Неточные совпадения
За Волгой, в лесах, в Черной рамени, жил-был крестьянин, богатый мужик. У того крестьянина дочка росла. Дочка росла, красой полнилася. Сама белая, что кипень, волосы белокурые, а
брови — черный соболь,
глаза — угольки в огне…
Глаза — ровно те незабудки, что рассеяны по чарусе, длинные пушистые ресницы, тонкие, как уголь, черные
брови… только губы бледноваты, и ни в лице, ни в полной, наливной груди, ни во всем стройном теле нет ни кровинки.
Чуть заметно дернуло у Манефы
бровь, но подавила она вздох и, спустив на
глаза креповую наметку, судорожно сжала губы…
— На Ветлугу? — быстро спросила Манефа, вскинув
глазами на Алексея и нахмуря
брови.
Сверкнули очи Манефы, сдвинулись
брови. Легкая дрожь по губам пробежала, и чуть заметная бледность на впалых щеках показалась. Поспешно опустила она на
глаза креповую наметку.
И закипела злость в душе Алексеевой. Злость на Марью Гавриловну, так недавно еще царившую над его думами, над его помыслами. Но, злобясь на коварную вдову, только вспомнит про очи ее соколиные, про
брови ее соболиные, про высокую грудь лебединую, про стан высокий да стройный, что твоя сосенка, так и осыплет его мурашками, трепетно забьется горячее сердце, замрет — и незваные слезы на
глаза запросятся.
Отвел
глаза — Устинья Московка, сдвинув
брови, палючие искры мечет из гневных очей.
А Домнушка девица молоденькая, собою малéнька, личиком беленька, очи сокольи,
брови собольи,
глаза с поволокой, роток с позевотой, а девичья краса — русая коса лежит на спине до шелкóва пояса́.
Глаз не может отвести от ее красоты Василий Борисыч, а Фленушка, нахмурив
брови, так и впилась в него
глазами.
Другая старица мать Севастьяна была черный волос, звонкий голос, густые
брови, что медведи над
глазами лежат, а глаза-то косые, смотрят в кучку, а глядят врозь.
Двери шумно распахнулись, и на пороге явилась Манефа. Строго и гневно было лицо ее, из-под нахмуренных
бровей раскаленными угольками сверкали черные
глаза.
Он стоял пред ней с страшно блестевшими из-под насупленных
бровей глазами и прижимал к груди сильные руки, как будто напрягая все силы свои, чтобы удержать себя. Выражение лица его было бы сурово и даже жестоко, если б оно вместе с тем не выражало страдания, которое трогало ее. Скулы его тряслись, и голос обрывался.
Вошли Алина и Дуняша. У Алины лицо было все такое же окостеневшее, только еще более похудело; из-под нахмуренных
бровей глаза смотрели виновато. Дуняша принесла какие-то пакеты и, положив их на стол, села к самовару. Алина подошла к Лютову и, гладя его редкие волосы, спросила тихо:
— Чего ты, браток, добиваешься, не могу я понять? — справлялся он, разглядывая меня невидимыми из-под
бровей глазами. — Ну, земля, ну, действительно, что обошел я ее много, а еще что? Ч-чудак! Я те, вот лучше послушай, расскажу, что однова со мной было.
Они были, наверно, сестры. Одна высокая, с длинной талией, в черной бархатной кофточке и в кружевной фрезе. Другая пониже, в малиновом платье с светлыми пуговицами. Обе брюнетки. У высокой щеки и уши горели. Из-под густых
бровей глаза так и сыпали искры. На лбу курчавились волосы, спускающиеся почти до бровей. Девушка пониже ростом носила короткие локоны вместо шиньона. Нос шел ломаной игривой линией. Маленькие глазки искрились. Талия перехвачена была кушаком.
Неточные совпадения
— Филипп на Благовещенье // Ушел, а на Казанскую // Я сына родила. // Как писаный был Демушка! // Краса взята у солнышка, // У снегу белизна, // У маку губы алые, //
Бровь черная у соболя, // У соболя сибирского, // У сокола
глаза! // Весь гнев с души красавец мой // Согнал улыбкой ангельской, // Как солнышко весеннее // Сгоняет снег с полей… // Не стала я тревожиться, // Что ни велят — работаю, // Как ни бранят — молчу.
С козою с барабанщицей // И не с простой шарманкою, // А с настоящей музыкой // Смотрели тут они. // Комедия не мудрая, // Однако и не глупая, // Хожалому, квартальному // Не в
бровь, а прямо в
глаз! // Шалаш полным-полнехонек. // Народ орешки щелкает, // А то два-три крестьянина // Словечком перекинутся — // Гляди, явилась водочка: // Посмотрят да попьют! // Хохочут, утешаются // И часто в речь Петрушкину // Вставляют слово меткое, // Какого не придумаешь, // Хоть проглоти перо!
При среднем росте, она была полна, бела и румяна; имела большие серые
глаза навыкате, не то бесстыжие, не то застенчивые, пухлые вишневые губы, густые, хорошо очерченные
брови, темно-русую косу до пят и ходила по улице «серой утицей».
— Не могу сказать, чтоб я был вполне доволен им, — поднимая
брови и открывая
глаза, сказал Алексей Александрович. — И Ситников не доволен им. (Ситников был педагог, которому было поручено светское воспитание Сережи.) Как я говорил вам, есть в нем какая-то холодность к тем самым главным вопросам, которые должны трогать душу всякого человека и всякого ребенка, — начал излагать свои мысли Алексей Александрович, по единственному, кроме службы, интересовавшему его вопросу — воспитанию сына.
— Друг мой! — повторила графиня Лидия Ивановна, не спуская с него
глаз, и вдруг
брови ее поднялись внутренними сторонами, образуя треугольник на лбу; некрасивое желтое лицо ее стало еще некрасивее; но Алексей Александрович почувствовал, что она жалеет его и готова плакать. И на него нашло умиление: он схватил ее пухлую руку и стал целовать ее.