а на уме совсем не
то: точно мне лукавый в уши шепчет, да все про такие дела нехорошие.
Варвара. Ну,
а ведь без этого нельзя; ты вспомни, где ты живешь! У нас весь дом на
том держится. И я не обманщица была, да выучилась, когда нужно стало. Я вчера гуляла, так его видела, говорила с ним.
Кабанов. Да не разлюбил;
а с этакой-то неволи от какой хочешь красавицы жены убежишь! Ты подумай
то: какой ни на есть,
а я все-таки мужчина, всю-то жизнь вот этак жить, как ты видишь, так убежишь и от жены. Да как знаю я теперича, что недели две никакой грозы надо мной не будет, кандалов этих на ногах нет, так до жены ли мне?
Феклуша. Конечно, не мы, где нам заметить в суете-то!
А вот умные люди замечают, что у нас и время-то короче становится. Бывало, лето и зима-то тянутся-тянутся, не дождешься, когда кончатся;
а нынче и не увидишь, как пролетят. Дни-то, и часы все
те же как будто остались;
а время-то, за наши грехи, все короче и короче делается. Вот что умные-то люди говорят.
Дико́й. Понимаю я это; да что ж ты мне прикажешь с собой делать, когда у меня сердце такое! Ведь уж знаю, что надо отдать,
а все добром не могу. Друг ты мне, и я тебе должен отдать,
а приди ты у меня просить — обругаю. Я отдам, отдам,
а обругаю. Потому только заикнись мне о деньгах, у меня всю нутренную разжигать станет; всю нутренную вот разжигает, да и только; ну, и в
те поры ни за что обругаю человека.
Живем в одном городе, почти рядом,
а увидишься раз в неделю, и
то в церкви либо на дороге, вот и все!
Гуляют только по праздникам, и
то один вид делают, что гуляют,
а сами ходят туда наряды показывать.
Варвара. Ну так что ж! У нас калитка-то, которая со двора, изнутри заперта, из саду; постучит, постучит, да так и пойдет.
А поутру мы скажем, что крепко спали, не слыхали. Да и Глаша стережет; чуть что, она сейчас голос подаст. Без опаски нельзя! Как же можно!
Того гляди в беду попадешь.
Кулигин. Никакой я грубости вам, сударь, не делаю,
а говорю вам потому, что, может быть, вы и вздумаете когда что-нибудь для города сделать. Силы у вас, ваше степенство, много; была б только воля на доброе дело. Вот хоть бы теперь
то возьмем: у нас грозы частые,
а не заведем мы громовых отводов.
Варвара (громко, чтобы мать слышала). Мы с ног сбились, не знаем, что делать с ней;
а тут еще посторонние лезут! (Делает Борису знак,
тот отходит к самому выходу.)
Комета ли идет — не отвел бы глаз! красота! звезды-то уж пригляделись, всё одни и
те же,
а это обновка; ну, смотрел бы да любовался!
Кабанов. Нет, постой! Уж на что еще хуже этого. Убить ее за это мало. Вот маменька говорит: ее надо живую в землю закопать, чтоб она казнилась!
А я ее люблю, мне ее жаль пальцем тронуть. Побил немножко, да и
то маменька приказала. Жаль мне смотреть-то на нее, пойми ты это, Кулигин. Маменька ее поедом ест,
а она, как тень какая, ходит, безответная. Только плачет да тает, как воск. Вот я и убиваюсь, глядя на нее.
А вставать не хочется, опять
те же люди,
те же разговоры,
та же мука.
Катерина. На беду я увидала тебя. Радости видела мало,
а горя-то, горя-то что! Да еще впереди-то сколько! Ну, да что думать о
том, что будет! Вот я теперь тебя видела, этого они у меня не отымут;
а больше мне ничего не надо. Только ведь мне и нужно было увидать тебя. Вот мне теперь гораздо легче сделалось; точно гора с плеч свалилась.
А я все думала, что ты на меня сердишься, проклинаешь меня…