Неточные совпадения
Мир тебя
не прельщает, соблазну ты
не знаешь и
греха, значит, на тебе меньше.
Хорошо вот бог привел до покаяния дожить,
не во
грехах застал.
Краснова (целует его). Ну вот вам в доказательство! Теперь вы мне верите? Только, голубчик Валентин Павлыч, если вы
не хотите моего несчастия на всю мою жизнь, чтобы нам так и любить друг друга, как мы теперь любим, чтоб вы ничего больше и
не думали. А то лучше бог с вами, от
греха подальше.
Краснова. Ну да, глупенькая, как бы
не так! Если послушать, что старые-то люди говорят, так я и то
грех большой делаю. По старому-то закону я, кроме мужа,
не должна никого любить. Только что, так как я его любить
не могу, а вас и допрежде того любила, и сердца мне своего
не преодолеть, так уж я… Только сохрани вас господи!.. и уж я ни под каким видом… потому что я хочу в законе жить.
Краснов. Эх, дедушка! Рад бы я укорачивать, да
не спохватишься. В очах у тебя вдруг смеркается, в голове звенит, за сердце словно кто рукой ухватит, в уме тебе только несчастье да
грех представляются. И ходишь как полоумный, ничего кругом себя
не видишь. А вот теперь отошло от сердца, так и ничего, полегчало, ровно и
не бывало ничего.
Зайчиха. Говорю тебе, ошиблась. Оно точно, что
не без
греха. Есть тут одна, бегает к нему, и похожа на вашу-то, а
не она. Мне что! Разве бы я
не сказала? Да коли неправда, так зачем пустяки говорить.
Курицына. Да что за
грех, Прокофьевна! От нее станется; я ее знаю. Больно ей брат волю дал. На другую б я
не подумала, а на нее и
греха нет.
Не нынче, так завтра начнет петли метать, что и концов
не найдешь. Она брату-то очки на нос наденет! А ведь как она меня разобидела, кабы ты знала.
Афоня. Батюшки! Сил моих нет! Как тут жить на свете? За
грехи это над нами! Ушла от мужа к чужому. Без куска хлеба в углу сидела, мы ее призрели, нарядили на свои трудовые деньги! Брат у себя урывает, от семьи урывает, а ей на тряпки дает, а она теперь с чужим человеком ругается над нами за нашу хлеб-соль. Тошно мне! Смерть моя!
Не слезами я плачу, а кровью. Отогрели мы змею на своей груди. (Прислоняется к забору.) Буду ждать, буду ждать. Я ей все скажу, все, что на сердце накипело.
Краснов. Да
не мучь ты меня! Скажи ты мне, как на тебя смотреть-то, какими глазами? Врут, что ль, они? — так гнать их вон, чем ни попадя! Аль, может, правду говорят? Освободи ты мою душу от
греха. Скажи ты мне, кто из вас враг-то мой? Была ты там?
Грех, что ли, тебя попутал? сама ты
не гадала этого над собой,
не чаяла?
Цыфиркин. Теперь, правда, не за что, а кабы ты, барин, что-нибудь у меня перенял,
не грех бы тогда было и еще прибавить десять.
— Ну как
не грех не прислать сказать! Давно ли? А я вчера был у Дюссо и вижу на доске «Каренин», а мне и в голову не пришло, что это ты! — говорил Степан Аркадьич, всовываясь с головой в окно кареты. А то я бы зашел. Как я рад тебя видеть! — говорил он, похлопывая ногу об ногу, чтобы отряхнуть с них снег. — Как не грех не дать знать! — повторил он.
— Да — что же? — сказала она, усмехаясь, покусывая яркие губы. — Как всегда — он работает топором, но ведь я тебе говорила, что на мой взгляд — это
не грех. Ему бы архиереем быть, — замечательные сочинения писал бы против Сатаны!
Он уж был не в отца и не в деда. Он учился, жил в свете: все это наводило его на разные чуждые им соображения. Он понимал, что приобретение не только
не грех, но что долг всякого гражданина честными трудами поддерживать общее благосостояние.
Неточные совпадения
Городничий. Да я так только заметил вам. Насчет же внутреннего распоряжения и того, что называет в письме Андрей Иванович грешками, я ничего
не могу сказать. Да и странно говорить: нет человека, который бы за собою
не имел каких-нибудь
грехов. Это уже так самим богом устроено, и волтерианцы напрасно против этого говорят.
Глеб — он жаден был — соблазняется: // Завещание сожигается! // На десятки лет, до недавних дней // Восемь тысяч душ закрепил злодей, // С родом, с племенем; что народу-то! // Что народу-то! с камнем в воду-то! // Все прощает Бог, а Иудин
грех //
Не прощается. // Ой мужик! мужик! ты грешнее всех, // И за то тебе вечно маяться!
Такая рожь богатая // В тот год у нас родилася, // Мы землю
не ленясь // Удобрили, ухолили, — // Трудненько было пахарю, // Да весело жнее! // Снопами нагружала я // Телегу со стропилами // И пела, молодцы. // (Телега нагружается // Всегда с веселой песнею, // А сани с горькой думою: // Телега хлеб домой везет, // А сани — на базар!) // Вдруг стоны я услышала: // Ползком ползет Савелий-дед, // Бледнешенек как смерть: // «Прости, прости, Матренушка! — // И повалился в ноженьки. — // Мой
грех — недоглядел!..»
— По-нашему ли, Климушка? // А Глеб-то?.. — // Потолковано // Немало: в рот положено, // Что
не они ответчики // За Глеба окаянного, // Всему виною: крепь! // — Змея родит змеенышей. // А крепь —
грехи помещика, //
Грех Якова несчастного, //
Грех Глеба родила! // Нет крепи — нет помещика, // До петли доводящего // Усердного раба, // Нет крепи — нет дворового, // Самоубийством мстящего // Злодею своему, // Нет крепи — Глеба нового //
Не будет на Руси!
— А кто сплошал, и надо бы // Того тащить к помещику, // Да все испортит он! // Мужик богатый… Питерщик… // Вишь, принесла нелегкая // Домой его на
грех! // Порядки наши чудные // Ему пока в диковину, // Так смех и разобрал! // А мы теперь расхлебывай! — // «Ну… вы его
не трогайте, // А лучше киньте жеребий. // Заплатим мы: вот пять рублей…»