Неточные совпадения
Старик Колобов остановился у одной лавки, где
шла ожесточенная игра, сопровождавшаяся веселым ржаньем, прибаутками и тычками, посмотрел на молодцов и
только покачал головой.
— Вот ращу дочь, а у самого кошки на душе скребут, — заметил Тарас Семеныч, провожая глазами убегавшую девочку. — Сам-то стар становлюсь, а с кем она жить-то будет?.. Вот нынче какой народ
пошел: козырь на козыре. Конечно, капитал будет, а
только деньгами зятя не купишь, и через золото большие слезы льются.
Дорога
шла правым степным берегом, где зеленым ковром расстилались поемные луга, а за ним разлеглась уже степь, запаханная
только наполовину.
— Зачем? — удивился Штофф. — О, батенька, здесь можно сделать большие дела!.. Да, очень большие! Важно поймать момент… Все дело в этом. Край благодатный, и кто пользуется его богатствами? Смешно сказать… Вы посмотрите на них: никто дальше насиженного мелкого плутовства не
пошел, или скромно орудует на родительские капиталы, тоже нажитые плутовством. О, здесь можно развернуться!..
Только нужно людей, надежных людей. Моя вся беда в том, что я русский немец… да!
— Во-первых, родитель, у Ермилыча мельница-раструска и воды требует вдвое меньше, а потом Ермилыч вечно судится с чураковскими мужиками из-за подтопов. Нам это не рука. Здешний народ бедовый, не вдруг уломаешь. В Прорыве вода
идет трубой,
только косою плотиной ее поджать.
— Деньги — весьма сомнительный и даже опасный предмет, — мягко не уступал поп Макар. — Во-первых, деньги тоже к рукам
идут, а во-вторых, в них сокрыт великий соблазн. На что мужику деньги, когда у него все свое есть: и домишко, и землица, и скотинка, и всякое хозяйственное обзаведение?
Только и надо деньги, что на подати.
Сбывали
только столько, сколько было нужно на подати, а остальное все
шло впрок.
В сущности Харитина вышла очертя голову за Полуянова
только потому, что желала хотя этим путем досадить Галактиону. На, полюбуйся, как мне ничего не жаль! Из-за тебя гибну. Но Галактион, кажется, не почувствовал этой мести и даже не приехал на свадьбу, а
послал вместо себя жену с братом Симоном. Харитина удовольствовалась тем, что заставила мужа выписать карету, и разъезжала в ней по магазинам целые дни. Пусть все смотрят и завидуют, как молодая исправница катается.
— Ах, папаша, даже рассказывать стыдно, то есть за себя стыдно. Там настоящие дела делают, а мы
только мух здесь ловим. Там уж вальцовые мельницы строят… Мы на гроши считаем, а там счет
идет на миллионы.
— Харитина, помнишь мою свадьбу? — заговорил он, не открывая глаз, — ему страстно хотелось исповедаться. — Тогда в моленной… У меня голова закружилась… и потом весь вечер я видел
только тебя. Это грешно… я мучился… да. А потом все прошло… я привык к жене… дети
пошли… Помнишь, как ты меня целовала тогда на мельнице?
— Вот что, Борис Яковлич, со мной вы напрасно хорошие слова
только теряете, а идите-ка вы лучше к Евграфу Огибенину. Он у нас модник и, наверное, польстится на новое.
В дверную щель с ужасом смотрела старая няня. Она оторопела совсем, когда гости
пошли в детскую. Тарас-то Семеныч рехнулся, видно, на старости лет. Хозяин растерялся не меньше старухи и
только застегивал и расстегивал полу своего старомодного сюртука.
Странно, что все эти переговоры и пересуды не доходили
только до самого Полуянова. Он, заручившись благодарностью Шахмы, вел теперь сильную игру в клубе. На беду, ему везло счастье, как никогда. Игра
шла в клубе в двух комнатах старинного мезонина. Полуянов заложил сам банк в три тысячи и метал. Понтировали Стабровский, Ечкин, Огибенин и Шахма. В числе публики находились Мышников и доктор Кочетов. Игра
шла крупная, и Полуянов загребал куши один за другим.
— И
только? Теперь нечего и думать о пенсии. Ну, значит, тебе придется
идти к отцу.
Галактион понимал
только одно, что не сегодня-завтра все конкурсные плутни выплывут на свежую воду и что нужно убираться отсюда подобру-поздорову. Штоффу он начинал не доверять. Очень уж хитер немец. Вот
только бы банк поскорее открыли. Хлопоты по утверждению банковского устава вел в Петербурге Ечкин и писал, что все
идет отлично.
