Неточные совпадения
Русские
люди, чуждую землю заняв, селились в ней по путям, по
дорогам.
— И не заводите их, — сказала Марья Ивановна. — Но надо вам сказать, моя
дорогая, что дух злобы и неприязни не одними романами прельщает
людей. Много у него разных способов к совращенью и пагубе непорочных… Не одними книгами распаляет он в их сердцах ту страсть, что от Бога и от святых его ангелов отлучает… Пуще всего берегитесь этой злой, пагубной страсти…
А тут, спасенным делом обедню да лежачую на листу вечерню отпевши, посельский старец Нифонт с
дорогими гостями, что наехали из властного монастыря, — соборным старцем Дионисием Поскочиным, значит, барского рода, да с двумя рядовыми старцами, да с тиуном, да с приказчиком и с иными
людьми, — за трапезой великий праздник Пятидесятницы справляли да грешным делом до того натянулись, что хоть выжми их.
— Истинная правда, сударыня, — отозвался он. — Хозяйский глаз
дороже всего… Чужой
человек железным обручем свяжет и то лопается, а хозяин-от лычком подвяжет, так впрок пойдет.
— Ах, милая моя,
дорогая Марья Ивановна, — после короткого молчанья, нежно ласкаясь к ней и целуя руку, заговорила Дуня. — Хоть бы глазком взглянуть на тех чудных
людей, хоть бы словечко одно услышать от них.
Давно ли все старообрядство почитало его за вели́ка
человека, давно ли в самых богатых московских домах бывал он
дорогим, желанным гостем, давно ль везде, куда ни являлся, не знали, как ему угодить и как доставить все нужное в его обиходной жизни, и вдруг — стал посмешищем…
Неспокойно ехала Аграфена Петровна по незнаемым
дорогам, робко и недоверчиво встречалась она с
людьми незнакомыми, много беспокойства и тревоги, до того ей неизвестных, перенесла она во время пути.
Когда собравшиеся в
дорогу сидели за прощальной трапезой, привезли почту. Николай Александрович новое письмо от Денисова получил. Писал тот, что его опять задержали дела и что приедет он в Луповицы не раньше как через неделю после Успенья, зато прогостит недели три, а может, и месяц. Все были рады, а кормщик обещал, только что приедет он, повестить о том всех Божьих
людей. И за то были ему благодарны.
Чтобы показать Денисову, что стала она чужда
людям Божьим, вместо обычного черного платья оделась Дуня в цветное, надела
дорогие серьги, кольца и перстни, а на плечи накинула богатый кружевной платок. Напрасно убеждала ее Марья Ивановна идти в черном платье, не слушалась Дуня.
— Тоже послушание. Кто желает знать подробно, пускай тот спросит меня наедине. Не всякому открою, а на соборе не скажу ни слова. Там ведь бывают и
люди малого ведения, для них это было бы соблазном, навело бы на греховные мысли. Теперь не могу много говорить, все еще утомлен доро́гой… Пойду отдохну. Когда собор думаешь собрать? — спросил он, обращаясь к Николаю Александрычу.
— Клим Иванович, — жарко засопел он. — Господи… как я рад! Ну, теперь… Знаете, они меня хотят повесить. Теперь — всех вешают. Прячут меня. Бьют, бросают в карцер. Раскачали и — бросили.
Дорогой человек, вы знаете… Разве я способен убить? Если б способен, я бы уже давно…
До нее как будто спал я, спрятанный в темноте, но явилась она, разбудила, вывела на свет, связала всё вокруг меня в непрерывную нить, сплела всё в разноцветное кружево и сразу стала на всю жизнь другом, самым близким сердцу моему, самым понятным и
дорогим человеком, — это ее бескорыстная любовь к миру обогатила меня, насытив крепкой силой для трудной жизни.
Неточные совпадения
Артемий Филиппович. О! насчет врачеванья мы с Христианом Ивановичем взяли свои меры: чем ближе к натуре, тем лучше, — лекарств
дорогих мы не употребляем.
Человек простой: если умрет, то и так умрет; если выздоровеет, то и так выздоровеет. Да и Христиану Ивановичу затруднительно было б с ними изъясняться: он по-русски ни слова не знает.
Городничий. Полно вам, право, трещотки какие! Здесь нужная вещь: дело идет о жизни
человека… (К Осипу.)Ну что, друг, право, мне ты очень нравишься. В
дороге не мешает, знаешь, чайку выпить лишний стаканчик, — оно теперь холодновато. Так вот тебе пара целковиков на чай.
— Постой! мы
люди бедные, // Идем в
дорогу дальную, — // Ответил ей Пахом. — // Ты, вижу, птица мудрая, // Уважь — одежу старую // На нас заворожи!
Стародум. Они жалки, это правда; однако для этого добродетельный
человек не перестает идти своей
дорогой. Подумай ты сама, какое было бы несчастье, ежели б солнце перестало светить для того, чтоб слабых глаз не ослепить.
На седьмой день выступили чуть свет, но так как ночью
дорогу размыло, то
люди шли с трудом, а орудия вязли в расступившемся черноземе.