Неточные совпадения
Что делать,
как беде пособить?
— Пустил ли бы я вас в чужие люди,
как бы не
беда наша, не последнее дому разоренье?
— Что надо, парень? Да ты шапку-то надевай, студено. Да пойдем-ка лучше в избу, там потеплей будет нам разговаривать. Скажи-ка, родной,
как отец-от у вас справляется? Слышал я про ваши
беды; жалко мне вас… Шутка ли,
как злодеи-то вас обидели!..
Фленушка пошла из горницы, следом за ней Параша. Настя осталась.
Как в воду опущенная, молча сидела она у окна, не слушая разговоров про сиротские дворы и бедные обители. Отцовские речи про жениха глубоко запали ей на сердце. Теперь знала она, что Патап Максимыч в самом деле задумал выдать ее за кого-то незнаемого. Каждое слово отцовское
как ножом ее по сердцу резало. Только о том теперь и думает Настя,
как бы избыть грозящую
беду.
Сказав жене,
какое слово молвила ему Настя, Патап Максимыч строго-настрого наказал ей глядеть за дочерью в оба, чтоб девка в самом деле, забрав дурь в голову,
бед не натворила.
— До вас, Патап Максимыч, — отвечала она плаксивым голосом. —
Беда у меня случилась, не знаю,
как и пособить. Матушка Манефа пелену велела мне в пяльцах вышивать. На срок, к Масленице, поспела бы беспременно.
Детство и молодость Никитишна провела в горе, в
бедах и страшной нищете. Казались те
беды нескончаемыми, а горе безвыходным. Но никто
как Бог, на него одного полагалась сызмальства Никитишна, и не постыдил Господь надежды ее; послал старость покойную: всеми она любима, всем довольна, добро по силе ежечасно может творить. Чего еще? Доживала старушка век свой в радости, благодарила Бога.
Ну, подумал я, это еще не велика
беда;
кака девка без реву замуж выходит?..
Хорошо,
как на двадцать на девять целковых под руку подвернется,
беда не велика.
— А ты не гляди снаружи, гляди снутри, — сказал Патап Максимыч. — Умница-то
какой!.. Все может сделать, а уж на работу —
беда!.. Так я его, куманек, возлюбил, что, кажись, точно родной он мне стал. Вот и Захаровна то же скажет.
Чего мы там не натерпелись,
каких бед-напастей не испытали; сторона незнакомая, чужая, и совсем
как есть пустая — нигде человечья лица не увидишь, одни звери бродят по той пустыни.
В ногах валялась она перед Платонидой и даже перед Фотиньей, Христом-Богом молила их сохранить тайну дочери. Злы были на спесивую Матренушку осиповские ребята, не забыли ее гордой повадки, насмешек ее над их исканьями… Узнали б про
беду, что стряслась над ней,
как раз дегтем ворота Чапурина вымазали б… И не снес бы старый позора, все бы выместил на Матренушке плетью да кулаками.
— Не один миллион, три, пять, десять наживешь, — с жаром стал уверять Патапа Максимыча Стуколов. — Лиха
беда начать, а там загребай деньги. Золота на Ветлуге, говорю тебе, видимо-невидимо. Чего уж я — человек бывалый, много видал золотых приисков — и в Сибири и на Урале, а
как посмотрел я на ветлужские палестины, так и у меня с дива руки опустились… Да что тут толковать, слушай. Мы так положим, что на все на это дело нужно сто тысяч серебром.
—
Какая же
беда? Никакой
беды нет… А вот побольше огня надо… Эй вы, ребята! — крикнул он работникам. — Проснись!.. Эка заспались!.. Вали на костры больше!
Вот светится маленькая полынья на грязно-зеленой трясине. Что-то вроде колодца. Вода с берегами вровень. Это «окно».
