Неточные совпадения
— Так помни же мое слово и всем игуменьям повести, — кипя гневом, сказал Патап Максимыч, — если Настасья уходом
уйдет в какой-нибудь скит, — и твоей
обители и всем вашим скитам конец… Слово мое крепко… А ты, Настасья, — прибавил он, понизив голос, — дурь из головы выкинь… Слышишь?.. Ишь какая невеста Христова проявилась!.. Чтоб я не слыхал таких речей…
— Сначала речь про кельи поведи, не заметил бы, что мысли меняешь. Не то твоим словам веры не будет, — говорила Фленушка. — Скажи: если, мол, ты меня
в обитель не пустишь, я, мол, себя не пожалею: либо руки на себя наложу, либо какого ни на есть парня возьму
в полюбовники да «уходом» за него и
уйду… Увидишь, какой тихонький после твоих речей будет… Только ты скрепи себя, что б он ни делал. Неровно и ударит: не робей, смело говори да строго, свысока.
—
В скит
уйду, черну рясу надену, — сказала Настя. — А возьмешь из
обители, — потеряю себя.
Привратник
ушел и долго не возвращался. Набежавшие к воротам псы так и заливались свирепым лаем внутри монастыря. Тут были слышны и сиплый глухой лай какого-то старинного стража Красноярской
обители, и тявканье задорной шавки, и завыванье озлившегося волкопеса, и звонкий лай выжлятника… Все сливалось
в один оглушительный содом, а вдали слышались ржанье стоялых коней, мычанье коров и какие-то невразумительные людские речи.
Хотелось тем угодить Назарете, очень ее уважая, а вместе с тем и то у матерей на уме было:
уйдет Вера из
обители, теткины богатства с собою унесет, а останется, так все с ней
в обители останется…
С раннего утра больше половины матерей и белиц из Манефиной
обители ушли к соседям праздновать, но, как ни упрашивала мать Таисея самое Манефу не забыть прежней любви,
в такой великий день посетить их
обитель, она не пошла, ссылаясь на усталость и нездоровье…
— А ты все крутишься. Все тешишь сатану. Бесовские действа изображаешь в своем театре. Прельщаешься мишурою, суетою. Куда как хорошо. Небось, как рыба в воде плаваешь. У, недостойная! Уйди ты от меня! Знать тебя не хочу!
Уйду в обитель, за ваши грехи молиться буду… Отмолю, отмолю, отмолю!
Неточные совпадения
Варвара Тебенькова, дочь моего хозяина, точно
ушла от родителя своего
в скиты, где и жила
в той же самой Магдалининой
обители, но про беременность ее ничего не знаю.
Дочь моя Варвара, точно,
ушла от меня
в скиты своею охотой и с моего благословения, и жила там
в обители у игуменьи Магдалины, которая ныне мещанкой
в городе С *** приписана и зовется Маврой Кузьмовной.
Из роду Отрепьевых, галицких боярских детей. Смолоду постригся неведомо где, жил
в Суздале,
в Ефимьевском монастыре,
ушел оттуда, шатался по разным
обителям, наконец пришел к моей чудовской братии, а я, видя, что он еще млад и неразумен, отдал его под начал отцу Пимену, старцу кроткому и смиренному; и был он весьма грамотен: читал наши летописи, сочинял каноны святым; но, знать, грамота далася ему не от господа бога…
Начались пашни, а
в сторону Яровой
ушли зеленою полосой монастырские поемные луга, на которых случалось работать и Арефе, когда он состоял
в обители на смирении.
Больным местом готовившейся осады была Дивья
обитель, вернее сказать — сидевшая
в затворе княжиха,
в иночестве Фоина. Сам игумен Моисей не посмел ее тронуть, а без нее и сестры не пойдут. Мать Досифея наотрез отказалась: от своей смерти, слышь, никуда не
уйдешь, а господь и не это терпел от разбойников. О томившейся
в затворе Охоне знал один черный поп Пафнутий, а сестры не знали, потому что привезена она была тайно и сдана на поруки самой Досифее. Инок Гермоген тоже ничего не подозревал.