Поэтому главная наша забота должна быть о том, чтобы решить вопрос, совсем или не совсем умираем мы в
плотской смерти, и если не совсем, то что именно в нас бессмертно. Когда же мы поймем, что есть в нас то, что смертно, и то, что бессмертно, то ясно, что и заботиться мы в этой жизни должны больше о том, что бессмертно, чем о том, что смертно.
Если разуметь жизнь загробную в смысле второго пришествия, ада с вечными мучениями, дьяволами, и рая — постоянного блаженства, то совершенно справедливо, что я не признаю такой загробной жизни; но жизнь вечную и возмездие здесь и везде, теперь и всегда, признаю до такой степени, что, стоя по своим годам на краю гроба, часто должен делать усилия, чтобы не желать
плотской смерти, то есть рождения к новой жизни, и верю, что всякий добрый поступок увеличивает истинное благо моей вечной жизни, а всякий злой поступок уменьшает его.
В этой и только в этой вневременной и внепространственной основе моего особенного отношения к миру, соединяющей все памятные мне сознания и сознания, предшествующие памятной мне жизни (как это говорит Платон и как мы все это в себе чувствуем), — в ней-то, в этой основе, в особенном моем отношении к миру и есть то особенное я, за которое мы боимся, что оно уничтожится с
плотской смертью.
Вопрос в том, уничтожает ли
плотская смерть то, что соединяет все последовательные сознания в одно, т. е. мое особенное отношение к миру?
Неточные совпадения
И потому, как бы мы ни скрывали это от себя, мы не можем не видеть, что смысл жизни нашей не может быть ни в нашем личном
плотском существовании, подверженном неотвратимым страданиям и неизбежной
смерти, ни в каком-либо мирском учреждении или устройстве.
Страдания и
смерть представляются человеку злом только тогда, когда он закон своего
плотского, животного существования принимает за закон своей жизни.
Согласно этому мнению, теперешние органы пола отсутствовали у прародителей, и самое размножение должно было бы совершаться иным, неведомым путем [Напр., св. Григорий Нисский говорит по поводу воскресения: «А воспринятое нами от кожи бессловесных —
плотское смешение, зачатие, рождение, нечистота, сосцы, пища, извержение, постепенное прихождение в совершенный возраст, зрелость возраста, старость, болезнь,
смерть», все это не подлежит воскресению (Творения, ч. IV, 315–316).].
Ведь и на Калерию он посягал. И к ней его чувство разгоралось в
плотское влечение, как он ни умилялся перед ней, перед ее святостью. Она промелькнула в его жизни видением. И
смерть ее возвестила ему: «Ты бы загрязнил ее; потому душу ее и взяли у тебя».
Животная личность страдает. И эти-то страдания и облегчение их и составляют главный предмет деятельности любви. Животная личность, стремясь к благу, стремится каждым дыханием к величайшему злу — к
смерти, предвидение которой нарушало всякое благо личности. А чувство любви не только уничтожает этот страх, но влечет человека к последней жертве своего
плотского существования для блага других.