Неточные совпадения
«Вот принес незваного-непрошо́ного», — тихонько меж собой поговаривают, — а дело-то у них с
другими было полажено.
Пошли в строительной водить Патапа Максимыча за нос, водят
день, водят
другой: ни отказа, ни приказа: «Завтра да завтра: то да се, подожди да повремени; надо в ту книгу вписать, да из того стола справку забрать».
Рано поутру, еще до свету, на
другой день Алексей собрался в Осиповку.
Манефа, напившись чайку с изюмом, — была великая постница, сахар почитала скоромным и сроду не употребляла его, — отправилась в свою комнату и там стала расспрашивать Евпраксию о порядках в братнином доме: усердно ли Богу молятся, сторого ли посты соблюдают, по скольку кафизм в
день она прочитывает; каждый ли праздник службу правят, приходят ли на службу сторонние, а затем свела речь на то, что у них в скиту большое расстройство идет из-за епископа Софрония, а
другие считают новых архиереев обли́ванцами и слышать про них не хотят.
Поутру на
другой день вся семья за ведерным самоваром сидела. Толковал Патап Максимыч с хозяйкой о том, как и чем гостей потчевать.
На
другой день после того у Чапуриных баню топили. Хоть
дело было и не в субботу, но как же приехавших из Комарова гостей в баньке не попарить? Не по-русски будет, не по старому завету. Да и сам Патап Максимыч такой охотник был попариться, что ему хоть каждый
день баню топи.
На
другой, либо на третий
день новобрачный, с женой, отправляется к тестю прощенья просить.
— Нет, Фленушка, совсем истосковалась я, — сказала Настя. — Что ни
день, то хуже да хуже мне. Мысли даже в голове мешаются. Хочу о том, о
другом пораздумать; задумаю, ум ровно туманом так и застелет.
На
другой день поутру сидел Патап Максимыч в подклете, с полу до потолка заставленном готовою на продажу посудой.
Народ, что у него работал, не сподручен к такому
делу: иной и верен был, и человек постоянный, да по посуденной части толку не смыслит, а у
другого и толк был в голове, да положиться на него боязно.
— А я вот что, Алексеюшка, думаю, — с расстановкой начал Патап Максимыч. — Поговорить бы тебе с отцом, не отпустит ли он тебя ко мне в годы. Парень ты золотой, до всякого нашего
дела доточный, про токарное
дело нечего говорить, вот хоть насчет сортировки и всякого
другого распоряженья… Я бы тебя в приказчики взял. Слыхал, чать, про Савельича покойника? На его бы место тебя.
— Неможет, Патап Максимыч,
другой день.
— Так… Так будет, — сказала Никитишна. —
Другой год я в Ключове-то жила, как Аксиньюшка ее родила. А прошлым летом двадцать лет сполнилось, как я домом хозяйствую… Да… Сама я тоже подумывала, куманек, что пора бы ее к месту. Не хлеб-соль родительскую ей отрабатывать, а в девках засиживаться ой-ой нескладное
дело. Есть ли женишок-от на примете, а то не поискать ли?
— Уж я лаской с ней: вижу, окриком не возьмешь, — сказал Патап Максимыч. — Молвил, что про свадьбу год целый помину не будет, жениха, мол, покажу, а год сроку даю на раздумье. Смолкла моя девка, только все еще невеселая ходила. А на
другой день одумалась, с утра бирюком глядела, к обеду так и сияет, пышная такая стала да радостная.
Прогуляв деньги, лошадей да коров спустил, потом из дому помаленьку стал продавать, да года два только и
дела делал, что с базара на базар ездил: по субботам в Городец, по воскресеньям в Катунки, по понедельникам в Пучеж, — так целую неделю, бывало, и разъезжает, а неделя прошла,
другая пришла, опять за те же разъезды.
Впрочем, кроме сиденья в кабаках у Никифора и
другие дела водились: где орлянку мечут, он уж тут как тут; где гроши на жеребьевую выпивку кусают да из шапки вынимают, Никифор первый; драка случится, озорство ли какое, безобразие на базаре затеется, первый заводчик непременно Никифор Захарыч.
На
другой день после отъезда Патапа Максимыча в город за покупками все утро до самого обеда бродил Микешка из места в место.
Новые соседи стали у того кантауровца перенимать валеное
дело, до того и взяться за него не умели; разбогатели ли они, нет ли, но за Волгой с той поры «шляпка́» да «верховки» больше не валяют, потому что спросу в Тверскую сторону вовсе не стало, а по
другим местам шляпу тверского либо ярославского образца ни за что на свете на голову не наденут — смешно, дескать, и зазорно.