Беда оступиться в это «окно» — там бездонная пропасть. Не в пример опасней «окон» «вадья» — тоже открытая круглая полынья, но не в один десяток сажен ширины. Ее берега из топкого торфяного слоя, едва прикрывающего воду. Кто ступит на эту обманчивую почву, нет тому спасенья. «Вадья»
как раз засосет его в бездну.
— После Евдокии-плющихи,
как домой воротимся, — отвечал Артемий. — У хозяина кажда малость на счету… Оттого и выбираем грамотного, чтоб умел счет записать… Да вот
беда — грамотных-то маловато у нас; зачастую такого выбираем, чтоб хоть бирки-то умел хорошо резать. По этим биркам аль по записям и живет у нас расчет. Сколько кто харчей из дома на зиму привез, сколько кто овса на лошадей, другого прочего — все ставим в цену. Получим заработки, поровну делим. На Страшной и деньги по рукам.
— Артель лишку не берет, — сказал дядя Онуфрий, отстраняя руку Патапа Максимыча. — Что следовало — взято, лишнего не надо… Счастливо оставаться, ваше степенство!.. Путь вам чистый, дорога скатертью!.. Да вот еще что я скажу тебе, господин купец; послушай ты меня, старика: пока лесами едешь, не говори ты черного слова. В степи
как хочешь, а в лесу не поминай его… До
беды недалече… Даром, что зима теперь, даром, что темная сила спит теперь под землей… На это не надейся!.. Хитер ведь он!..
— Меня бойчей — вот
как, — оживляясь, ответила Фленушка. — Чуть не всем домом вертит. На что родитель — медведь, и того к рукам прибрала. Такая стала отважная, такая удалая, что
беда.
Куда деваться двадцатипятилетней вдове, где приклонить утомленную
бедами и горькими напастями голову? Нет на свете близкого человека, одна
как перст, одна голова в поле, не с кем поговорить, не с кем посоветоваться. На другой день похорон писала к брату и матери Манефе, уведомляя о перемене судьбы, с ней толковала молодая вдова,
как и где лучше жить — к брату ехать не хотелось Марье Гавриловне, а одной жить не приходится. Сказала Манефа...
Ну
как беда-то стрясется?..
И много и долго размышляла Настя про злую судьбу свою, про свою долю несчастную. Стоит в молельной, перебирает рукой шитую бисером и золотом лестовку, а сама все про
беду свою думает, все враг Алешка на ум лезет. Гонит Настя прочь докучные мысли про лиходея, не хочет вспоминать про губителя, а он тут
как тут…
Одна
беда — сумел девку достать,
как жену-то добыть?..
Как же не убиваться мне,
как сердцем не болеть, когда он в неминучую
беду лезет…
— Да что ж тут неладного, Пантелей Прохорыч? — спросил Алексей. — В толк не могу я принять,
какая беда тут, по-твоему…
— Ох,
как в Улангер придется!..
Беда!.. — сказал Дементий. — На Митюшино разве будет везти… Прямо ехать — затонешь.
— Ну
как братнино-то письмо да в судейские руки попадет! — по малом времени зачала горевать игуменья. — По такому делу всякий клочок в тюрьму волочет, а у приказных людей тогда и праздник,
как богатого человека к ответу притянут…
Как не притянуть им Патапа?.. Матерóй осетер не каждый день в ихний невод попадает… При его-то спеси, при его-то гордости!.. Да легче ему дочь, жену схоронить, легче самому живому в могилу лечь!.. Не пережить Патапу такой
беды!..
— Разве что так, — ответила Манефа. — А лучше бы не дожить до того дня, — грустно прибавила она. —
Как вспадет на ум, что раскатают нашу часовню по бревнышкам, разломают наши уютные келейки, сердце так и захолонет… А быть
беде, быть!.. Однако ж засиделась я у вас, сударыня, пора и до кельи брести…
— Никаких
бед не натворим, — подхватила Фленушка. —
Как только отпоем канон, прямо в Деяново.
