Неточные совпадения
Волга — рукой подать. Что мужик в
неделю наработает, тотчас на пристань везет, а поленился — на соседний базар. Больших барышей ему не нажить; и за Волгой не всяк в «тысячники» вылезет, зато, как ни плоха работа, как работников в семье ни мало, заволжанин век свой сыт, одет, обут, и податные за ним не стоят. Чего ж еще?.. И за то
слава те, Господи!.. Не всем же в золоте ходить, в руках серебро носить, хоть и каждому русскому человеку такую судьбу няньки да мамки напевают, когда еще он в колыбели лежит.
Вот и теперь
посылает его в Питер по салу,
недели через две воротится, как раз к твоим именинам.
Шесть
недель мы в Лаврентьевой обители пожили, ровно погостили, и потом всемером
пошли к Беловодью.
— И то я три раза Пантелея в обитель-то гоняла, — молвила Аксинья Захаровна. — На прошлой
неделе в последний раз
посылала: плоха, говорит, ровно свеча тает, ни рученькой, ни ноженькой двинуть не может.
— Опять же на Фоминой
неделе Патап
посылал с письмом к отцу Михаилу того детину… Как бишь его?.. забываю все… — говорила Манефа.
Весенние гулянки по селам и деревням зачинаются с качелей Святой
недели и с радуницких хороводов. Они тянутся вплоть до Петрова розговенья. На тех гулянках водят хороводы обрядные, поют песни заветные — то останки старинных праздников, что справляли наши предки во
славу своих развеселых богов.
Двумя
неделями раньше обыкновенного
шли полевые работы: яровой сев кончили до Егорья, льны посеяли и огурцы посадили дня через два после Николы.
Тридцати
недель не прошло с той поры, как злые люди его обездолили, четырех месяцев не минуло, как, разоренный пожаром и покражами, скрепя сердце, благословлял он сыновей
идти из теплого гнезда родительского на трудовой хлеб под чужими кровлями…
Только и думы у Трифона, только и речей с женой, что про большего сына Алексеюшку. Фекле Абрамовне ину пору за обиду даже становилось, отчего не часто поминает отец про ее любимчика Саввушку, что
пошел ложкарить в Хвостиково. «Чего еще взять-то с него? — с горьким вздохом говорит сама с собой Фекла Абрамовна. — Паренек не совсем на возрасте, а к Святой
неделе тоже десять целковых в дом принес».
— Куда ей самой! Не бабье дело, — с самодовольной улыбкой ответил капитан. — Приказчик должон от нее приехать. Семь ден будем ждать его,
неделю значит, потом неустойка
пойдет… Да тебе что?
— На пароход-от не угожу, ваше степенство… Через
неделю ему отваливать, — сказал Алексей и, немного помолчав, стал перед святыми иконами уставны́е поклоны творить. — Прощенья просим, ваше степенство. Счастливо оставаться, — вымолвил он и, низко поклонясь Михайле Васильичу,
пошел вон из горницы.
И
пошло пированье в дому у Патапа Максимыча, и
пошли у него столы почетные. Соезжалося на свадьбу гостей множество. Пировали те гости
неделю целую, мало показалось Патапу Максимычу, другой прихватили половину. И сколь ни бывало пиров и столов по заволжским лесам, про такие, что были на свадьбе Василья Борисыча, слыхом никто не слыхал, никто даже во снах не видал. Во всю ширь разгулялся старый тысячник и на старости лет согрешил — плясать
пошел на радостях.
Неточные совпадения
Батюшка пришлет денежки, чем бы их попридержать — и куды!..
пошел кутить: ездит на извозчике, каждый день ты доставай в кеятр билет, а там через
неделю, глядь — и
посылает на толкучий продавать новый фрак.
Осип. «Еще, говорит, и к городничему
пойду; третью
неделю барин денег не плотит. Вы-де с барином, говорит, мошенники, и барин твой — плут. Мы-де, говорит, этаких шерамыжников и подлецов видали».
У батюшки, у матушки // С Филиппом побывала я, // За дело принялась. // Три года, так считаю я, //
Неделя за
неделею, // Одним порядком
шли, // Что год, то дети: некогда // Ни думать, ни печалиться, // Дай Бог с работой справиться // Да лоб перекрестить. // Поешь — когда останется // От старших да от деточек, // Уснешь — когда больна… // А на четвертый новое // Подкралось горе лютое — // К кому оно привяжется, // До смерти не избыть!
К счастию, однако ж, на этот раз опасения оказались неосновательными. Через
неделю прибыл из губернии новый градоначальник и превосходством принятых им административных мер заставил забыть всех старых градоначальников, а в том числе и Фердыщенку. Это был Василиск Семенович Бородавкин, с которого, собственно, и начинается золотой век Глупова. Страхи рассеялись, урожаи
пошли за урожаями, комет не появлялось, а денег развелось такое множество, что даже куры не клевали их… Потому что это были ассигнации.
— Нет, как хотите, — сказал полковой командир Вронскому, пригласив его к себе, — Петрицкий становится невозможным. Не проходит
недели без истории. Этот чиновник не оставит дела, он
пойдет дальше.