Неточные совпадения
— Да болтает народ… оно, может, и вздор, а все-таки намолвка идет, будто в том павильоне одна комната исстари была заложена, да так, что и признать ее было невозможно. А
князь Данила Борисович тайно ото всех своими
руками вскрыл ее.
— Ведь это одна намолвка, Андрей Петрович, а правда ли, нет ли, господь ведает. Клад, что ли, какой-то там нашли, только на стене, слышь, гвоздем было что-то нацарапано. Как только
князь Данила Борисович прочитал, тотчас стену своими
руками топором зарубил, а потом и весь павильон сломать приказал.
Да от такого дела,
князь Данила Борисыч, кости твоих родителей во гробах повернутся, все твои деды, прадеды из гробов встанут,
руки на тебя протянут, проклятье тебе изрекут.
Наш
князь Данила Борисыч так и взбеленился, берет слепца за
руки, сажает с собой в карету; привез домой, прямо его в кабинет, усадил оборванца на бархатных креслах, водки ему, вина, обедать со своего стола, да и заставил стихеры распевать.
Князь Алексей Юрьич за то на него разгневался и тут же, на поле, изволил его из своих
рук выпороть, да уж так распалился, что и на конюшне еще велел пятьсот кошек ему влепить и даже согнал его со своих княжих очей: велел управляющим быть в низовой вотчине…
Тут
князь Алексей Юрьич к архимандриту ярмоночный флаг поднесет, тот святой водой его покропит, а
князь на столб своими
руками вздернет.
Не любил тех
князь Алексей Юрьич, кто помимо его по судам просил. Призовет, бывало, такого, шляхетного ли роду, купчину ли, мужика ли, ему все едино: перво-наперво обругает, потом из своих
рук побить изволит, а после того кошки, плети аль кашица березовая, смотря по чину и по званию. А после бани тот человек должен идти к
князю благодарить за науку.
Чуркин с молодцами из лавки вон, а
князь Алексей Юрьич, ставши за прилавок да взявши в
руки аршин, крикнул на всю ярмонку зычным голосом...
Пробудился
князь. Грозен и мрачен,
руки у него так и дергает.
— Кто «Дороженьку» пел? — кричит
князь. На крыльцо вышел, арапник в
руке.
На другой день, после обедни, все, бывало, поздравлять пойдут. Сядет
князь Алексей Юрьич во всем наряде и в кавалерии на софе, в большой гостиной, по праву
руку губернатор, по левую — княгиня Марфа Петровна. Большие господа, с ангелом
князя поздравивши, тоже в гостиной рассядутся: по одну сторону мужчины, по другую — женский пол. А садились по чинам и по роду.
А в столовой, на одном конце княгиня Марфа Петровна с барынями, на другом
князь Алексей Юрьич с большими гостями. С правой
руки губернатору место, с левой — генерал-поручику, за ними прочие, по роду и чинам. И всяк свое место знай, выше старшего не смей залезать, не то шутам велят стул из-под того выдернуть, аль прикажут лакеям кушаньем его обносить. Кто помельче, те на галерее едят. Там в именины человек пятьсот либо шестьсот обедывало, а в столовой человек восемьдесят либо сто — не больше.
Тут занавеска на подмостках поднимется, сбоку выйдет Дуняшка, ткача Егора дочь, красавица была первая по Заборью. Волосы наверх подобраны, напудрены, цветами изукрашены, на щеках мушки налеплены, сама в помпадуре на фижмах, в
руке посох пастушечий с алыми и голубыми лентами. Станет
князя виршами поздравлять, а писал те вирши Семен Титыч. И когда Дуня отчитает, Параша подойдет, псаря Данилы дочь.
И такой пасторалью все утешены бывали. Велит иной раз
князь Алексей Юрьич позвать к себе Семена Титыча, чтоб из своих княжих
рук подарок ему пожаловать, но никогда его привести было невозможно, каждый раз не годился и в своей горнице за замком на привязи сидел. Неспокоен, царство ему небесное, во хмелю бывал.
Берлогу отыщут, зверя обложат. Станет
князь против выхода. Правая
рука ремнем окручена, ножик в ней, в левой — рогатина. В стороне станут охотники, кто с ружьем, кто с рогатиной. Поднимут мишку, полезет косматый старец из затвора, а снег-от у него над головой так столбом и летит.
И примет
князь лесного боярина по-холопски, рогатиной припрет его, куда следует, покрепче. Тот разозлится да на него, а
князь сунет ему
руку в раскрытую пасть да там ножом и пойдет работать. Тут-то вот любо, бывало, посмотреть на
князя Алексея Юрьича — богатырь, прямой богатырь!..
Взяли келарь с казначеем
князя под
руки, с пением и колокольным звоном в собор его повели.
Пьштньте были похороны: три архимандрита, священников человек сто. Хоть княгиню Марфу Петровну и мало кто знал, а все по ней плакали. А
князь, стоя у гроба, хоть бы слезинку выронил, только похудел за последние дни да часто вздрагивал. Шесть недель нищую братию в Заборье кормили, кажду субботу деньги им по
рукам раздавали, на человека по денежке.
Стареть стал, и грусть чаще и чаще на него находила. Сядет, бывало, в поле верхом на бочонок, зачнет, как водится, из ковша с охотой здравствоваться — вдруг помутится, и ковшик из
рук вон. По полю смех, шум, гам — тут мигом все стихнет. Побудет этак мало времени — опять просияет
князь.
Князь в зале — арапник в
руке, глаза, как у волка, горят, голова ходенем ходит, а сам всем телом трясется… Тайным образом на всяк случай священника с заднего крыльца провели: может, исповедать кого надо будет.
Вошли молодые. Гневно и грозно кинулся к ним
князь Алексей Юрьич… Да, взглянув на сноху, так и остамел… Арапник из
рук выпал, лицо лаской-радостью просияло.
Молодые в ноги. Не допустил сноху
князь в землю пасть, одной
рукой обнял ее, другой за подбородок взял.
И
князя Бориса Алексеича полюбил, все на его
руки сдал: и дом и вотчины. «Я, говорит, стар становлюсь; пора мне и на покое пожить. Ты,
князь Борис, с доченькой заправляйте делами, а меня, старика, покойте да кормите. Немного мне надо, поживу с вами годочек-другой, внучка дождусь и пойду в монастырь богу молиться да к смертному часу готовиться».
Закрутили бабы княгине
руки назад и тихим обычаем пошли по своим местам. А
князь гаркнул в окошко...
Перехватил окаянный письмо, что княгиня к мужу послала. Прочитал старый
князь и насупился. Целый день взад да вперед ходил он по комнатам, сам
руки назад, думу думает да посвистывает. Ночи темней — не смеет никто и взглянуть на него…
Ночью
князь в саду пробыл немалое время… Своими
руками Розовый павильон запер и ключ в Волгу бросил. Все двери в сад заколотили, и был отдан приказ близко к нему не подходить.
Когда закричали в Заборье, наши-де тонут, на венце горы стал недвижим
князь Алексей Юрьич,
руки за спину заложивши.