Вечера следовали за вечерами, сначала у кабатчика Прохорова, потом у другого кабатчика, Осьмушникова, а наконец, я и сам задал
пир на весь мир.
Чуть не ежедневный
пир на весь мир, роговая музыка, цыганы, песенники, медвежья травля, конские скачки, кулачные бои, дикий разгул — вот в каких занятиях «отдыхал на лаврах» герой чесменский.
Неточные совпадения
— И хоть бы она
на минутку отвернулась или вышла из комнаты, — горько жаловался Гришка, —
все бы я хоть
на картуз себе лоскуток выгадал. А то глаз не спустит, всякий обрезок оберет. Да и за работу выбросят тебе зелененькую — тут и в
пир, и в
мир, и
на пропой, и за квартиру плати: а ведь коли пьешь, так и закусить тоже надо. Неделю за ней, за этой парой, просидишь, из-за трех-то целковых!
На земле,
на коврах, каких больше нет, — триста золотых кувшинов с вином и
всё, что надо для
пира царей, сзади Тимура сидят музыканты, рядом с ним — никого, у ног его — его кровные, цари и князья, и начальники войск, а ближе
всех к нему — пьяный Кермани-поэт, [Кермани — придворный поэт Тимура.] тот, который однажды,
на вопрос разрушителя
мира:
Три девицы под окном // Пряли поздно вечерком. // «Кабы я была царица, — // Говорит одна девица, — // То
на весь крещеный
мир // Приготовила б я
пир». // — «Кабы я была царица, — // Говорит ее сестрица, — // То
на весь бы
мир одна // Наткала я полотна». // — «Кабы я была царица, — // Третья молвила сестрица, — // Я б для батюшки-царя // Родила богатыря».
Да, умереть! Уйти навек и без возврата // Туда, куда уйдет и каждый из людей (и зверей). // Стать снова тем ничто, которым был когда-то, // Пред тем, как в
мир прийти для жизни и скорбей. // Сочти
все радости, что
на житейском
пире // Из чаши счастия пришлось тебе испить, // И согласись, что, чем бы ни был ты в сем
мире, // Есть нечто лучшее, — не быть.