На
другой день рано поутру Патап Максимыч собрался наскоро и поехал в Вихорево. Войдя в дом Ивана Григорьича, увидал он
друга и кума в таком гневе, что не узнал его. Воротясь из Осиповки, вдовец узнал, что один его ребенок кипятком обварен,
другой избит до крови. От недосмотра Спиридоновны и нянек пятилетняя Марфуша, резвясь, уронила самовар и обварила старшую сестру. Спиридоновна поучила Марфушу уму-разуму: в кровь избила ее.
На
другой день были смотрины, но не такие, как бывают обыкновенно. Никого из посторонних тут не было, и свахи не было, а жених, увидав невесту, поступил не по старому чину, не по дедовскому обряду.
Золото — ввек
другого такого не нажить:
дело у него в руках так и горит…
— Он же, только совсем по
другому делу. Не по церковному, — отвечал Яким Прохорыч.
— А летом, — продолжал он, — Стужины и
другие богатые купцы из наших в Сокольниках да в парке на дачах живут. Собираются чуть не каждый Божий
день вместе все, кавалеры, и девицы, и молодые замужние женщины. Музыку ездят слушать, верхом на лошадях катаются.
Долго в своей боковушке рассказывала Аксинья Захаровна Аграфене Петровне про все чудное, что творилось с Настасьей с того
дня, как отец сказал ей про суженого. Толковали потом про молодого Снежкова. И той и
другой не пришелся он по нраву. Смолкла Аксинья Захаровна, и вместо плаксивого ее голоса послышался легкий старушечий храп: започила сном именинница. Смолкли в светлице долго и весело щебетавшие Настя с Фленушкой. Во всем дому стало тихо, лишь в передней горнице мерно стучит часовой маятник.
— Молитесь, кому знаете, — отвечал Чапурин. — Мне бы только Мотря цела была, до
другого прочего
дела нет… Пуще всего гляди, чтоб с тем дьяволом пересылок у ней не заводилось.
На
другой день столы работникам и народу справлялись. В горницах весело шел именинный пир. Надивиться не могли Снежковы на житье-бытье Патапа Максимыча… В лесах живет, в захолустье, а пиры задает, хоть в Москве такие.
— На добром слове покорно благодарим, Данило Тихоныч, — отвечал Патап Максимыч, — только я так думаю, что если Михайло Данилыч станет по
другим местам искать, так много девиц не в пример лучше моей Настасьи найдет. Наше
дело, сударь, деревенское, лесное. Настасья у меня, окроме деревни да скита, ничего не видывала, и мне сдается, что такому жениху, как Михайло Данилыч, вряд ли она под стать подойдет, потому что не обыкла к вашим городским порядкам.
— Да уж, верно, так и будет, что твои блины отложить до
другого дня. Неподходящая сумма, — отвечал Патап Максимыч.
Тропа была неровная, сани то и
дело наклонялись то на одну, то на
другую сторону, и седокам частенько приходилось вываливаться и потом, с трудом выбравшись из сугроба, общими силами поднимать свалившиеся набок сани.
Из живой твари только и прыгают по ней длинноносые голенастые кулики, ловя мошек и
других толкунов, что о всякую пору и
днем и ночью роями вьются над лесными болотами…
— Да как же?.. Поедет который с тобой, кто за него работать станет?.. Тем артель и крепка, что у всех работа вровень держится, один перед
другим ни на макову росинку не должон переделать аль недоделать… А как ты говоришь, чтоб из артели кого в вожатые дать, того никоим образом нельзя… Тот же прогул выйдет, а у нас прогулов нет, так и сговариваемся на суйме [Суйм, или суем (однородно со словами сонм и сейм), — мирской сход, совещанье о
делах.], чтоб прогулов во всю зиму не было.
— После Евдокии-плющихи, как домой воротимся, — отвечал Артемий. — У хозяина кажда малость на счету… Оттого и выбираем грамотного, чтоб умел счет записать… Да вот беда — грамотных-то маловато у нас; зачастую такого выбираем, чтоб хоть бирки-то умел хорошо резать. По этим биркам аль по записям и живет у нас расчет. Сколько кто харчей из дома на зиму привез, сколько кто овса на лошадей,
другого прочего — все ставим в цену. Получим заработки, поровну
делим. На Страшной и деньги по рукам.
На
другой день, рано поутру, Патап Максимыч случайно подслушал, как паломник с Дюковым ругательски ругали Силантья за «лишние слова»… Это навело на него еще больше сомненья, и, сидя со спутниками и хозяином дома за утренним самоваром, он сказал, что ветлужский песок ему что-то сумнителен.
