Неточные совпадения
— Да болтает народ… оно, может, и вздор, а все-таки намолвка
идет, будто в том павильоне одна комната исстари была заложена, да так, что и признать ее было невозможно. А
князь Данила Борисович тайно ото всех своими руками вскрыл ее.
Вскоре по приезде нашем в Заборье, только что принял я в управление вотчину,
пошел я поутру с докладом к
князю Даниле Борисычу. Он был не в духе.
— Как! — закричал
князь, — шестьсот пятьдесят собак и сорок псарей-дармоедов!.. Да ведь эти проклятые псы столько хлеба съедают, что им на худой конец полтораста бедных людей круглый год будут сыты. Прошу вас, Сергей Андреич, чтоб сегодня же все собаки до единой были перевешаны. Псарей на месячину, кто хочет
идти на заработки — выдать паспорты. Деньги, что
шли на псарню, употребите на образование в Заборье отделения Российского библейского общества.
Пошел за ним.
Князь отдал приказание, чтобы никто не смел входить в сад до нашего возвращенья. Пройдя большой сад, мы перешли мост, перекинутый через овраг, и подошли к «Розовому павильону». У входа в тот павильон уже лежали два лома, две кирки, несколько восковых свеч и небольшой красного дерева ящик.
Князь на рассвете сам их отнес туда.
Мне теперь десятый десяток
идет, а в ту пору и тридцати годков не было, как батюшки-то нашего,
князя Алексея Юрьича, не стало.
Была она на земле монастырской, оттого все сборы денежные: таможенный, привальный и отвальный, пятно конское и австерские, похомутный и весчая пошлина сполна
шли на монастырь. Монастырскую землю заборские дачи обошли во все стороны, оттого ярмонка в руках
князя Алексея Юрьича состояла. Для порядку наезжали из Зимогорска комиссары с драгунами: «для дел набережных» и «для дел объезжих», да асессоры провинциальные, — исправников тогда и в духах не бывало, — однакож вся сила была в
князе Алексее Юрьиче.
И когда все по чину устроится,
пойдет к
князю старший дворецкий с докладом, — а бывал в том чине не из холопей, а из мелкопоместного шляхетства.
Не любил тех
князь Алексей Юрьич, кто помимо его по судам просил. Призовет, бывало, такого, шляхетного ли роду, купчину ли, мужика ли, ему все едино: перво-наперво обругает, потом из своих рук побить изволит, а после того кошки, плети аль кашица березовая, смотря по чину и по званию. А после бани тот человек должен
идти к
князю благодарить за науку.
На другой день, после обедни, все, бывало, поздравлять
пойдут. Сядет
князь Алексей Юрьич во всем наряде и в кавалерии на софе, в большой гостиной, по праву руку губернатор, по левую — княгиня Марфа Петровна. Большие господа, с ангелом
князя поздравивши, тоже в гостиной рассядутся: по одну сторону мужчины, по другую — женский пол. А садились по чинам и по роду.
А как в день княжих именин Семен Титыч из гостиной выйдет, неважные господа и знакомцы
пойдут поздравлять, также и приказный народ. Подходят по чинам, и всякому, бывало,
князь Алексей Юрьич жалует ручку свою целовать. Кто поцеловал, тот на галерею, а там от водок да от закусок столы ломятся.
— Слышно, — говорит он однажды, — про тебя,
князь Алексей, что матушка-государыня хочет тебя в цесарскую землю к венгерской королеве резидентом
послать.
Под конец обеда, бывало, станут заздравную пить. Пили ее в столовой шампанским, в галерее — вишневым медом… Начнут
князя с ангелом поздравлять, «ура» ему закричат, певчие «многие лета» запоют, музыка грянет, трубы затрубят, на угоре из пушек палить зачнут, шуты вкруг
князя кувыркаются, карлики пищат, немые мычат по-своему, большие господа за столом
пойдут на счастье имениннику посуду бить, а медведь ревет, на задние лапы поднявшись.
Встанут из-за стола, княгиня с барынями на свою половину
пойдет,
князь Алексей Юрьич с большими господами в гостиную. Сядут. Оглядится
князь, все ли гости уселись, лишних нет ли, помолчит маленько да, глядя на старшего дворецкого, вполголоса промолвит ему: «Хлеб наш насущный даждь нам днесь».
И
пойдут по своим местам, а
князю Алексею Юрьичу на балконе кресло уж поставлено. И станет по Заборью тишина. Только храп слышно… отдыхают…
Заря в небе зарумянится, а в павильоне песни, пляс да попойка. Воевода, Матвей Михайлыч, драгунский, Иван Сергеич, губернатор и другие большие господа, — кто пляшет, кто поет, кто чару пьет, кто с богиней в уголку сидит… Сам
князь Алексей Юрьич напоследок с Дуняшей казачка
пойдет.
