Когда исполнилось ему восемнадцать лет, мать, опасаясь, чтобы не смутил его враг рода человеческого и не ввел бы во грех, затворяющий, по ее убежденью,
райские двери, стала ему невесту приискивать.
Конечно, и в публике, и у присяжных мог остаться маленький червячок сомнения в показании человека, имевшего возможность «видеть
райские двери» в известном состоянии лечения и, кроме того, даже не ведающего, какой нынче год от Рождества Христова; так что защитник своей цели все-таки достиг.
Между тем отец и сын со слезами обнимали, целовали друг друга и не замечали, что недалеко от них стояло существо, им совершенно чуждое, существо забытое, но прекрасное, нежное, женщина с огненной душой, с душой чистой и светлой как алмаз; не замечали они, что каждая их ласка или слеза были для нее убивственней, чем яд и кинжал; она также плакала, — но одна, — одна — как плачет изгнанный херувим, взирая на блаженство своих братьев сквозь решетку
райской двери.
Неточные совпадения
Райский хотел было пойти сесть за свои тетради «записывать скуку», как увидел, что
дверь в старый дом не заперта. Он заглянул в него только мельком, по приезде, с Марфенькой, осматривая комнату Веры. Теперь вздумалось ему осмотреть его поподробнее, он вступил в сени и поднялся на лестницу.
Вера встала, заперла за ним
дверь и легла опять. Ее давила нависшая туча горя и ужаса. Дружба
Райского, участие, преданность, помощь — представляли ей на первую минуту легкую опору, на которую она оперлась, чтобы вздохнуть свободно, как утопающий, вынырнувший на минуту из воды, чтобы глотнуть воздуха. Но едва он вышел от нее, она точно оборвалась в воду опять.
Райский отпер.
Дверь отворилась, и бабушка как привидение, вся в белом, явилась на пороге.
Он не читал писем, не вскрыл журналов и поехал к Козлову. Ставни серого домика были закрыты, и
Райский едва достучался, чтоб отперли ему
двери.
«Ну, это — не Полина Карповна, с ней надо принять решительные меры!» — подумал
Райский и энергически, обняв за талию, отвел ее в сторону и отворил
дверь.