Много рек видал я на своем веку: живал при Дунае и на тихом Дону, а
матушку Волгу сверху донизу знаю, на вольном Яике на багреньях бывал, за бабушку Гугниху пивал [Бабушка Гугниха уральскими (прежде яицкими) казаками считается их родоначальницей.
Справивши дела Патапа Максимыча в Красной Рамени, поехал Алексей в губернский город. С малолетства живучи в родных лесах безвыездно, не видавши ничего, кроме болот да малых деревушек своего околотка, диву дался он, когда перед глазами его вдруг раскинулись и высокие крутые горы, и красавец город, и синее широкое раздолье
матушки Волги.
Неточные совпадения
Завладала ваша братья, купцы, Волгой-матушкой…
А на
Волгу на
матушку посыпала что ни на есть сама последняя голытьба.
Атаманы да есаулы снаряжали легки лодочки косные и на тех на лодочках пошли по
матушке по
Волге разгуливать…
Сидит девка, призадумалась, // Посидевши, стала сказывать: // «Вы послушайте, добры молодцы, // Вы послушайте, милы племяннички, // Уж как мне, младой, мало спалося, // Мало спалося, много виделось, // Не корыстен же мне сон привиделся: // Атаману-то быть расстрелену, // Есаулу-то быть повешену, // Казакам-гребцам по тюрьмам сидеть, // А мне, вашей родной тетушке, // Потонуть в Волге-матушке».
«Тридцать лет, говорит, с годиком гулял я по Волге-матушке, тридцать лет с годиком тешил душу свою молодецкую, и ничем еще поилицу нашу, кормилицу я не жаловал.
Не пожалую, говорит, Волгу-матушку ни казной золотой, ни дорогим перекатным жемчугом, пожалую тем, чего на свете краше нет, что нам, есаулы-молодцы, дороже всего».
Да с этим словом хвать Соломониду поперек живота, да со всего размаху как метнет ее в Волгу-матушку…
Волга-матушка в Каспийское море пала, сам я то море не раз с чегенником да дрючками хаживал.
— Давненько,
матушка, я с Москвы-то съехал, — отвечал Василий Борисыч. — Еще на четвертой неделе… Дороги — не приведи Господи! Через
Волгу пешком переходили… Страстную и праздники в Оленеве взял.
— Эх,
матушка, будто на свете уж и не стало хороших людей?.. Попрошу, поищу, авось честный навернется. Бог милостив!.. Патапа Максимыча попрошу… Вот на похоронах познакомилась я с Колышкиным Сергеем Андреичем. Патап же Максимыч ему пароходное дело устроил, а теперь подите-ка вы… По всей
Волге гремит имя Колышкина.
Слышатся в тех песнях помины про Дунай-реку, про тихий Дон, про глубокие омуты днепровские, про широкое раздолье Волги-матушки, про московскую реку Сомородину…
— Обители бы польза,
матушка, — молвила казначея. — Самоквасовы люди богатые, а грехи у покойника были великие… Смолоду, говорят, разбои держал, суда на
Волге грабил… Такую душу вымолить не вкруг пальца ниткой обвесть… На деньги Самоквасовы скупиться не станут.
О, как бесконечно тянется время! На улице дождь, слякоть, туман. В моей крохотной квартирке — уют, тепло и радость. Невинное люлюканье, и тихое воркованье моего «принценьки». И песни Саши, песни про удальца-коробейника, и про
матушку Волгу, и про Хаз-Булата удалого…
Неточные совпадения
Вдруг песня хором грянула // Удалая, согласная: // Десятка три молодчиков, // Хмельненьки, а не валятся, // Идут рядком, поют, // Поют про Волгу-матушку, // Про удаль молодецкую, // Про девичью красу. // Притихла вся дороженька, // Одна та песня складная // Широко, вольно катится, // Как рожь под ветром стелется, // По сердцу по крестьянскому // Идет огнем-тоской!..
Из страны, страны далекой, // С Волги-матушки широкой, // Ради славного труда…
— Шел, шел — и зной палит, и от жажды и голода изнемог, а тут вдруг: «За
Волгу уехала!» Испужался,
матушка, ей-богу испужался: экой какой, — набросился он на Викентьева, — невесту тебе за это рябую!
И в Ромён ходил, и в Синбирск — славный град, и в самую Москву — золотые маковки; ходил на Оку-кормилицу, и на Цну-голубку, и на Волгу-матушку, и много людей видал, добрых хрестьян, и в городах побывал честных…
Это первый выплыв Степана «по
матушке по
Волге». А вот и конец его: огромная картина Пчелина «Казнь Стеньки Разина». Москва, площадь, полная народа, бояре, стрельцы… палач… И он сам на помосте, с грозно поднятой рукой, прощается с бунтарской жизнью и вещает грядущее: