Неточные совпадения
Бродяга скорчил
такую рожу,
что Ермилыч невольно фыркнул и сейчас же испугался, закрыв пасть ладонью. Писарь сурово скосил на него глаза и как-то вдруг зарычал,
так что отдельных слов нельзя было разобрать. Это был настоящий поток привычной стереотипной ругани.
Ермилыч даже закрыл глаза, когда задыхавшийся под напором бешенства писарь ударил кулаком по столу. Бродяга тоже съежился и только мигал своими красными веками. Писарь выскочил из-за стола, подбежал к нему, погрозил кулаком, но не ударил, а израсходовал вспыхнувшую энергию на окно, которое распахнул с треском,
так что жалобно зазвенели стекла. Сохранял невозмутимое спокойствие один Вахрушка, привыкший к настоящему обращению всякого начальства.
— Разве
так лошадей выводят? — кричит молодой человек, спешиваясь и выхватывая у Ахметки повод. — Родитель, ты ее сзаду пугай… Да не бойся. Ахметка, а ты
чего стоишь?
— Одна мебель
чего мне стоила, — хвастался старик, хлопая рукой по дивану. — Вот за эту орехову плачено триста рубликов… Кругленькую копеечку стоило обзаведенье, а нельзя супротив других ниже себя оказать. У нас в Заполье по-богатому все дома налажены,
так оно и совестно свиньей быть.
— И своей фальшивой и привозные. Как-то наезжал ко мне по зиме один такой-то хахаль, предлагал купить по триста рублей тысячу. «У вас, говорит, уйдут в степь за настоящие»… Ну, я его, конечно, прогнал. Ступай, говорю, к степнякам, а мы этим самым товаром не торгуем… Есть, конечно, и из мучников всякие. А только деньги дело наживное: как пришли
так и ушли.
Чего же это мы с тобой в сухую-то тары-бары разводим? Пьешь чай-то?
— Нет, не то… Особенный он, умственный. Всякое дело рассудит… А то упрется на
чем,
так точно на пень наехал.
— Ведь вот вы все
такие, — карал он гостя. — Послушать,
так все у вас как по-писаному, как следует быть… Ведь вот сидим вместе, пьем чай, разговариваем, а не съели друг друга. И дела раньше делали…
Чего же Емельяну поперек дороги вставать? Православной-то уж ходу никуда нет… Ежели уж
такое дело случилось,
так надо по человечеству рассудить.
Уходя от Тараса Семеныча, Колобов тяжело вздохнул. Говорили по душе, а главного-то он все-таки не сказал.
Что болтать прежде времени? Он шел опять по Хлебной улице и думал о том, как здесь все переменится через несколько лет и
что главною причиной перемены будет он, Михей Зотыч Колобов.
Похаять места, конечно, нельзя, а все-таки не то,
что под Суслоном.
—
Что же мне говорить? — замялся Галактион. — Из твоей воли я не выхожу. Не перечу… Ну, высватал, значит
так тому делу и быть.
— А еще то, родитель,
что ту же бы девушку взять да самому,
так оно, пожалуй, и лучше бы было. Это я
так, к слову… А вообще Серафима Харитоновна девица вполне правильная.
Эта сцена более всего отозвалась на молчавшем Емельяне. Большак понимал,
что это он виноват,
что отец самовольно хочет женить Галактиона на немилой, как делывалось в старину. Боится старик, чтобы Галактион не выкинул
такую же штуку, как он, Емельян. Вот и торопится… Совестно стало большаку,
что из-за него заедают чужой век. И
что это накатилось на старика? А Галактион выдержал до конца и ничем не выдал своего настроения.
Братья нисколько не сомневались,
что отец не будет шутить и сдержит свое слово. Не
такой человек, чтобы болтать напрасно. Впрочем, Галактион ничем не обнаруживал своего волнения и относился к своей судьбе, как к делу самому обыкновенному.
Оказалось, как всегда бывает в
таких случаях,
что и того нет, и этого недостает, и третьего не хватает, а о четвертом и совсем позабыли.
— Ну, капитал дело наживное, — спорила другая тетка, — не с деньгами жить… А вот карахтером-то ежели в тятеньку родимого женишок издастся,
так уж оно не того… Михей-то Зотыч, сказывают, двух жен в гроб заколотил. Аспид настоящий, а не человек. Да еще сказывают,
что у Галактиона-то Михеича уж была своя невеста на примете, любовным делом, ну, вот старик-то и торопит, чтобы огласки какой не вышло.
Анфуса Гавриловна все это слышала из пятого в десятое, но только отмахивалась обеими руками: она хорошо знала цену этим расстройным свадебным речам. Не одно хорошее дело рассыпалось вот из-за
таких бабьих шепотов. Лично ей жених очень нравился, хотя она многого и не понимала в его поведении. А главное, очень уж пришелся он по душе невесте.
Чего же еще надо? Серафимочка точно помолодела лет на пять и была совершенно счастлива.
И действительно, Галактион интересовался, главным образом, мужским обществом. И тут он умел себя поставить и просто и солидно: старикам — уважение, а с другими на равной ноге. Всего лучше Галактион держал себя с будущим тестем, который закрутил с самого первого дня и мог говорить только всего одно слово: «Выпьем!» Будущий зять оказывал старику внимание и делал
такой вид,
что совсем не замечает его беспросыпного пьянства.
Раз все-таки Лиодор неожиданно для всех прорвался в девичью и схватил в охапку первую попавшуюся девушку. Поднялся отчаянный визг, и все бросились врассыпную. Но на выручку явился точно из-под земли Емельян Михеич. Он молча взял за плечо Лиодора и
так его повернул,
что у того кости затрещали, — у великого молчальника была железная сила.
И на свадьбу она явилась в
таком платье,
что все ахнули.
— Женихи-то все хороши, мамынька, — уклончиво ответила Татьяна. — Ничего, хороший. Женихов-то, как гусей, по осени считают. Что-то очень уж ласковый. Я это
так, к слову.
Галактиону Михеичу вдруг сделалось совестно, потому
что он не мог ответить невесте
так же искренне и просто. Собственно невеста ему и нравилась, ему хотелось иногда ее приласкать, сказать ласковое словечко, но все как-то не выходило, да и свадебные гости мешали. Жениху с невестой не приходилось оставаться с глазу на глаз.
Этим Штофф открывал свои карты, и Галактион понял, почему немец
так льнет к нему. Лично он ему очень нравится, как человек обстоятельный и энергичный.
Что же, в свое время хитрый русский немец мог пригодиться.
Полуянов значительно оживил свадебное торжество. Он отлично пел, еще лучше плясал и вообще был везде душой компании. Скучавшие девушки сразу ожили, и веселье полилось широкою рекой,
так что стоном стон стоял. На улице собиралась целая толпа любопытных, желавшая хоть издали послушать, как тешится Илья Фирсыч. С женихом он сейчас же перешел на «ты» и несколько раз принимался целовать его без всякой видимой причины.
— Мы ведь тут, каналья ты этакая, живем одною семьей, а я у них, как посаженый отец на свадьбе… Ты, ангел мой, еще не знаешь исправника Полупьянова. За глаза меня
так навеличивают. Хорош мальчик, да хвалить некому… А впрочем, не попадайся, ежели
что — освежую… А русскую хорошо пляшешь? Не умеешь? Ах ты, пентюх!.. А вот постой, мы Харитину в круг выведем. Вот
так девка: развей горе веревочкой!
— Это, голубчик, гениальнейший человек, и другого
такого нет, не было и не будет. Да… Положим, он сейчас ничего не имеет и бриллианты поддельные, но я отдал бы ему все,
что имею. Стабровский тоже хорош, только это уж другое: тех же щей, да пожиже клей. Они там, в Сибири, большие дела обделывали.
Но Галактион просто ахнул, когда среди провожавших невесту он увидел Харитину: это была
такая красавица,
что у него на душе захолонуло.
На лестнице догнал Полуянов и собственноручно спустил гостей вниз,
так что затрещали деревянные ступени.
— Не будет добра, Флегонт Васильич. Все говорят,
что неправильная свадьба. Куда торопились-то? Точно на пожар погнали. Так-то выдают невест с заминочкой… А все этот старичонко виноват. От него все…
Можно себе представить общее удивление. Писарь настолько потерялся,
что некоторое время не мог выговорить ни одного слова. Да и все другие точно онемели. Вот
так гостя бог послал!.. Не успели все опомниться, а мудреный гость уже в дверях.
Начать с того,
что мельницу он считал делом
так себе, пока, а настоящее было не здесь.
Впрочем, Галактион упорно отгонял от себя все эти мысли.
Так, глупость молодая, и больше ничего. Стерпится — слюбится. Иногда Серафима пробовала с ним заговаривать о серьезных делах, и он видел только одно,
что она ровно ничего не понимает. Старается подладиться к нему и не умеет.
Но все эти сомнения и недосказанные мысли разрешились сами собой, когда Серафима, краснея и заикаясь, призналась,
что она беременна. Муж посмотрел на нее непонимающими глазами, а потом
так хорошо и любовно обнял и горячо поцеловал… еще в первый раз поцеловал.
«
Что ж, хозяин
так хозяин!» По пути они скупали у баб коноплю, лен и дешевые деревенские харчи, а эта купля служила только предлогом для подробных расспросов —
что и как.
Чем дальше они
таким образом ехали, тем ярче выступала картина зауральского крестьянского богатства.
— А почему земля все? Потому,
что она дает хлеб насущный… Поднялся хлебец в цене на пятачок — красный товар у купцов встал, еще на пятачок — бакалея разная остановилась, а еще на пятачок — и все остальное село. Никому не нужно ни твоей фабрики, ни твоего завода, ни твоей машины… Все от хлебца-батюшки. Урожай — девки, как блохи, замуж поскакали, неурожай — посиживай у окошечка да поглядывай на голодных женихов.
Так я говорю, дурашка?
Прикидывая в уме хлебный район по одной Ключевой, Михей Зотыч видел,
что сырья здесь хватит на двадцать
таких крупчаток, какую он строил в Прорыве.
Когда исправничий экипаж покатил дальше, Вахрушка снял шапку и перекрестился. Он еще долго потом оглядывался и встряхивал головой. С этого момента он проникся безграничным удивлением к смелости Михея Зотыча: уж если исправника Полуянова не испугался,
так чего же ему бояться больше?
Как Галактион сказал,
так и вышло: жилой дом на Прорыве был кончен к первопутку, то есть кончен настолько,
что можно было переехать в него молодым.
Такие откровенные разговоры заставляли Серафиму вспыхивать ярким румянцем, хотя она и сама была уверена,
что родится именно мальчик.
Это была первая женщина, которую Симон видел совсем близко, и эта близость поднимала в нем всю кровь,
так что ему делалось даже совестно, особенно когда Серафима целовала его по-родственному. Он потихоньку обожал ее и боялся выдать свое чувство. Эта тайная любовь тоже волновала Серафиму, и она напрасно старалась держаться с мальчиком строго, — у ней строгость как-то не выходила, а потом ей делалось жаль славного мальчугана.
Были приглашены также мельник Ермилыч и поп Макар. Последний долго не соглашался ехать к староверам, пока писарь не уговорил его. К самому новоселью подоспел и исправник Полуянов, который обладал каким-то чутьем попадать на
такие праздники. Одним словом, собралась большая и веселая компания. Как-то все выходило весело, начиная с того,
что Харитон Артемьевич никак не мог узнать зятя-писаря и все спрашивал...
Он
так ел ее глазами,
что даже заметил Галактион и сказал жене...
—
Что же тут мудреного? Харитину как увидят,
так и влюбятся. Уж
такая уродилась… Она у меня сколько женихов отбила. И ты тоже женился бы на ней, если бы не отец.
Веселье продолжалось целых три дня,
так что Полуянов тоже перестал узнавать гостей и всех спрашивал, по какому делу вызваны. Он очувствовался только тогда, когда его свозили в Суслон и выпарили в бане. Михей Зотыч, по обыкновению, незаметно исчез из дому и скрывался неизвестно где.
Нужно было сделать решительный шаг в ту или другую сторону, а теперь оставалось делать
такой вид,
что он все принял за глупую выходку и не придает ничему серьезного значения.
Кто они
такие, откуда,
чего домогаются — никто не знал.
—
Так вы ее, совесть-то свою, в процент отдавайте… А я тебе скажу пряменько, немец: не о
чем нам с тобой разговоры разговаривать…
так, попусту, языком болтать…
— Как не согласен?
Что не согласен? Да как ты смеешь разговаривать
так с отцом, щенок?
— Да уж
так, как случится. Дадите мне
что в отдел — спасибо, не дадите — тоже спасибо.
— Завтра, то есть сегодня, я уеду, — прибавил он в заключение. — Если
что вам понадобится,
так напишите. Жена пока у вас поживет… ну, с неделю.