Неточные совпадения
Дорогой узнает, что назавтра торги на перевозку казенной соли в Рыбинск назначены.
— Да, — вступилась мать Манефа, — в нынешнее время куда как тяжко приходится жить сиротам. Дороговизна!.. С каждым днем все
дороже да
дороже становится, а подаяния сиротам, почитай, нет никакого. Масленица на дворе — ни гречневой мучки на блины, ни маслица достать им негде. Такая бедность, такая скудость, что един только Господь
знает, как они держатся.
— Не дошел до него, — отвечал тот. —
Дорогой узнал, что монастырь наш закрыли, а игумен Аркадий за Дунай к некрасовцам перебрался… Еще сведал я, что тем временем, как проживал я в Беловодье, наши сыскали митрополита и водворили его в австрийских пределах. Побрел я туда. С немалым трудом и с большою опаской перевели меня христолюбцы за рубеж австрийский, и сподобил меня Господь узреть недостойными очами святую митрополию Белой Криницы во всей ее славе.
— Винца-то, винца, гости
дорогие, — потчевал Патап Максимыч, наливая рюмки. — Хвалиться не стану: добро не свое, покупное, каково — не
знаю, а люди пили, так хвалили. Не
знаю, как вам по вкусу придется. Кушайте на здоровье, Данило Тихоныч.
— Сбились!.. Я и без матки твоей
знаю, что сбились, — насмешливо и с досадой отвечал Патап Максимыч. — Теперь ты настоящую
дорогу укажи.
— Этого нельзя, надо все
дороги знать, тогда с маткой иди куда хочешь…
— Да вон у товарища моего матка какая-то есть… Шут ее
знает!.. — досадливо отозвался Патап Максимыч, указывая на Стуколова. — Всякие
дороги, слышь,
знает. Коробочка, а в ней, как в часах, стрелка ходит, — пояснил он дяде Онуфрию… — Так, пустое дело одно.
— Пошто не указать — укажем, — сказал дядя Онуфрий, — только не
знаю, как вы с волочками-то сладите. Не пролезть с ними сквозь лесину… Опять же, поди, дорогу-то теперь перемело, на Масленице все ветра дули, деревья-то, чай, обтрясло, снегу навалило… Да постойте, господа честные, вот я молодца одного кликну — он ту
дорогу лучше всех
знает… Артемушка! — крикнул дядя Онуфрий из зимницы. — Артем!.. погляди-ко на сани-то: проедут на Ялокшу аль нет, да слезь, родной, ко мне не на долгое время…
— Это уж твое дело… Хочешь всю артель бери — слова не молвим — все до единого поедем, — заголосили лесники. — Да зачем тебе су́столько народу?.. И один
дорогу знает… Не мудрость какая!
— Кто ж из вас лучше других
дорогу на Ялокшу
знает?
— Все хорошо
дорогу знают, — отвечал дядя Онуфрий. — А вот Артемий, я тебе, ваше степенство, и даве сказывал, лучше других
знает, потому что недавно тут проезжал.
—
Знаю, — отвечал Колышкин. — Как Ветлугу не
знать? Не раз бывал и у Макарья на Притыке и в Баках [Селения на Ветлуге, в Варнавинском уезде Костромской губернии.]. И сюда, как из Сибири ехали — к жениной родне на Вятку заезжали, а оттоль
дорога на Ветлугу…
— На
дороге сказали, — отвечал Алексей. — В Урене
узнал… Едучи туда, кой-где по
дороге расспрашивал я, как поближе проехать в Красноярский скит, так назад-то теми деревнями ехать поопасился, чтоб не дать подозренья. Окольным путем воротился — восемьдесят верст крюку дал.
Зато в двух передних повозках разговоры велись несмолкаемые. Фленушка всю
дорогу тараторила, и все больше про Василья Борисыча. Любила поспать Прасковья Патаповна, но теперь всю
дорогу глаз не свела — любы показались ей Фленушкины разговоры. И много житейского тут
узнала она, много такого, чего прежде и во сне ей не грезилось.
—
Дорогая ты моя Тáнюшка, — молвила на то Марья Гавриловна. — Жизнь пережить — не поле перейти; счастье с несчастьем, что вёдро с ненастьем, живут переменчиво. Над судьбою своей призадумалась я: зачастую ведь случается, Танюшка, что где чается радостно, там встретится горестно… Спознала я, будучи замужем, какая есть на свете жизнь — горе-горькая… Как
знать, что́ впереди?.. Как судьбу
узнать?
