Неточные совпадения
Рядом с тем домом поставил Марко Данилыч обширные прядильни, и скоро смолокуровские канаты да рыболовные снасти в
большую славу вошли и в Астрахани, и на Азовском поморье.
Вырастет
большая, сама по тем же стопам
пойдет».
Дуня, как все дети, с
большой охотой, даже с самодовольством принялась за ученье, но скоро соскучилась, охота у ней отпала, и никак не могла она отличить буки от веди. Сидевшая рядом Анисья Терентьевна сильно хмурилась. Так и подмывало ее прикрикнуть на ребенка по-своему, рассказать ей про турлы-мурлы, да не посмела. А Марко Данилыч, видя, что мысли у дочки вразброд
пошли, отодвинул азбуку и, ласково погладив Дуню по головке, сказал...
— Зачем певицу? Брать так уж пяток либо полдюжину. Надо, чтоб и пение, и служба вся были как следует, по чину, по уставу, — сказал Смолокуров. — Дунюшки ради хоть целый скит приволоку́, денег не пожалею… Хорошо бы старца какого ни на есть, да где его сыщешь? Шатаются, шут их возьми, волочатся из деревни в деревню — шатуны, так шатуны и есть… Нечего делать, и со старочкой, Бог даст, попразднуем… Только вот беда, знакомства-то у меня
большого нет на Керженце. Послать-то не знаю к кому.
Рыбные промышленники, судохозяева и всякого другого рода хозяева с
большой охотой нанимают слепых: и берут они дешевле, и обсчитывать их сподручней, и своим судом можно с ними расправиться, хоть бы даже и посечь, коли до того доведется. Кому без глаз-то
пойдет он жалобиться? Еще вдосталь накланяется, только, батюшки, отпустите. Марко Данилыч слепыми не брезговал — у него и на ловлях, и на баржах завсегда их вдоволь бывало… Потому, выгодно.
А то
пошла бы переборка рабочих да дознались бы, что на баржах
больше шестидесяти человек беспаспортных, может, из Сибири беглых да из полков, — тогда бы дешево-то, пожалуй, и не разделались.
Другие бурлаки тоже не чаяли добра от водяного. Понадеясь на свои паспорты, они громче других кричали,
больше наступали на хозяина, они же и по местам не
пошли. Теперь закручинились. Придется, сидя в кутузке, рабочие дни терять.
Смолкли рабочие, нахмурясь, кругом озирались, а
больше на желтый сыпучий песок кунавинского берега; не
идет ли в самом деле посуленный дядей Архипом архангел. Беда, однако, не грянула.
—
Больше бы веры Меркулов дал. Пишу я Володерову — остановил бы мою баржу с тюленем, как
пойдет мимо Царицына, и весь бы товар хоть в воду покидал, ежель не явится покупателя, а баржу бы в Астрахань обратил, — сказал Смолокуров.
И чем дальше
шло время, тем
больше разбирал нетерпеж Марка Данилыча, расходилось, наконец, сердце его полымем, да сорвать-то его, как нарочно, нé на ком, никто под глаза не подвертывался.
А Наташа про Веденеева ни с кем речей не заводит и с каждым днем становится молчаливей и задумчивей. Зайдет когда при ней разговор о Дмитрии Петровиче, вспыхнет слегка, а сама ни словечка. Пыталась с ней Лиза заговаривать, и на сестрины речи молчала Наташа, к Дуне ее звали — не
пошла. И
больше не слышно было веселого, ясного, громкого смеха ее, что с утра до вечера, бывало, раздавался по горницам Зиновья Алексеича.
— При себе
больше держит, редко куда
посылает, разве по самым важным делам, — отвечал Володеров. — Парень ухорез, недаром родом сызранец. Не выругавшись, и Богу не помолится.
— Скоро же
идем, — сказал Меркулов, взглянув на часы. — Десяти еще нет, а мы
больше половины пути пробежали.
Коли хорошо
пойдет завод, втрое, вчетверо
больше буду брать у тебя…
— Спасибо, Митенька, — сказал он, крепко сжимая руку приятеля. — Такое спасибо, что и сказать тебе не смогу. Мне ведь чуть не вовсе пропадать приходилось.
Больше рубля с гривной не давали, меньше рубля даже предлагали… Сидя в Царицыне, не имел никаких известий, как
идут дела у Макарья, не знал… Чуть было не решился. Сказывал тебе Зиновей Алексеич?
— Больше-то ничего, — несколько даже удивившись такому вопросу, отвечала мать Ираида. — Что ж еще-то?.. И того вдоволь…
Слава теперь
пошла на ихнюю обитель, праздная молва… Разве легко это матушке?
Оскорбляются… «Мы, — пишут, — посла к вам по духовному делу
послали, а вы его оженили, да еще у церковного попа повенчали!» Такую остуду от первейших благодетелей принять
большой расчет, особливо при надлежащей ну́жде.
