Неточные совпадения
Наконец сам Михаил Огинский не мог устоять пред красотою очаровательной
принцессы, она и его запутала в свои сети [В мае 1774 года, когда граф Огинский ухе расстался с своею очаровательницей, он писал к ней
письмо, из которого можно заключать о свойстве их отношений в Париже. «Quoiqu'a peine je puis me remuer encore, j’aurais, pourtant fait l’impossible pour vous voir, sans 1’accident nouveau de la maladie du roi (французского) il m ’await bien doux de vous embrasser.
Горнштейн поверил словам Алины и с этого времени стал адресовать ей
письма так: «Ее высочеству светлейшей
принцессе Елизавете Владимирской» (А son Altesse Serenissime, madame la Princesse Elisabeth de Volodimir).
В одном из таких
писем, посланном к князю в Бартенштейн,
принцесса, успокоивая в нем чувства тревоги, снова возникшей по поводу таинственных посещений ее каким-то молодым поляком (то был если не Доманский, то князь Иероним Радзивил, брат князя Карла), извещала его, что готова принести в жертву милому князю свою блестящую карьеру, но должна предпринять небольшое путешествие, для устранения последних препятствий к их браку.
Письма свои князь Лимбург уже адресовал: ее императорскому высочеству
принцессе Елизавете Всероссийской.
В Оберштейне князь застал Бернарди, посланного от Огинского к
принцессе с просьбой, чтоб она разъяснила ему свои намерения и таинственные намеки, сделанные ею в
письме относительно будущности Польши.
Горнштейн был крайне удивлен, получив чрез несколько дней два
письма: одно от князя с просьбой передать присланное
письмо «ее императорскому высочеству
принцессе Елизавете Всероссийской», а другое от нее, с «просьбой доставить приложенное
письмо к ее супругу».
Он написал к
принцессе письмо, в котором обращал ее внимание на множество противоречий, встречающихся как в прежнем, так и в настоящем ее поведении, а впрочем, обещал ей зависящую от него помощь и настоятельно уговаривал выбрать в Венеции хорошего католического священника, которому бы она могла вполне довериться.
В
письме к
принцессе он в весьма изящных фразах говорил ей о предстоящем ей блистательном поприще, когда она сделается повелительницей огромной империи, но не без сарказма извинился, что не может содействовать успешному ходу ее займа.
Князь Лимбург, прочитав
письмо Огинского и зная, что без денег любезная его не может достигнуть осуществления своих замыслов, сильно поколебался. В то же время немецкие газеты извещали, что счастие, доселе благоприятствовавшее союзнику
принцессы, Пугачеву, изменило ему. Бибиков успешно подавил мятеж, Оренбург был освобожден, Яицкий Городок занят верными императрице войсками, и Пугачев, как писали, совершенно разбит.
Чтоб избавить меня от новых опасностей, отец мой, князь Разумовский, отправил меня к своему родственнику, шаху персидскому [В
письме к английскому посланнику в Неаполе, сэру Вильямсу Гамильтону, из Рима, от 21 декабря 1774 года,
принцесса называет этого шаха Жамас «Schah Jamas etait encore roi de Perse».
Июля 23, в
письме к князю Лимбургу,
принцесса уже жаловалась на Радзивила.
Сообщил ли он известия, полученные от Радзишевского,
принцессе, неизвестно, но с этого времени она в
письмах своих в Германию стала настойчиво уверять, что слухи о предполагаемом мире Турции с Россией и о поражении Пугачева не имеют никакого основания, что, напротив, все благоприятствует ее предприятию и что она в скором времени отправится в Константинополь и присоединится к турецкой армии.
Копия с этого
письма к султану послана была
принцессой, при весьма приветливом
письме, к верховному визирю.
Принцесса Елизавета, говоря в
письме к повелителю Османов, что она послала воззвание к русскому флоту, находившемуся в Ливорно, сказала правду.
В
письме к сэру Эдуарду Монтегю
принцесса просила его доставить прилагаемый пакет графу Орлову и прислать ей денег, в которых она нуждалась.
Вероятно, для того, чтобы скрыть до времени от Орлова настоящее свое местопребывание,
принцесса под этим документом написала, что он посылается из средины Турции, а в
письме сказала, что она находится на турецкой эскадре.
Получив от
принцессы письмо с приложенным «манифестиком», он мог подумать, что это новый подсыл к нему, направленный врагами его фамилии, что «его хотят пробовать, до чего верность его простирается к особе ея величества», как он выразился в донесении своем к императрице.
Принцесса написала свой «манифестик» 18 августа (7 по старому стилю). С
письмом к Орлову он был отправлен из Рагузы сначала в Венецию, оттуда при удобном случае в Ливорно, из Ливорно в Пизу. Таким образом ранее двадцатых чисел сентября, по старому стилю, Орлов не мог получить
письма «великой княжны Елизаветы». Что же он сделал? Тотчас же (сентября 27) отправил и
письмо и «манифестик» к императрице.
Орлов предполагал, что эта женщина есть та самая
принцесса, что прислала ему
письмо и воззвание к флоту.
В Оберштейне между тем носятся самые неблагоприятные слухи о
принцессе, возникшие вследствие полученных из Рагузы
писем о любовных ее связях.
