Неточные совпадения
Без горя, без напасти человеку
века не
прожить.
Беглянка после мировой почасту гостит в обители,
живет там, как в родной семье, получает от матерей вспоможение, дочерей отдает к ним же на воспитание, а если овдовеет, воротится на старое пепелище, в старицы пострижется и станет
век свой доживать в обители.
Патап Максимыч в губернский город собрался. Это было не очень далеко от Осиповки: верст шестьдесят. С дороги своротил он в сторону, в деревню Ключово. Там
жила сватья его и крестная мать Насти, Дарья Никитишна, знаменитая по всему краю повариха. Бойкая, проворная, всегда веселая, никогда ничем не возмутимая, доживала она свой
век в хорошеньком, чистеньком домике, на самом краю деревушки.
— Тебя только послушай, наскажешь, — помаленьку оживляясь, заговорила Никитишна. — Аредовы
веки, что ли, прикажешь мне
жить? Дело наше бабье: слаб сосуд.
Еще девочкой отдали ее в Комаровский скит к одной родственнице, бывшей в одной из тамошних обителей головщицей правого крылоса;
жила она там в холе да в неге, думала и на
век келейницей быть, да подвернулся молодой, красивый парень, Патап Максимыч Чапурин…
— Не
проживешь, Матрена Максимовна. Славишься только, величаешься, — смеясь, говорили ей девушки. — Как без солнышка денечку пробыть нельзя, так без милого
веку прожить нельзя.
Люди
живут — хоть бы Ветлугу взять — беднота одна, лес рубят, луб дерут, мочало мочат, смолу гонят — бьются, сердечные,
век свой за тяжелой работой: днем недоедят, ночью недоспят…
Живет христолюбец,
век свой рабочих на пятаки, покупателей на рубли обсчитывает.
Кто изведал в ней все «сокровенные места», где
живут и долго еще будут
жить «люди под скрытием», кинувшие постылую родину «сходцы», доживающие
век свой в незнаемых миру дебрях, вдали от людей, от больших городов и селений?..
— Ну! Заговори с тобой, тотчас доберешься до антихриста, — сказал Колышкин. — Каки последни времена?.. До нас люди
жили не ангелы, и после нас не черти будут. Правда с кривдой спокон
века одним колесом по миру катятся.
Недолго у меня
жил, а много себя показал, и я бы, кажись, во
веки веков с ним не расстался.
— Сызмальства середь скитов
живу, — продолжал Патап Максимыч, — сколько на своем
веку перезнал я этих иноков да инокинь, ни единой путной души не видывал. Нашел было хорошего старца, просто тебе сказать — свят человек, — и тот мошенником оказался. Красноярского игумна, отца Михаила, знавал?
— Над старыми книгами
век свой корпят, — продолжала та, — а не знают, ни что творят, ни что говорят… Верь мне, красавица, нет на сырой земле ни единой былиночки, котора бы на пользу человекам не была создана. Во всякой травке, во всяком цветочке великая милость Господня положена… Исполнена земля дивности его, а любви к человекам у него, света, меры нет… Мы ль не грешим, мы ли злобой да кривдой не
живем?.. А он, милосердный, все терпит, все любовью своей покрывает…
— Что ж матушка!.. Матушке своя жизнь, нам другая… Не
век же в кельях
жить, этак не увидишь, как и молодость пройдет… Пропустить ее не долго, а в другой раз молода не будешь…
Пожить хочется, Таня,
пожить!..
— Что ж нейдете пустынничать, коли так леса полюбились вам? — лукаво улыбаясь, молвила Фленушка. — Вон там, подальше отсюдова, в Поломе, старцы отшельники
век свой в лесу
живут, с утра до ночи слушают, как птички распевают. И вам бы к ним, Василий Борисыч.
Ни конца ни краю играм и песням… А в ракитовых кустиках в укромных перелесках тихий шепот, страстный, млеющий лепет, отрывистый смех, робкое моленье, замирающие голоса и звучные поцелуи… Последняя ночь хмелевая!.. В последний раз светлый Ярило простирает свою серебристую ризу, в последний раз осеняет он игривую молодежь золотыми колосьями и алыми цветами мака: «Кошуйтеся [
Живите в любви и согласии.], детки, в ладу да в миру, а кто полюбит кого, люби дó
веку, не откидывайся!..» Таково прощальное слово Ярилы…
— Не была б я самовольная,
жила бы покорливо, почитала бы мужа, как крест на голове, и все по хозяйству справляла б, как следует… А попался б на горе-несчастье непутный какой и заел бы
век мой, зла ему не помыслила б, слова супротивного ему не молвила бы… А не стало бы силы терпеть, сама б на себя руки я наложила.
Так уж лучше мне в девках свой
век вековать, лучше в келье до гроба
прожить, чем чужую жизнь заедать и самой на мученье идти…
Ищи себе другую, ищи девицу смирную, тихую, покорную,
проживешь с нею
век припеваючи…» А когда б Иван-царевич сюда пришел, показала б я ему на тебя, Авдотья Марковна.
— Что не дело, то не дело, — молвил в ответ Петру Степанычу Смолокуров. — Деньгами зря не сорят… Самому пригодятся… Не
век одиноким вы
проживете, и вам пора-время придет…
Барином мог бы Сушило
век свой
прожить, да гордость его обуяла, думал о себе, что умней самого архиерея, и от каждого требовал, чтоб десницу его лобызали.
Неточные совпадения
А если и действительно // Свой долг мы ложно поняли // И наше назначение // Не в том, чтоб имя древнее, // Достоинство дворянское // Поддерживать охотою, // Пирами, всякой роскошью // И
жить чужим трудом, // Так надо было ранее // Сказать… Чему учился я? // Что видел я вокруг?.. // Коптил я небо Божие, // Носил ливрею царскую. // Сорил казну народную // И думал
век так
жить… // И вдруг… Владыко праведный!..»
Г-жа Простакова.
Век живи,
век учись, друг мой сердешный! Такое дело.
Г-жа Простакова. Ты же еще, старая ведьма, и разревелась. Поди, накорми их с собою, а после обеда тотчас опять сюда. (К Митрофану.) Пойдем со мною, Митрофанушка. Я тебя из глаз теперь не выпущу. Как скажу я тебе нещечко, так
пожить на свете слюбится. Не
век тебе, моему другу, не
век тебе учиться. Ты, благодаря Бога, столько уже смыслишь, что и сам взведешь деточек. (К Еремеевне.) С братцем переведаюсь не по-твоему. Пусть же все добрые люди увидят, что мама и что мать родная. (Отходит с Митрофаном.)
Цыфиркин. А наш брат и
век так
живет. Дела не делай, от дела не бегай. Вот беда нашему брату, как кормят плохо, как сегодни к здешнему обеду провианту не стало…
— Нет, — перебила его графиня Лидия Ивановна. — Есть предел всему. Я понимаю безнравственность, — не совсем искренно сказала она, так как она никогда не могла понять того, что приводит женщин к безнравственности, — но я не понимаю жестокости, к кому же? к вам! Как оставаться в том городе, где вы? Нет,
век живи,
век учись. И я учусь понимать вашу высоту и ее низость.