— Ну, я скажу тебе, голубчик, по секрету, ты далеко
пойдешь… Очень далеко. Теперь ваше время… да.
Только помни старого сибирского волка, исправника Полуянова: такова бывает превратность судьбы. Был человек — и нет человека.
Эта новость была отпразднована у Стабровского на широкую ногу. Галактион еще в первый раз принимал участие в таком пире и мог
только удивляться, откуда берутся у Стабровского деньги. Обед стоил на плохой конец рублей триста, — сумма, по тугой купеческой арифметике, очень солидная. Ели, пили, говорили речи, поздравляли друг друга и в заключение
послали благодарственную телеграмму Ечкину. Галактион, как ни старался не пить, но это было невозможно. Хозяин так умел просить, что приходилось
только пить.
— Да так… Вот ты теперь ешь пирог с луком, а вдруг протянется невидимая лапа и цап твой пирог.
Только и видел… Ты пасть-то раскрыл, а пирога уж нет. Не понимаешь? А дело-то к тому
идет и даже весьма деликатно и просто.
— Уж как господь
пошлет, а я
только об одном молюсь, как бы я с него лишнего не взял… да. Вот теперь попадье пришел помогать столы ставить.
— Ничего я не знаю, а
только сердце горит. Вот к отцу
пойду, а сам волк волком. Уж до него тоже пали разные слухи, начнет выговаривать. Эх, пропадай все проподом!
— А вот и пустит. И еще спасибо скажет, потому выйдет так, что я-то кругом чиста. Мало ли что про вдову наболтают,
только ленивый не скажет. Ну, а тут я сама объявлюсь, — ежели бы была виновата, так не
пошла бы к твоей мамыньке. Так я говорю?.. Всем будет хорошо… Да еще что, подошлем к мамыньке сперва Серафиму. Еще того лучше будет… И ей будет лучше: как будто промежду нас ничего и не было… Поняла теперь?
— Я знаю ее характер: не
пойдет… А поголодает, посидит у хлеба без воды и выкинет какую-нибудь глупость. Есть тут один адвокат, Мышников, так он давно за ней ухаживает. Одним словом, долго ли до греха? Так вот я и хотел предложить с своей стороны… Но от меня-то она не примет. Ни-ни! А ты можешь так сказать, что много был обязан Илье Фирсычу по службе и что мажешь по-родственному ссудить.
Только требуй с нее вексель, a то догадается.
Вторая половина разговора
шла уже на «ты», и Замараев
только качал головой, уходя от разжалованной исправницы.
Он
только засмеялся, высадил ее у подъезда и, не простившись,
пошел домой.
— Ничего не кажется, а
только ты не понимаешь. Ведь ты вся пустая, Харитина… да. Тебе все равно: вот я сейчас сижу, завтра будет сидеть здесь Ечкин, послезавтра Мышников. У тебя и стыда никакого нет. Разве девушка со стыдом
пошла бы замуж за пьяницу и грабителя Полуянова? А ты его целовала, ты… ты…
Только раз Галактион поссорился с своею гостьей из-за того, что она не захотела даже проститься с мужем, когда его отправляли в ссылку, и что в виде насмешки
послала ему на дорогу банку персидского порошка.
По безграмотности можно было предположить
только одно, именно, что письмо
шло из своей купеческой среды.
— Уж это што говорить — заступа… Позавидовал плешивый лысому. По-твоему хочу сделать: разделить сыновей. Хорошие ноне детки. Ох-хо-хо!.. А все суета, Харитон Артемьич… Деток вон мы с тобой судим и рядим, а о своей душе не печалуемся.
Только бы мне с своим делом развязаться… В скиты пора уходить. Вот вместе и
пойдем.
— А затем, сватушка, что три сына у меня. Хотел каждому по меленке оставить, чтобы родителя поминали… Ох, нехорошо!.. Мучники наши в банк закладываются, а мужик весь хлеб на базары свез. По деревням везде ситцы да самовары
пошли… Ослабел мужик. А тут водкой еще его накачивают… Все за легким хлебом гонятся да за своим лакомством. Что
только и будет!..
— Так, так… То-то нынче добрый народ
пошел: все о других заботятся, а себя забывают. Что же, дай бог… Посмотрел я в Заполье на добрых людей… Хорошо. Дома понастроили новые, магазины с зеркальными окнами и все перезаложили в банк. Одни строят, другие деньги на постройку дают — чего лучше? А тут еще: на, испей дешевой водочки…
Только вот как с закуской будет? И ты тоже вот добрый у меня уродился: чужого не жалеешь.
