Глядят на девиц и видят, что платья на них и проще, и дешевле ихних, а сидят на них и лучше, и красивее, одни они одеты, ровно «кутафьи роговны»…
Неточные совпадения
— Что ж это ты? Побывай у них…
Девицы хорошие, любят тебя, — молвил Марко Данилыч, по-прежнему
глядя на улицу. — А то с одной Аграфеной Петровной хороводишься… Только у тебя и света в окошке… Так, ласточка ты моя, делать не годится.
— Постриг, — молвил Сурмин. — Мои
девицы и обе снохи давно уж туда побежали… Самоварчик не поставить ли, чайку не собрать ли? Совсем уж обутрело. Молвлю хоть старухе — молодые-то все убежали
на постриг
глядеть…
Разгорелась потеха, рассыпались бойцы по лугу, а красные
девицы, ровно спугнутая лебединая стая, без оглядки понеслись под угорье — там старики, люди пожилые, молодицы и малолетки, стоя гурьбами,
на бой
глядят.
Вы, мужеск пол, сколь можно реже
глядите на жен и
девиц.
— У Самоквасова
на уме только смешки да шуточки. Какой он муж Дунюшке?.. — сказала Дарья Сергевна. — В прошлом году в одной гостинице с ним стояли. Нагляделась я
на него тогда. Зубоскал, сорванец, и больше ничего, а она
девица строгая, кроткая. Того и
гляди, что размотырит весь ее капитал. Нет, не пара, не пара.
— Угощайтесь, красны
девицы, берите, что ни ставлено
на столе Мироновны… А наперед песенку бы надобно спеть, да,
глядите ж у меня, развеселую, не тоскливую.
Неточные совпадения
Всё успокоилось: в гостиной // Храпит тяжелый Пустяков // С своей тяжелой половиной. // Гвоздин, Буянов, Петушков // И Флянов, не совсем здоровый, //
На стульях улеглись в столовой, // А
на полу мосье Трике, // В фуфайке, в старом колпаке. //
Девицы в комнатах Татьяны // И Ольги все объяты сном. // Одна, печальна под окном // Озарена лучом Дианы, // Татьяна бедная не спит // И в поле темное
глядит.
Швабрин упал
на колени… В эту минуту презрение заглушило во мне все чувства ненависти и гнева. С омерзением
глядел я
на дворянина, валяющегося в ногах беглого казака. Пугачев смягчился. «Милую тебя
на сей раз, — сказал он Швабрину, — но знай, что при первой вине тебе припомнится и эта». Потом обратился к Марье Ивановне и сказал ей ласково: «Выходи, красная
девица; дарую тебе волю. Я государь».
— А ты уступи, Клим Иванович! У меня вот в печенке — камни, в почках — песок, меня скоро черти возьмут в кухарки себе, так я у них похлопочу за тебя, ей-ей! А? Ну, куда тебе, козел в очках, деньги? Вот,
гляди, я свои грешные капиталы семнадцать лет все
на девушек трачу, скольких в люди вывела, а ты — что, а? Ты, поди-ка, и
на бульвар ни одной не вывел, праведник! Ни одной
девицы не совратил, чай?
Но было уже поздно. Тычков вскинул изумленные очи
на Татьяну Марковну, дамы
глядели на нее с состраданием, мужчины разинули рты,
девицы прижались друг к другу.
Потом неизменно скромный и вежливый Тит Никоныч, тоже во фраке, со взглядом обожания к бабушке, с улыбкой ко всем; священник, в шелковой рясе и с вышитым широким поясом, советники палаты, гарнизонный полковник, толстый, коротенький, с налившимся кровью лицом и глазами, так что,
глядя на него, делалось «за человека страшно»; две-три барыни из города, несколько шепчущихся в углу молодых чиновников и несколько неподросших
девиц, знакомых Марфеньки, робко смотрящих, крепко жмущих друг у друга красные, вспотевшие от робости руки и беспрестанно краснеющих.