— Дивная старица! — сказал отец Михаил. — Духовной жизни, опять же от Писания какая начетчица, а уж домостроительница какая!.. Поискать
другой такой старицы, во всем христианстве не найдешь!.. Ну, гости дорогие, в трапезу не угодно ли?.. Сегодня
день недельный, а ради праздника сорока мучеников полиелей — по уставу вечерняя трапеза полагается: разрешение елея. А в прочие
дни святыя Четыредесятницы ядим единожды в
день.
— От
других потаю, от тебя не скрою, любезненькой ты мой, — отвечал игумен. — Опять же у вас с Якимом Прохорычем, как вижу, дела-то одни… Золото водится по нашим лесам — брать только надо умеючи.
— А по какому же еще? — быстро подхватил Стуколов и, слегка нахмурясь, строго взглянул на отца Михаила. — Какие еще
дела могут у тебя с Патапом Максимычем быть? Не службу у тебя в часовне будет он править…
Других делов с ним нет и быть не должно.
В работные кельи зашли, там на монастырский обиход всякое
дело делают: в одной келье столярничают и точат, в
другой бондарь работает, в третьей слесарня устроена, в четвертой иконописцы пишут, а там пекарня, за ней квасная. В стороне кузница поставлена. И везде кипит безустанная работа на обительскую потребу, а иное что и на продажу… Еще была мастерская у отца Михаила, только он ее не показал.
Ранним утром
другого дня тронулась с завода золотуха. Сережу увезли. К вечеру старик Колышкин с женой и четырнадцатилетнею Маринушкой без вести пропали…
— Мое
дело во всей твоей мочи, Сергей Андреич, — сказал Патап Максимыч. — Окроме тебя по этому
делу на всей Волге
другого человека, пожалуй, и нет. Только уж, Христа ради, не яви в пронос тайное мое слово.
— А чего ради в ихнее
дело обещал я идти? — вдруг вскрикнул Патап Максимыч. — Как мне сразу не увидеть было ихнего мошенства?.. Затем я на Ветлугу ездил, затем и маету принимал… чтоб разведать про них, чтоб на чистую воду плутов вывести… А к тебе в город зачем бы приезжать?.. По золоту ты человек знающий, с кем же, как не с тобой, размотать ихнюю плутню… Думаешь, верил им?.. Держи карман!.. Нет,
друг, еще тот человек на свет не рожден, что проведет Патапа Чапурина.
— А я-то про что тебе говорю? — сказал Колышкин, вдоль и поперек знавший своего крестного. — Про что толкую?.. С первого слова я смекнул, что у тебя на уме… Вижу, хочет маленько поглумиться, затейное
дело правским показать… Ну что ж, думаю, пущай его потешится…
Другому не спущу, а крестному как не спустить?..
На
другой день взят был монастырь.
Под именем «канонниц», или «читалок», скитские артели отправляли в Москву и
другие города молодых белиц к богатым одноверцам «стоять негасимую свечу», то есть
день и ночь читать псалтырь по покойникам, «на месте их преставления», и учить грамоте малолетних детей в домах «христолюбивых благодетелей».
И только что кончили это
дело, на
другой же
день, Бог знает отчего, загорелась келья матери Назареты, и стая сгорела дотла…
Поэтому обители чередовались супрядками: в одну сбирались по понедельникам, в
другую по вторникам, кроме субботы и канунов праздничных
дней.
— Да ничего такого не случилось, матушка, — отвечала София. — Все слава Богу. Только намедни мать Филарета с матерью Ларисой пошумели, да на
другой день ничего, попрощались, смирились…
Да ведь обе они горячие, непокорливые,
друг перед
другом смириться не хотят, и зачалась меж ними свара, шумное
дело.
Как пошли они
друг дружке вычитывать, так и Михайлу Корягу с епископом забыли, и такие у них пошли перекоры, такие
дела стали поминать, что и слушать-то стало грешно…
— Известно, миротворица наша, мать Виринея, в
дело вступилась… ну и помирила. На
другой день целое утро она, сердечная, то к той, то к
другой бегала, стряпать даже забыла. Часа три уговаривала: ну, смирились, у нее в келарне и попрощались.
— Хворает, матушка,
другой день с места не встает, — подхватила София, — горло перехватило, и сама вся ровно в огне горит. Мать Виринея и бузиной ее, и малиной, и шалфеем, и кочанной капусты к голове ей прикладывала, мало облегчило.