Неточные совпадения
— Не про озорство говорю, — сказал Патап Максимыч, — а про то, что девки на возрасте,
стало быть, от
греха на вершок.
— Полно, батько, постыдись, — вступилась Аксинья Захаровна. — Про Фленушку ничего худого не слышно. Да и
стала бы разве матушка Манефа с недоброй славой ее в такой любви, в таком приближенье держать? Мало ль чего не мелют пустые языки! Всех речей не переслушаешь; а тебе, старому человеку, девицу обижать
грех: у самого дочери растут.
— Сорвалось! — сквозь зубы молвил Алексей и бросил испорченную чашку в сторону. Никогда с ним такого
греха не бывало, даже и тогда не бывало, как, подростком будучи, токарному делу учился. Стыдно
стало ему перед токарями. По всему околотку первым мастером считается, а тут, гляди-ка, дело какое.
— Э-эх! все мы грешники перед Господом! — наклоняя голову, сказал игумен. — Ох, ох, ох!
грехи наши тяжкие!.. Согрешил и я, окаянный, — разрешил!.. Что
станешь делать?.. Благослови и ты, отец Спиридоний, на рюмочку — ради дорогих гостей Господь простит…
— Божиться не
стану, — ответила Таифа. — И мирским великий
грех божиться, а иночеству паче того. А если изволишь, вот тебе по евангельской заповеди, — продолжала она, поднимая руку к иконам: — «Буди тебе: ей-ей».
— То-то и есть, что значит наша-то жадность! — раздумчиво молвил Пантелей. — Чего еще надо ему? Так нет, все мало… Хотел было поговорить ему, боюсь… Скажи ты при случае матушке Манефе, не отговорит ли она его… Думал молвить Аксинье Захаровне, да пожалел —
станет убиваться, а зачнет ему говорить, на
грех только наведет… Не больно он речи-то ее принимает… Разве матушку не послушает ли?
— Прости, Христа ради, матушка, — едва слышно оправдывалась она, творя один земной поклон за другим, перед пылавшею гневом игуменьей. — Думала я Пролог вынести аль Ефрема Сирина, да на
грех ключ от книжного сундука неведомо куда засунула… Память теряю, матушка, беспамятна
становлюсь… Прости, Христа ради — не вмени оплошки моей во
грех.
Стали исповедовать, и нашлись за Егором такие
грехи, что ему не то чтоб епископом — в попах-то быть не годится…
Кончились простины. Из дома вынесли гроб на холстах и, поставив на черный «одёр» [Носилки, на которых носят покойников. За Волгой, особенно между старообрядцами, носить покойников до кладбища на холстах или же возить на лошадях почитается
грехом.], понесли на плечах. До кладбища было версты две, несли переменяясь, но Никифор как
стал к племяннице под правое плечо, так и шел до могилы, никому не уступая места.
— Зла не жди, —
стал говорить Патап Максимыч. — Гнев держу — зла не помню… Гнев дело человеческое, злопамятство — дьявольское… Однако знай, что можешь ты меня и на зло навести… — прибавил он после короткого молчанья. — Слушай… Про Настин
грех знаем мы с женой, больше никто. Если ж, оборони Бог, услышу я, что ты покойницей похваляешься, если кому-нибудь проговоришься — на дне морском сыщу тебя… Тогда не жди от меня пощады… Попу
станешь каяться — про
грех скажи, а имени называть не смей… Слышишь?
Греха, мол, таить не
стану, было дело, а теперь ее со двора долой…» Это первую-то…
— Ну, вот видишь ли, матушка, — начала Виринея. — Хворала ведь она, на волю не выходила, мы ее, почитай, недели с три и в глаза не видывали, какая есть Марья Гавриловна. А на другой день после твоего отъезда оздоровела она, матушка, все болести как рукой сняло, веселая такая
стала да проворная, ходит, а сама попрыгивает: песни мирские даже пела. Вот грех-то какой!..
— Ох, Господи, владыко милостивый!.. Вот оно — грехи-то, грехи-то наши тяжкие!.. Ой, тяжкие, не замоленные!.. Не замоленные, не прощенные!.. — со слезами
стала причитать старушка…
— Обители бы польза, матушка, — молвила казначея. — Самоквасовы люди богатые, а
грехи у покойника были великие… Смолоду, говорят, разбои держал, суда на Волге грабил… Такую душу вымолить не вкруг пальца ниткой обвесть… На деньги Самоквасовы скупиться не
станут.
Неточные совпадения
Усоловцы крестилися, // Начальник бил глашатая: // «Попомнишь ты, анафема, // Судью ерусалимского!» // У парня, у подводчика, // С испуга вожжи выпали // И волос дыбом
стал! // И, как на
грех, воинская // Команда утром грянула: // В Устой, село недальное, // Солдатики пришли. // Допросы! усмирение! — // Тревога! по спопутности // Досталось и усоловцам: // Пророчество строптивого // Чуть в точку не сбылось.
— Ну, старички, — сказал он обывателям, — давайте жить мирно. Не трогайте вы меня, а я вас не трону. Сажайте и сейте, ешьте и пейте, заводите фабрики и заводы — что же-с! Все это вам же на пользу-с! По мне, даже монументы воздвигайте — я и в этом препятствовать не
стану! Только с огнем, ради Христа, осторожнее обращайтесь, потому что тут недолго и до
греха. Имущества свои попалите, сами погорите — что хорошего!
«Но могу ли я верить во всё, что исповедует церковь?» думал он, испытывая себя и придумывая всё то, что могло разрушить его теперешнее спокойствие. Он нарочно
стал вспоминать те учения церкви, которые более всего всегда казались ему странными и соблазняли его. «Творение? А я чем же объяснял существование? Существованием? Ничем? — Дьявол и
грех? — А чем я объясняю зло?.. Искупитель?..
Меж тем Онегина явленье // У Лариных произвело // На всех большое впечатленье // И всех соседей развлекло. // Пошла догадка за догадкой. // Все
стали толковать украдкой, // Шутить, судить не без
греха, // Татьяне прочить жениха; // Иные даже утверждали, // Что свадьба слажена совсем, // Но остановлена затем, // Что модных колец не достали. // О свадьбе Ленского давно // У них уж было решено.
Феклуша. Конечно, не мы, где нам заметить в суете-то! А вот умные люди замечают, что у нас и время-то короче
становится. Бывало, лето и зима-то тянутся-тянутся, не дождешься, когда кончатся; а нынче и не увидишь, как пролетят. Дни-то, и часы все те же как будто остались; а время-то, за наши
грехи, все короче и короче делается. Вот что умные-то люди говорят.