Узнав, что Василий Борисыч, ради богомольного подвига, почти всю
дорогу пешком прошел — «устал, родименький, притомился, — подумала, — от великих богомольных трудов расстроило его, сердечного».
— Пожалей ты меня, успокой ради Господа! — продолжала Манефа. — Дай отраду концу последних дней моих… Фленушка, Фленушка!..
Знала б ты да ведала, каково
дорога ты мне!
— Через два месяца скажу я тебе, в силах ли буду исполнить желанье твое, — вставая с места, сказала Фленушка. — Не мое то желанье — твое… А снесу ль я иночество, сама не
знаю… Теперь к себе пойду… запрусь, подумаю. Не пущай никого ко мне, матушка… Скажи, что с
дороги устала аль что сделалась я нездорова.
— Сама
знаешь чего!.. Не впервой говорить!.. — молящим голосом сказал Самоквасов. — Иссушила ты меня, Фленушка!.. Жизни стал не рад!.. Чего тебе еще?.. Теперь же и колода у меня свалилась — прадед покончился, — теперь у меня свой капитал; из дядиных рук больше не буду смотреть… Согласись же? Фленушка!..
Дорогая моя!.. Ненаглядное мое солнышко!..
— Полно, а ты полно, Фленушка!.. Полно, моя
дорогая!.. — взволнованным донельзя голосом уговаривала ее сама до слез растроганная Манефа. — Ну что это тебе запало в головоньку!.. Верю, моя ластушка, верю, голубушка, что любишь меня… А мне-то как не любить тебя!.. Ох, Фленушка, Фленушка!..
Знала бы ты да ведала!..
Патап Максимыч,
зная, что будут на празднике Смолокуров, удельный голова и кум Иван Григорьич, захватил с собой по
дороге не одну дюжину шампанского, но мать Манефа отказала ему наотрез потчевать тем вином гостей на трапезе.
— Фленушка!..
Знаю, милая,
знаю, сердечный друг, каково трудно в молодые годы сердцем владеть, — с тихой грустью и глубоким вздохом сказала Манефа. — Откройся же мне, расскажи свои мысли, поведай о думах своих. Вместе обсудим, как лучше сделать, — самой тебе легче будет, увидишь… Поведай же мне, голубка, тайные думы свои…
Дорога ведь ты мне, милая моя, ненаглядная!.. Никого на свете нет к тебе ближе меня. Кому ж тебе, как не мне, довериться?
— Сегодня ж отправим, — ответила мать Таисея. — Я уж обо всем переговорила с матушкой Манефой. Маленько жар свали́т, мы ее и отправим. Завтра поутру сядет на пароход, а послезавтра и в Казани будет. Письмо еще надо вот приготовить и все, что нужно ей на
дорогу. Больно спешно уж отправляем-то ее. Уж так спешно, так спешно, что не
знаю, как и управимся…
Неточные совпадения
Артемий Филиппович. О! насчет врачеванья мы с Христианом Ивановичем взяли свои меры: чем ближе к натуре, тем лучше, — лекарств
дорогих мы не употребляем. Человек простой: если умрет, то и так умрет; если выздоровеет, то и так выздоровеет. Да и Христиану Ивановичу затруднительно было б с ними изъясняться: он по-русски ни слова не
знает.
Городничий. Полно вам, право, трещотки какие! Здесь нужная вещь: дело идет о жизни человека… (К Осипу.)Ну что, друг, право, мне ты очень нравишься. В
дороге не мешает,
знаешь, чайку выпить лишний стаканчик, — оно теперь холодновато. Так вот тебе пара целковиков на чай.
Хлестаков. Я,
знаете, в
дороге издержался: то да се… Впрочем, я вам из деревни сейчас их пришлю.
Искали, искали они князя и чуть-чуть в трех соснах не заблудилися, да, спасибо, случился тут пошехонец-слепород, который эти три сосны как свои пять пальцев
знал. Он вывел их на торную
дорогу и привел прямо к князю на двор.
В унынии и тоске он поспешил в городовое управление, чтоб
узнать, сколько осталось верных ему полицейских солдат, но на
дороге был схвачен заседателем Толковниковым и приведен пред Ираидку.