— Говорят, сборы какие-то были у Макарья на ярманке. Сбирали, слышь, на какое-то никонианское училище, — строго и властно говорила Манефа. — Детским приютом, что ли, зовут. И кто, сказывали мне,
больше денег дает, тому
больше и почестей мирских. Медали, слышь, раздают… А ты, друг, и поревновал прелестной
славе мира… Сказывали мне… Много ль пожертвовал на нечестие?
— Все,
слава Богу, живы-здоровы, — отвечает Ермило Матвеич. — А новостей никаких не предвидится. С ярманки кое-кто воротились: мать Таифа Манефиных, мать Таисея Бояркиных.
Больше того нет никаких новостей.
Дома старенькие, зато строены из здоровенного унжинского леса и крыты в два теса. От
большой улицы по обе стороны вниз по угорам
идут переулки; дома там поменьше и много беднее, зато новее и не так тесно построены. Во всем селенье
больше трехсот дворов наберется, опричь келейных рядов, что ставлены на задах, ближе к всполью. В тех келейных рядах бобыльских да вдовьих дворов не меньше пятидесяти.
Большие уды, что зовутся «кованцами», что
идут на белугу и весят по пяти да по шести фунтов каждая, кузнецы куют на кузницах.
— Приехала, Катеринушка, вот уж
больше недели, как приехала, — ответил Пахом. — Гостейку привезла. Купецкая дочка, молоденькая, Дунюшкой звать. Умница, скромница — описать нельзя, с Варенькой водится
больше теперь. Что
пошлет Господь, неизвестно, а хочется, слышь, ей на пути пребывать. Много, слышь, начитана и
большую охоту к Божьему делу имеет… Будет и она на собранье, а потом как Господь совершит.
Пошла после того от одного к другому и каждому судьбу прорекала. Кого обличала, кого ублажала, кому семигранные венцы в раю обещала, кому о мирской суете вспоминать запрещала. «Милосердные и любовно все покрывающие обетования» —
больше говорила она. Подошла к лежавшему еще юроду и такое слово ему молвила...
— Ни-ни! — ответил Патап Максимыч. — Подъезжали было, первая сестрица моя любезная, да он такого им пару задал, что у них чуть не отнялись языки. Нет, пришло, видно, время, что скитам
больше не откупаться. Это ведь не исправник, не правитель губернаторской канцелярии. Дело
шло начистоту.
Стол был уставлен кушаньями,
большей частью рыбными, стояли на нем и бутылки с винами и с той самой вишневкой, что
посылал Марко Данилыч хивинскому царю для выручки брата из плена.
— На добром слове благодарны. С приездом проздравляем!.. Всякого добра
пошли тебе Господи!.. Жить бы тебе сто годов с годом!.. Богатеть еще
больше, из каждой копейки сто рублев тебе! — весело и приветливо заголосили рабочие.
— Вот куда ты запропастилась, а я искала, искала тебя… Что за охота ходить сюда?..
Больше часа искала я тебя по саду… Здесь сыро, мокро́ —
пойдем лучше в сад!.. Еще простудишься… И лягушек здесь множество… Мы никогда сюда не ходим.
— Не знаю, — грустно ответила Дуня. — Я ведь не на своей воле. Марья Ивановна привезла меня сюда погостить и обещалась тятеньке привезти меня обратно. Да вот
идут день за день, неделя за неделей… а что-то не видать, чтоб она собиралась в дорогу… А путь не близкий —
больше четырехсот верст… Одной как ехать? И дороги не знаю и страшно… мало ли что может случиться? И жду поневоле… А тут какой-то ихний родственник приедет погостить, Марья Ивановна для него остаться хочет — давно, слышь, не видались.
Сидорушка рассказывал, что сам был в той стороне, и все были рады вестям его и веселились духом, а чтобы
больше еще увериться в словах Сидора Андреича,
посылали с Молочных Вод к Арарату учителя своего Никитушку.
Пошел по сектам — в которой год, в которой
больше оставался.
— Нет, нет! — вскрикнула она. — Не поминай ты мне про них, не мути моего сердца, Богом прошу тебя… Они жизнь мою отравили, им, как теперь вижу, хотелось только деньгами моими завладеть, все к тому было ведено. У них ведь что
большие деньги, что малые — все
идет в корабль.
Послал я тогда
большого сына в работу к Патапу Максимычу, и возлюбил его Патап Максимыч паче всякой меры, деньгами пожаловал, так что мы и токарню новую поставили, и животиной обзавелись, только уж такой спорыньи по хозяйству, как прежде была, у меня не стало.
Не на кого было всем делом положиться,
большой сын на стороне в работе, Саввушка еще не доспел, однако ж и его я
послал ложкарить — ловкий ложкарь из нашего мальца вышел.