— Я его бранила всю дорогу… да, — шептала она, глотая слезы. — Я
только дорогой догадалась, как он смеялся и надо мной и над тобой. Что ж, пусть смеются, — мне все равно. Мне некуда
идти, Галактион. У меня вся душа выболела. Я буду твоей кухаркой, твоей любовницей,
только не гони меня.
Пароход мог отправиться
только в конце апреля. Кстати, Харитина назвала его «Первинкой» и любовалась этим именем, как ребенок, придумавший своей новой игрушке название. Отвал был назначен ранним утром, когда на пристанях собственно публики не было. Так хотел Галактион. Когда пароход уже отвалил и сделал поворот, чтобы
идти вверх по реке, к пристани прискакал какой-то господин и отчаянно замахал руками. Это был Ечкин.
— Уж так бы это было хорошо, Илья Фирсыч! Другого такого змея и не найти, кажется. Он да еще Галактион Колобов — два сапога пара. Немцы там, жиды да поляки — наплевать, — сегодня здесь насосались и отстали, а эти-то свои и никуда не уйдут. Всю округу корчат, как черти мокрою веревкой. Что дальше, то хуже. Вопль от них
идет. Так и режут по живому мясу. Что у нас
только делается, Илья Фирсыч! И что обидно: все по закону, — комар носу не подточит.
— Господи, что прежде-то было, Илья Фирсыч? — повторял он, качая головой. — Разве это самое кто-нибудь может понять?.. Таких-то и людей больше не осталось. Нынче какой народ
пошел: троюродное наплевать — вот и вся музыка. Настоящего-то и нет. Страху никакого, а каждый норовит
только себя выше протчих народов оказать. Даже невероятно смотреть.
Разъезжая по своим делам по Ключевой, Луковников по пути завернул в Прорыв к Михею Зотычу. Но старика не было, а на мельнице оставались
только сыновья, Емельян и Симон. По первому взгляду на мельницу Луковников определил, что дела
идут плохо, и мельница быстро принимала тот захудалый вид, который говорит красноречивее всяких слов о внутреннем разрушении.
Галактион поднялся бледный, страшный, что-то хотел ответить, но
только махнул рукой и, не простившись,
пошел к двери. Устенька стояла посреди комнаты. Она задыхалась от волнения и боялась расплакаться. В этот момент в гостиную вошел Тарас Семеныч. Он посмотрел на сконфуженного гостя и на дочь и не знал, что подумать.
В Кукарский завод скитники приехали
только вечером, когда начало стемняться. Время было рассчитано раньше. Они остановились у некоторого доброхота Василия, у которого изба стояла на самом краю завода. Старец Анфим внимательно осмотрел дымившуюся паром лошадь и
только покачал головой. Ведь, кажется, скотина, тварь бессловесная, а и ту не пожалел он, — вон как упарил, точно с возом, милая,
шла.
Из Суслона скитники поехали вниз по Ключевой. Михей Зотыч хотел посмотреть, что делается в богатых селах. Везде было то же уныние, как и в Суслоне. Народ потерял голову. Из-под Заполья вверх по Ключевой быстро
шел голодный тиф. По дороге попадались бесцельно бродившие по уезду мужики, — все равно работы нигде не было, а дома сидеть не у чего. Более малодушные уходили из дому, куда глаза глядят, чтобы
только не видеть голодавшие семьи.
От Стабровского Устенька вышла в каком-то тумане. Ее сразу оставила эта выдержка. Она
шла и краснела, припоминая то, что говорил Стабровский. О,
только он один понимал ее и с какою вежливостью старался не дать этого заметить! Но она уже давно научилась читать между строк и понимала больше, чем он думал. В сущности сегодняшнее свидание с Харитиной было ее экзаменом. Стабровский, наконец, убедился в том, чего боялся и за что жалел сейчас ее. Да,
только он один будет знать ее девичью тайну.
Стоял уже конец весны. Выпадали совсем жаркие дни, какие бывают
только летом. По дороге из Заполья к Городищу
шли три путника, которых издали можно было принять за богомолов. Впереди
шла в коротком ситцевом платье Харитина, повязанная по-крестьянски простым бумажным платком. За ней шагали Полуянов и Михей Зотыч. Старик
шел бодро, помахивая длинною черемуховою палкой, с какою гонят стада пастухи.