Неточные совпадения
— И
повременю, — молвил Патап Максимыч. — В нынешнем мясоеде свадьбы сыграть не успеть, а с весны во все
лето, до осенней Казанской, Снежковым некогда да и мне недосуг. Раньше Михайлова дня свадьбы сыграть нельзя, а это чуть не через
год.
— Нашел
время шутки шутить, — продолжала ворчать Аксинья Захаровна. — Точно я молоденькая. Вон дочери выросли. Хоть бы при них-то постыдился на старости
лет бесчинничать.
— Несодеянное говоришь! — зачал он. — Что за речи у тебя стали!.. Стану я дочерей продавать!.. Слушай, до самого Рождества Христова единого словечка про свадьбу тебе не молвлю… Целый
год — одумаешься тем
временем. А там поглядим да посмотрим… Не кручинься же, голубка, — продолжал Патап Максимыч, лаская дочь. — Ведь ты у меня умница.
— И я не признал бы тебя, Патап Максимыч, коли б не в дому у тебя встретился, — сказал незнакомый гость. — Постарели мы, брат, оба с тобой, ишь и тебя сединой, что инеем, подернуло… Здравствуйте, матушка Аксинья Захаровна!.. Не узнали?.. Да и я бы не узнал… Как последний раз виделись, цвела ты, как маков цвет, а теперь, гляди-ка, какая стала!.. Да…
Время идет да идет, а
годы человека не красят… Не узнаете?..
— Как не живать! Жил и на месте, — сказал Стуколов. — За Дунаем немалое
время у некрасовцев, в Молдавии у наших христиан, в Сибири, у казаков на Урале… Опять же довольно
годов выжил я в Беловодье, там, далеко, в Опоньском государстве.
Не обнес Патап Максимыч и шурина, сидевшего рядом с приставленным к нему Алексеем… Было
время, когда и Микешка, спуская с забубенными друзьями по трактирам родительские денежки, знал толк в этом вине… Взял он рюмку дрожащей рукой, вспомнил прежние
годы, и что-то ясное проблеснуло в тусклых глазах его… Хлебнул и сплюнул.
Ко
времени окончательного уничтожения керженских и чернораменских скитов [В 1853
году.] не оставалось ни одного мужского скита; были монахи, но они жили по деревням у родственников и знакомых или шатались из места в место, не имея постоянного пребывания.
Долгое
время, около ста
лет, Комаровский скит на Каменном Вражке был незнаменитым скитом. В
год московской чумы и зачала старообрядских кладбищ в Москве — Рогожского и Преображенского [1771
год.] — зачалась слава скита Комаровского. В том
году пришли на Каменный Вражек Игнатий Потемкин, Иона Курносый и Манефа Старая.
По поводу этих мнимых писем была немалая молва во
время уничтожения скитов в 1853
году…
— Что про меня, старуху, спрашивать? — ответила Манефа. — Мои
годы такие: скорби да болезни. Все почти
время прохворала, сударыня… Братец Патап Максимыч приказал вам поклониться, Аксинья Захаровна, Настя с Парашей…
Марья Гавриловна согласилась. Когда брат ее приехал из Казани и стал уговаривать богатую сестру ехать к нему на житье, она ему наотрез отказала. Обещалась, впрочем,
летом побывать к нему на короткое
время в Казань.
— Одно то сказать — двадцать
лет в дому жил, не шутка в нынешнее
время…
— В прежни
годы обо всех делах и не столь важных с Рогожского к нам в леса за известие посылали, советовались с нами, а ноне из памяти нас, убогих, выкинули, — укоряла Манефа московского посла. — В четыре-то
года можно бы, кажись, избрать
время хоть одно письмецо написать…
— Изменили
времена!.. Не от Адама
годам счет ведут!
— Начало индикта с Семеня-дня на Васильев поворотили [Семень-день (Симеона Столпника) — 1 сентября; Васильев день — 1 января. Речь идет о введении январского
года вместо прежнего сентябрьского.].
Времен изменение.
— Не ропщу, Василий Борисыч, — сдержанно ответила Манефа. — К тому говорю, что пророчества сбываются, скончание веков приближается… Блажен бдяй!.. Вот что… А что сказал про наше житие, так поверь мне, Василий Борисыч, обителям нашим не долго стоять… Близится конец!.. Скоро не останется кивотов спасения… В мале
времени не будет в наших лесах хранилищ благочестия… И тогда не закоснит Господь положить конец
временам и
летам…
— Пароходы хвалят теперь, батюшка, — ответил Алексей. — На пароходы думаю поступить… Если б теперича мне приказчиком пароходным определиться — жалованье дадут хорошее, опять же награды каждый
год большие… По
времени можно и свой пароходишко сколотить…
Парню двадцать с
годом, от начальства взыскан, наукам обучен, по малом
времени сюда его вышлют.