Только станет зима, человек сорок
пошлют берлоги искать. Опричь того мужики по всей окружности знали, какое жалованье за медведя
князь Алексей Юрьич дает, оттого, бывало, каждый, кто про медведя ни проведает, вести приносит к нему. А сохрани, бывало, господи, ежели кто без него осмелится медведя поднять! Не родись на свет тот человек!..
И примет
князь лесного боярина по-холопски, рогатиной припрет его, куда следует, покрепче. Тот разозлится да на него, а
князь сунет ему руку в раскрытую пасть да там ножом и
пойдет работать. Тут-то вот любо, бывало, посмотреть на
князя Алексея Юрьича — богатырь, прямой богатырь!..
Раз, напировавшись у Муранского, взявши после того еще поля два либо три,
князь Алексей Юрьич домой возвращался. Гонца наперед
послал, было б в Заборье к ночи сготовлено все для приема больших господ, мелкого шляхетства и знакомцев, было б чем накормить, напоить и где спать положить псарей, доезжачих охотников.
В церкви
князя встретил архимандрит соборне, в ризах, с крестом и святою водою. Молебен отпели, к иконам приложились, в трапезу
пошли. И там далеко за полночь куликали.
Родитель ее,
князь Петр Иваныч Тростенский, у первого императора в большой милости был. Ездил за море иностранным наукам обучаться, а воротясь на Русь, больше все при государе находился. В Полтавской баталии перед светлыми очами царскими многую храбрость оказал, и, когда супостата, свейского короля, побили, великий государь при всех генералах целовал
князя Тростенского и
послал его на Москву с отписками о дарованной богом виктории.
Только что стала зима, на Москве торжества и пиры
пошли. Сам государь с сестрой фаворита обручался, фаворит с Шереметевой,
князь Заборовский с княжной Тростенской. Ровно знал
князь Алексей Юрьич, что скоро перемена последует: только Святки минули и свадьбы играть стало невозбранно, он повенчался с княжной.
Жил у
князя на хлебах из мелкопоместного шляхетства Кондратий Сергеич Белоусов. Деревню у него сосед оттягал, он и
пошел на княжие харчи. Человек немолодой, совсем богом убитый: еле душа в нем держалась, кроткий был и смиренный, вина капли в рот не бирал, во Святом Писании силу знал, все, бывало, над божественными книгами сидит и ни единой службы господней не пропустит, прежде попа в церковь придет, после всех выйдет. И велела ему княгиня Марфа Петровна при себе быть, сама читать не могла, его заставляла.
Зашумели в Заборье, что пчелки в улье. Всем был тот день великого праздника радостней. Какие балы после того
пошли, какие пиры! Никогда таких не бывало в Заборье. И те пиры не на прежнюю стать: ни медведя, ни юродивых, ни шутов за обедом; шума, гама не слышно; а когда один из больших господ заговорил было про ночной кутеж в Розовом павильоне,
князь Алексей Юрьич так на него посмотрел, что тот хотел что-то сказать, да голосу не хватило.
И
князя Бориса Алексеича полюбил, все на его руки сдал: и дом и вотчины. «Я, говорит, стар становлюсь; пора мне и на покое пожить. Ты,
князь Борис, с доченькой заправляйте делами, а меня, старика, покойте да кормите. Немного мне надо, поживу с вами годочек-другой, внучка дождусь и
пойду в монастырь богу молиться да к смертному часу готовиться».
Письма стали доходить от молодого
князя; про баталии писал, писал, что дальше в Прусскую землю
идти ему не велено, указано оставаться при полках в городе Мемеле.
Закрутили бабы княгине руки назад и тихим обычаем
пошли по своим местам. А
князь гаркнул в окошко...
Перехватил окаянный письмо, что княгиня к мужу
послала. Прочитал старый
князь и насупился. Целый день взад да вперед ходил он по комнатам, сам руки назад, думу думает да посвистывает. Ночи темней — не смеет никто и взглянуть на него…
Проводивши княгиню, Гришка Шатун с обеими бабами домой воротился. Докладывает, княгиня-де Варвара Михайловна на дороге разнемоглась, приказала остановиться в таком-то городе, за лекарем
послала; лекарь был у нее, да помочь уже было нельзя, через трое суток княгиня преставилась. Письмо
князю подал от воеводы того города, от лекаря, что лечил, от попа, что хоронил. Взял письма
князь и, не читавши, сунул в карман.
На другой либо на третий день после того, как они воротились,
послал их
князь по какому-то делу за Волгу.