Не раз возобновлялся у них разговор об этом, и сердечными, задушевными словами Пантелея убедился Алексей, что затеянное ветлужское дело чем-то не чисто… Про Стуколова, пропадавшего так долго
без вести, так они и решили, что не по дальним местам, не по чужим государствам он странствовал, а, должно быть, за фальшивую монету сослан был на каторгу и оттуда бежал.
Неточные совпадения
— Да ведь в этой склянке
без малого фунт чистого золота, — сказал Колышкин, — его фунт казенна цена триста целковых… Как же тебе за сорок-то продали?.. Смекаешь, каковы подкопы
ведут под тебя?
— Да полно тебе, надоела с своей беднотою, как горькая редька, — молвила Фленушка. — Хнычет, хнычет, точно на смерть
ведут ее. Скажи-ка лучше: сходились
без меня на супрядки?
Писем не привез, на речах подал
весть, что Патап Максимыч, по желанью Марьи Гавриловны, снарядил было в путь обеих дочерей, но вдруг с Настасьей Патаповной что-то попритчилось, и теперь лежит она
без памяти, не знают, в живых останется ли.
— А вы на то не надейтесь, работайте
без лени да
без волокиты, — молвила Манефа. — Не долго спите, не долго лежите, вставайте поране, ложитесь попозже, дело и станет спориться… На ваши работы долгого времени не требуется, недели в полторы можете все исправить, коли лениться не станете… Переходи ты, Устинья, в келью ко мне, у Фленушки в горницах будете вместе работать, а спать тебе в светелке над стряпущей… Чать, не забоишься одна?.. Не то Минодоре
велю ложиться с тобой.
Зачал и Карп Алексеич на Параньку глаза распущать, одинокому человеку ласковое девичье слово всегда душу воротит вверх дном. Но жениться на Параньке и на мысли ему не вспадало… То на уме Карп Алексеич держал: «Сплету лапоть
без кочедыка, возьму девку
без попа, в жены не годится — в кумушки бредет». И
повел свое дело.
— Напрасно так рассуждаешь, — возразил Патап Максимыч. — Добра тебе желаючи, прошу и советую: развяжись ты с этими делами, наплюй на своих архиереев да на наших келейниц… Ну их к шуту!.. На такие дела
без тебя много найдется…
Повел бы торги — и себе добро и другим польза.
— Житье на всем готовом, жалованья — сколько запросишь. Дело
вести без учету,
без отчету, все как сыну родному доверю… Что же?.. Чего молчишь?.. Аль язык отсох!.. Говори, отвечай! — сильно тряся за плечи Василья Борисыча, говорил Патап Максимыч.
— А то как же? — ответила знахарка. —
Без креста,
без молитвы ступить нельзя!.. Когда травы сбираешь, корни копаешь — от Господа дары принимаешь… Он сам тут невидимо перед тобой стоит и ангелам
велит помогать тебе… Велика тайна в том деле, красавица!.. Тут не суетное и ложное — доброе, полезное творится, — Богу во славу, Божьему народу во здравие, от лютых скорбей во спасение.
— А куда его
без меня леший потянет? — молвил Самоквасов. — Теперь ему из моей воли выйти нельзя. Что
велю, то и сделает, — сказал Самоквасов.
— Конечно, знающего, — ответил Смолокуров. —
Без знающих людей рыбного дела нельзя
вести. Главное, верных людей надо; их «разъездными» в косных по снятым водам рассылают наблюдать за ловцами… У нас, я вам скажу, дело вот как ведется. Снявши воды, ловцам их сдаем. Искать ловцов не надо, сами нагрянут, знай выбирай, кому отдать. Народ бедный, кормиться тоже надо, а к другим промысла́м непривычен. И как много их сойдется, сдача пойдет наперебой. Один перед другим проценты набавляет.
Про Свиблово говорят: стоит на горке, хлеба ни корки, звону много, поесть нечего. В приходе
без малого тысяча душ, но, опричь погощан [Жители погоста.], и на светлу заутреню больше двадцати человек в церковь никогда не сходилось. Почти сплошь да наголо всё раскольники. Не в обиду б то было ни попу, ни причетникам, если б влекущий племя от литовского выходца умел с ними делишки поглаже
вести.
— Спрашиваю его: будут ли на свадьбу,
повестил ли их? «Некогда, — говорит, — мне за ними рассылать, оченно, дескать, много и
без них хлопот».
По всему дому суматоха поднялась страшная. Аксинья Захаровна, как только услыхала страшную
весть, так и покатилась
без чувств нá землю. Уложили ее и долго оттирали Груня с работницей Матренушкой.
Неточные совпадения
Вздрогнула я, одумалась. // — Нет, — говорю, — я Демушку // Любила, берегла… — // «А зельем не поила ты? // А мышьяку не сыпала?» // — Нет! сохрани Господь!.. — // И тут я покорилася, // Я в ноги поклонилася: // — Будь жалостлив, будь добр! //
Вели без поругания // Честному погребению // Ребеночка предать! // Я мать ему!.. — Упросишь ли? // В груди у них нет душеньки, // В глазах у них нет совести, // На шее — нет креста!
Тот ни строки
без трешника, // Ни слова
без семишника, // Прожженный, из кутейников — // Ему и Бог
велел!
Милон. Не могу. Мне велено и солдат
вести без промедления… да, сверх того, я сам горю нетерпением быть в Москве.
Стародум(читает). «…Я теперь только узнал…
ведет в Москву свою команду… Он с вами должен встретиться… Сердечно буду рад, если он увидится с вами… Возьмите труд узнать образ мыслей его». (В сторону.) Конечно.
Без того ее не выдам… «Вы найдете… Ваш истинный друг…» Хорошо. Это письмо до тебя принадлежит. Я сказывал тебе, что молодой человек, похвальных свойств, представлен… Слова мои тебя смущают, друг мой сердечный. Я это и давеча приметил и теперь вижу. Доверенность твоя ко мне…
Стародум.
Без нее просвещеннейшая умница — жалкая тварь. (С чувством.) Невежда
без души — зверь. Самый мелкий подвиг
ведет его во всякое преступление. Между тем, что он делает, и тем, для чего он делает, никаких весков у него нет. От таких-то животных пришел я свободить…