—
Как беду отвести, где искать помощи, заступников… — говорила Фленушка.
Гривной с души поромовские от
бед и обид не избыли. К мужикам по другим деревням Карп Алексеич не в пример был милостивей: огласки тоже перед начальством побаивался, оттого и брал с них
как следует. А «своим» спуску не давал: в Поромовой у него бывало всяко лыко в строку.
Беда, горе великое нá людях жить одинокому, но та
беда еще полбеды. Вот горе неизбывное, вот
беда непоправимая,
как откинешься от добрых людей да, отчаливши от берега, к другому не причалишь! Хуже каторги такая жизнь!.. Такова довелась она Карпу Алексеичу.
— Чего ведь не придумают! — продолжал Патап Максимыч. — Человеку от
беды неминучей надо спастись, и для того стоит ему только клобук да манатью на себя вздеть… Так нет, не смей, не моги, не то в старцах на всю жизнь оставайся… В
каком это Писании сказано?.. А?.. Ну-ка, покажи — в
каком?
Все обошлось ладно, да вот
какая беда приключилась: Елфимово деревушка хоть и маленькая, двенадцати дворов в ней не наберется, да не вестно было Тане доподлинно, в коем дворе искать знахарку, под коим окном стукнуться к тетке Егорихе…
— На самоё бы надо взглянуть, да ходу мне в вашу обитель нет… Ну — не
беда: дам я тебе корешков да травок, зашей ты их в
какую ни на есть одежу Марьи Гавриловны, да чтоб она про то не знала, не ведала… Всего бы лучше в рубаху да поближе к вороту… А станешь те травы вшивать, сорок раз «Богородицу» читай. Без того не будет пользы… Ну вот и пришли…
На ту пору у Колышкина из посторонних никого не было.
Как только сказали ему о приходе Алексея, тотчас велел он позвать его, чтоб с глазу на глаз пожурить хорошенько: «Так, дескать, добрые люди не делают, столь долго ждать себя не заставляют…» А затем объявить, что «Успех» не мог его дождаться, убежал с кладью до Рыбинска, но это не
беда: для любимца Патапа Максимыча у него на другом пароходе место готово, хоть тем же днем поступай.
— Вот теперь сами изволите слышать, матушка, — полушепотом молвил Марко Данилыч. — Можно разве здесь в эту ночь такие слова говорить?.. Да еще при всем народе,
как давеча?.. Вам бы, матушка, поначалить ихнюю милость, а то сами изволите знать, что здесь недолго до
беды… — прибавил он.
А
как ни вертись — грозы не миновать; жениться
беда, не жениться
беда…
И потому, отцы, матери, не время нам плакаться; надо подумать,
как лучше встретить
беду неизбывную,
как лучше устроиться на новом нашем положении.
— Не сорока на хвосте принесла, верные люди сказали, — молвил Семен Петрович. — Нечего таиться, Васенька! Сам видишь, что знаю твои похожденья. Лучше сознайся, да вдвоем по-приятельски посудим-порядим,
как поздоровей из
беды тебе вылезть. Ум хорошо, а два лучше того.
— Кто бы ни говорил, — молвил Семен Петрович. — Не в том сила, кто про твои похожденья мне сказывал, а в том,
как пособить, что посоветовать,
как бы полегче из
беды выпутаться. Вот что. Патап-от Чапурин зверь зверем. Дойдут до него слухи, что с тобой он поделает?
— Хоть для пробы мáленько дельце завели бы, небольшую бы ватажку на откуп взяли, — продолжал Смолокуров. — После за совет мне спасибо сказали бы. Лиха
беда начать, а там все
как по маслу пойдет. Право, подумайте — барыши хорошие, дело вести можно.
— А ежели Патапка проведает? — возразил Сушило. — Двадцать деревень может поднять, целу армию выставит. С ним связаться
беда — медведь,
как есть медведь.