Принцесса с нетерпением ожидала в Рагузе ответов от султана и от графа Орлова, еще довольно дружно живя с Радзивилом и французскими офицерами, а также с консулами французским и неаполитанским. Наскучив ждать, она 11 сентября написала новое
письмо к султану, стараясь отклонить его от утверждения мирного договора, еще не ратификованного, и прося о немедленной присылке фирмана на проезд в Константинополь.
Принцесса и это
письмо вручила князю Радзивилу для препровождения по назначению.
Судьба
писем к королю шведскому и русскому канцлеру была одинакова с судьбой
писем к султану. Осторожный Горнштейн не отправил их и уведомил о том князя Лимбурга. С самою
принцессой он еще прежде прервал переписку.
Но
письмо это не застало уже
принцессы в Рагузе.
Князь Лимбург, не получив ответа на свое послание, полагал, что возлюбленная его находится в Рагузе, и написал к ней туда (20 декабря) новое
письмо, адресуя его, как и прежнее: «Ея высочеству
принцессе Елизавете».
Принцесса послала с Доманским
письмо к этому молодому кардиналу [Альбани в это время было ухе 54 года, — возраст довольно молодой для кандидатства в святейшие отцы.
Принцесса вручила аббату
письмо к кардиналу Альбани.
Не понравился
принцессе добрый совет маркиза, она написала к нему
письмо, исполненное блистательнейшими для Польши политическими соображениями, и обещала золотой век этой стране, если достигнет короны.
Принцесса долго не отвечала на
письмо д'Античи.
Главным источником доходов
принцессы в это время служила продажа орденов: даже сам Ланьяско, судя по
письму его, дал 50 червонцев за орден.
Гамильтон, получив это
письмо, под которым было подписано: «
принцесса Елизавета», тут только увидел, кому оказал услугу выдачей паспорта в Рим.
На другой день после этого Орлов получил от сэра Дика
письмо самозванки на имя Гамильтона и тотчас же послал в Рим своего генеральс-адъютанта Христенека, чтоб он постарался втереться к
принцессе Елизавете в доверенность и привезти ее в Пизу.
А на другой день оного известия получил я из Неаполя
письмо от английского министра Гамильтона, что там одна женщина была, которая просила у него паспорта для проезда в Рим, что он для услуги ее и сделал, а из Рима получил он от нее
письмо, где она себя
принцессой называет.
Было над чем призадуматься
принцессе. Послав к графу Орлову
письмо из Рагузы, она так долго ожидала объявления своего «манифестика» стоявшему на Ливорнском рейде русскому флоту, что наконец, несмотря на всю свою легкомысленность, могла прийти к заключению, что предложение ее отвергнуто Орловым и что ей не только не должно надеяться на него, но следует опасаться всем известной его предприимчивости. Эти опасения, по всей вероятности, и были причиной как холодного приема Христенеку, так и отказа Дженкинсу.
Января 27 Христенек писал
принцессе, что, получив от графа Орлова
письмо, о котором нужно переговорить с «ее светлостью», он просит назначить ему день и час приема.
В удостоверение своих слов Христенек показал
письмо Орлова; оно было написано по-немецки, чтобы
принцесса могла понять его.
Через несколько дней по прибытии
принцессы в Пизу Орлов получил от него
письмо, в котором сэр Джон извещал графа о каком-то столкновении, возникшем будто бы в Ливорно между английскими и русскими чиновниками.
Никакого столкновения не было,
письмо сэра Джона Дика нужно было лишь для того, чтоб Орлову можно было показать его
принцессе и тем оправдать в глазах ее поспешный его отъезд из Пизы.
Когда он показал ей
письмо консула и сказал, что личное присутствие его в Ливорно необходимо для устранения столкновений и водворения порядка,
принцесса вполне тому поверила.
Опомнившись в каюте,
принцесса принялась за
письмо к адмиралу Грейгу. Оно было написано резко. Графиня Селинская протестовала против учиненного над нею насилия, требовала немедленного освобождения и отчета в поступке адмирала. Грейг не удостоил ее ответом, на словах велел сказать, что, арестуя ее, он повиновался высочайшей воле.
Тогда
принцесса написала
письмо к графу Орлову.
Письмо было отправлено тайным путем (так казалось
принцессе, действительно же сам Грейг передал его Орлову).
Радзивил, по словам Доманского, живя в Рагузе, через несколько времени стал сомневаться в действительности царственного происхождения графини Пиннеберг и говорил ему, что вследствие этого сомнения он утаил переданные ему
принцессой письма к султану и великому визирю.
Конверт, назначенный в Ливорно, я распечатала и нашла в нем
письмо к графу Орлову от имени какой-то
принцессы Елизаветы Всероссийской и проект воззвания к экипажу русского флота, находившегося под его командой.
— Это те самые документы, что были присланы ко мне при анонимном
письме из Венеции, 8 июля 1774 года. Я говорила вам о них, — сказала
принцесса.
Письмо к графу Орлову от имени
принцессы Елизаветы писала не я, оно не моей руки и не подписано мной.
— Два
письма к графу Панину, — отвечала изнуренная до крайности развившеюся чахоткой, строгим заключением, голодом и нравственными страданиями пленница, — еще
письмо к вице-канцлеру князю Голицыну. В этих
письмах неизвестные мне люди просили этих вельмож оказать «
принцессе Елизавете» возможную по обстоятельствам помощь.