Сколько тут надо прохарчить, сколько
времени эти поездки возьмут, а дороги-то осенью, да и
летом, коли много дождей, не приведи Господи!
В полое через все
лето остается залившаяся во
время весеннего разлива вода.
— Венчались в селе Иванове у староверского попа и прожили
времени с
год, ребеночка прижили, и все меж ними, кажись бы, согласно было и любовно…
— «Жития нашего
время яко вода на борзе течет, дние
лет наших яко дым в воздусе развеваются, вмале являются и вскоре погибают. Мнози борются страсти со всяким человеком и колеблют душами. Яко же волны морские — житейские сласти, и похоти, и желания восстают на душе… О человече! Что твориши несмысленне, погубляеши
время свое спасительное, непрестанно весь век живота твоего, телу своему угождая? Что хощеши?..»
— Что ж рассказать-то? Старость, дряхлость пришла, стало не под силу в пустыне жить. К нам в обитель пришел, пятнадцать зим у нас пребывал. На летнее
время, с Пасхи до Покрова, иной
год и до Казанской, в леса удалялся, а где там подвизался, никто не ведал. Безмолвие на себя возложил, в последние десять
лет никто от него слова не слыхивал. И на правиле стоя в молчании, когда молился, губами даже не шевелил.
И вот теперь, через двести
лет после их основания, в тех лесах про Ярилу помину нет, хоть повсюду кругом и хранится память о нем и чествуется она огнями купальскими [В Нижнем Новгороде до сего
времени сохранилось старинное народное гулянье на «Ярилином поле» 24 июня.
Поклонники бога Ярилы с поборниками келейных отцов, матерей иногда вступали в рукопашную, и тогда у озера бывали бои смертные, кровопролитье великое… Но старцы и старицы не унывали, с каждым
годом их поборников становилось больше, Ярилиных меньше… И по
времени шумные празднества веселого Яра уступили место молчаливым сходбищам на поклонение невидимому граду.
— В странстве жизнь провождаем, — ответил Варсонофий. — Зимним делом больше по деревням, у жиловых христолюбцев, а
летом во странстве, потому — не холодно… Ведь и Господь на земле-то во странстве тоже пребывал, оттого и нам, грешным, странство подобает… Опять же теперь последни
времена от козней антихриста подобает хранити себя — в горы бегати и в пустыни, в вертепы и пропасти земные.
— Да, да, — качая головой, согласилась мать Таисея. — Подымался Пугач на десятом
году после того, как Иргиз зачался, а Иргиз восемьдесят
годов стоял, да вот уже его разоренью пятнадцатый
год пошел. Значит, теперь Пугачу восемьдесят пять
лет, да если прадедушке твоему о ту пору хоть двадцать
лет от роду было, так всего жития его выйдет сто пять
годов… Да… По нонешним
временам мало таких долговечных людей… Что ж, как он перед кончиной-то?.. Прощался ли с вами?.. Дóпустил ли родных до себя?
Радостно блеснули большие голубые, добротой сиявшие и когда-то во
время оно многих молодцев сокрушавшие очи Таисеи. Улыбка озарила сморщенное, померкшее от
лет крохотное личико игуменьи. Низко поклонясь Манефе, сказала она ясным голосом...
Ведомо вам, что в мимошедшем седьмь тысящ триста пятьдесят седьмом
году, ианнуария в третий день, на память святого пророка Малахии, господин митрополит всех древлеправославных христиан по долгу своего пастырства, помощь желая сотворить всем в Российской державе пребывающим древлеправославным христианам, столь изнемогшим в проявлении духовных чинов, по совету всего освященного собора, рукоположил во епископа на Симбирскую епархию господина Софрония, и для общей пользы смотрительно препоручил ему на
время правление и прочих мест в России, на что и снабдил его своею святительскою грамотою.
— По тем правилам, — не дожидаясь ответа, продолжала Полихрония, — от язычников, рекше и от зловерных, недавно пришедшего в скором
времени несть праведно производити во епископы, да не возгордевся в сеть впадет диаволю… А сей Антоний без единыя седмицы токмо
год пребывал во благочестии… Притом же по тем правилам во епископы такие люди поставляемы быть должны, которые с давнего
времени испытаны в слове, вере и в житии, сообразном правому слову. Так ли?
И дело то происходило немалое
время, и лишь только через двенадцать
лет после первого Рогожского собора в зарубежной Белой Кринице водворился митрополит всех древлеправославных христиан кир Амвросий, от него же корень епископства произыде…