Неточные совпадения
Корова с колокольчиком,
Что с вечера отбилася
От стада, чуть послышала
Людские
голоса —
Пришла к костру, уставила
Глаза на мужиков,
Шальных речей послушала
И начала, сердечная,
Мычать, мычать, мычать!
Пока они гуторили,
Вилась, кружилась пеночка
Над ними: все прослушала
И села у костра.
Чивикнула, подпрыгнула
И человечьим
голосомПахому говорит...
У столбика дорожного
Знакомый
голос слышится,
Подходят наши странники
И видят: Веретенников
(Что башмачки козловые
Вавиле подарил)
Беседует с крестьянами.
Крестьяне открываются
Миляге по душе:
Похвалит Павел песенку —
Пять раз споют, записывай!
Понравится пословица —
Пословицу пиши!
Позаписав достаточно,
Сказал им Веретенников:
«Умны крестьяне русские,
Одно нехорошо,
Что пьют до одурения,
Во рвы, в канавы валятся —
Обидно поглядеть...
Мужик стоял на валике,
Притопывал лаптишками
И, помолчав минуточку,
Прибавил громким
голосом,
Любуясь на веселую,
Ревущую толпу:
— Эй! царство ты мужицкое,
Бесшапочное, пьяное,
Шуми — вольней шуми...
— А счастье наше — в хлебушке:
Я дома в Белоруссии
С мякиною, с кострикою
Ячменный хлеб жевал;
Бывало, вопишь
голосом,
Как роженица корчишься,
Как схватит животы.
А ныне, милость Божия! —
Досыта у Губонина
Дают ржаного хлебушка,
Жую — не нажуюсь...
На все четыре стороны
Поклон, — и громким
голосомКричит: «Эй, люди добрые!
Потупился, нахмурился,
«Эй, Прошка! — закричал,
Глотнул — и мягким
голосомСказал: — Вы сами знаете,
Нельзя же и без строгости?
— Певец Ново-Архангельской,
Его из Малороссии
Сманили господа.
Свезти его в Италию
Сулились, да уехали…
А он бы рад-радехонек —
Какая уж Италия? —
Обратно в Конотоп,
Ему здесь делать нечего…
Собаки дом покинули
(Озлилась круто женщина),
Кому здесь дело есть?
Да у него ни спереди,
Ни сзади… кроме
голосу… —
«Зато уж голосок...
— Не то еще услышите,
Как до утра пробудете:
Отсюда версты три
Есть дьякон… тоже с
голосом…
Так вот они затеяли
По-своему здороваться
На утренней заре.
На башню как подымется
Да рявкнет наш: «Здо-ро-во ли
Жи-вешь, о-тец И-пат?»
Так стекла затрещат!
А тот ему, оттуда-то:
— Здо-ро-во, наш со-ло-ву-шко!
Жду вод-ку пить! — «И-ду!..»
«Иду»-то это в воздухе
Час целый откликается…
Такие жеребцы!..
Вздохнула Тимофеевна,
Ко стогу приклонилася,
Унывным, тихим
голосомПропела про себя...
Замялась Тимофеевна:
— Раз только, — тихим
голосомПромолвила она.
—
Катается по бережку,
Гогочет диким
голосом,
Как в бане на полке…
—
Потом я песни слышала,
Всё
голоса знакомые,
Девичьи
голоса...
Всю ночь до свету белого
Молилась я, а дедушка
Протяжным, ровным
голосомНад Демою читал…
Под берегом раскинуты
Шатры; старухи, лошади
С порожними телегами
Да дети видны тут.
А дальше, где кончается
Отава подкошенная,
Народу тьма! Там белые
Рубахи баб, да пестрые
Рубахи мужиков,
Да
голоса, да звяканье
Проворных кос. «Бог на́ помочь!»
— Спасибо, молодцы!
Сам губернатор к барину
Приехал: долго спорили,
Сердитый
голос барина
В застольной дворня слышала...
«Я — русский мужичок!» —
Горланил диким
голосомИ, кокнув в лоб посудою,
Пил залпом полуштоф!
«Отцы! — сказал Клим Яковлич,
С каким-то визгом в
голосе,
Как будто вся утроба в нем,
При мысли о помещиках,
Заликовала вдруг.
Вытянул голову,
голос напряг
Барин — напрасные крики!
Суровый и рассерженный,
Громовым, грозным
голосомИгнатий кончил речь.
Как идол стал
На полосу,
Стоит, поет
Без
голосу...
«Ой батюшки, есть хочется!» —
Сказал упалым
голосомОдин мужик; из пещура
Достал краюху — ест.
«Поют они без
голосу,
А слушать — дрожь по волосу!» —
Сказал другой мужик.
И правда, что не
голосом —
Нутром — свою «Голодную»
Пропели вахлаки.
Осклабился, товарищам
Сказал победным
голосом:
«Мотайте-ка на ус!»
Пошло, толпой подхвачено,
О крепи слово верное
Трепаться: «Нет змеи —
Не будет и змеенышей!»
Клим Яковлев Игнатия
Опять ругнул: «Дурак же ты!»
Чуть-чуть не подрались!
Пир кончился, расходится
Народ. Уснув, осталися
Под ивой наши странники,
И тут же спал Ионушка
Да несколько упившихся
Не в меру мужиков.
Качаясь, Савва с Гришею
Вели домой родителя
И пели; в чистом воздухе
Над Волгой, как набатные,
Согласные и сильные
Гремели
голоса...
Запомнил Гриша песенку
И
голосом молитвенным
Тихонько в семинарии,
Где было темно, холодно,
Угрюмо, строго, голодно,
Певал — тужил о матушке
И обо всей вахлачине,
Кормилице своей.
И скоро в сердце мальчика
С любовью к бедной матери
Любовь ко всей вахлачине
Слилась, — и лет пятнадцати
Григорий твердо знал уже,
Кому отдаст всю жизнь свою
И за кого умрет.