Неточные совпадения
До
последнего времени всего их было, кажется, только двое: г. Андрей Муравьев,
автор книги: «Раскол, обличаемый своею историею», и г. А. Щапов, издавший в 1857 году книгу о расколе, напечатанную им, когда он был еще студентом Казанской духовной академии.
В
последнее время и за границей появлялись некоторые сочинения о русском расколе. Кроме лондонского «Сборника о раскольниках» г. Кельсиева (на русском языке), особенно замечательны: на немецком — барона Гакстгаузена (в его «Путешествии по России»), на английском — графа Красинского (о протестантизме у славян) и на французском — неизвестного
автора, но по всему видно, что русского чиновника, «Le Raskol»…
«Современник» объявил Базарова лицом несуществующим, ложью, фальшью, гнусною и преступною клеветою на людей нового направления, сравнил Базарова с Асмодеем нашего времени, являющимся в каком-то романе В. Аскоченского; и при этом поставил Тургенева во всех отношениях неизмеримо ниже сего
последнего автора.
Неточные совпадения
«Пропущенные строфы подавали неоднократно повод к порицанию и насмешкам (впрочем, весьма справедливым и остроумным).
Автор чистосердечно признается, что он выпустил из своего романа целую главу, в коей описано было путешествие Онегина по России. От него зависело означить сию выпущенную главу точками или цифром; но во избежание соблазна решился он лучше выставить вместо девятого нумера осьмой над
последней главою Евгения Онегина и пожертвовать одною из окончательных строф:
Раскольников взял газету и мельком взглянул на свою статью. Как ни противоречило это его положению и состоянию, но он ощутил то странное и язвительно-сладкое чувство, какое испытывает
автор, в первый раз видящий себя напечатанным, к тому же и двадцать три года сказались. Это продолжалось одно мгновение. Прочитав несколько строк, он нахмурился, и страшная тоска сжала его сердце. Вся его душевная борьба
последних месяцев напомнилась ему разом. С отвращением и досадой отбросил он статью на стол.
Последние строки вписаны
автором письма собственноручно, и тон проникнут уважением.
Не знаю, имел ли
автор в виду каламбур, которым звучало
последнее восклицание, но только оно накинуло на всю пьесу дымку какой-то особой печали, сквозь которую я вижу ее и теперь… Прошлое родины моей матери, когда-то блестящее, шумное, обаятельное, уходит навсегда, гремя и сверкая
последними отблесками славы.
Не знаю, насколько верно
последнее; при мне было очень хорошее лето, но метеорологические таблицы и краткие отчеты других
авторов дают в общем картину необычайного ненастья.