Обращая сумрак в свет

Мари Бреннан, 2019

Изабелла Кэмхерст, леди Трент, известна на весь мир благодаря своим необычайным приключениях среди драконов, описанных в захватывающих мемуарах. Одри Кэмхерст с детства понимает: если она не хочет всю жизнь остаться всего лишь внучкой своей великой бабушки, ей тоже надлежит оставить заметный след в избранной ею области науки – языкознании. И чем скорее, тем лучше. А тут и повод – лучше не придумаешь: богатый коллекционер древностей лорд Гленли нанимает Одри для расшифровки и перевода глиняных табличек, хранящих тайны древней драконианской цивилизации. Кто же знал, что этот труд приведет девушку в самое сердце хитроумного заговора, призванного разжечь мятежи и развязать войну? Плечом к плечу с другом детства и коллегой-языковедом, драконианским ученым Кудшайном, Одри должна не только закончить работу в срок, но и доказать вину заговорщиков, пока те не добились успеха.

Из дневника Одри Кэмхерст

19 плювиса

Пишу здесь об этом, чтоб не пойти на попятный и не сделать вид, будто ни о чем подобном даже не помышляла: сегодня я собираюсь поговорить с лордом Гленли о Кудшайне.

Лорд наконец-то вернулся в Стоксли. Ездил в Тьессин по делам и привез оттуда множество ящиков с новыми приобретениями — хотя одному солнцу известно, куда он намерен девать их, ведь дом и без того забит древностями до потолка. Хотите верьте, хотите нет, большая часть покупок — из Эриги, причем он говорит, будто это из-за меня. Уж не польстить ли думает? Спросил, какого я о них мнения, а я только и смогла, что не ляпнуть в ответ: «Надеюсь, все это — не из расхищенного». По большей части, это не древности, но здесь, в Стоксли, куда ни глянь — в ушах так и звучит дружный скрежет зубов Алана, Симеона и гранпапá. И речь не только о драконианских памятниках старины, хотя они, конечно, возмущают сильнее всего: уверена, добрая половина коллекции Гленли раздобыта на черном рынке.

Может, если перевод принесет ему кучу денег, он будет так мною доволен, что мне удастся убедить его больше такого не делать?

Скажу честно, без него здесь жилось чуточку легче. Конечно, я рада, что он стремится помочь мне всем, чем возможно, однако мне очень скоро сделалось ясно: лорд Гленли — из тех, кому в любую идею непременно нужно внести собственные «усовершенствования». (После того, как мне пришло на ум, что во время дождя работать над транскрибированием можно в оранжерее, он распорядился установить там зеркала. Зеркала! В хмурые дни толку от них немного, зато в солнечные я чувствую себя муравьем, брошенным мальчишкой-мучителем на сковороду.)

И всякий раз, как я с ним вижусь, он спрашивает, как продвигается дело. Да, это вполне понятно, вот только я просто-таки вижу, как в глазах его, точно в окошках счетной машины, мелькают цифры, как ход работы соотносится в его голове с названными мною сроками. Да, справляюсь-то я неплохо, но то, что он вечно (в переносном, разумеется, смысле) торчит за плечом с карманным хронометром в руке, работы отнюдь не облегчает.

Однако должна признаться, его условие насчет сохранения тайны намного упростило мой труд. Если бы я, как обычно, обо всем сообщала всем друзьям и родным, тогда за плечом (в переносном, разумеется, смысле) торчали бы они все, а их мнение для меня гораздо важнее мнения лорда Гленли. Вдобавок, сохранение тайны, как минимум, означает, что гранпапá не узнает, как я, пренебрегая его наставлениями, все делаю не по порядку и схватилась за перевод до полного завершения копирования с транскрипцией.

Вероятно, он совершенно прав, и со временем я пожалею об этом. Со временем я пойму, что у писца имелась некая причуда, которую я, переводя текст по частям, прогляжу, или совершу еще какую-нибудь подобную глупость. Но пока я, определенно, ни о чем не жалею! Обычно копирование и транскрипция уже дают неплохое представление о содержании, только время от времени встречаются фрагменты, сквозь которые продираешься, точно прошибая лбом кирпичную стенку. Этот же текст — будто целая череда кирпичных стен, отделенных одна от другой простыми фрагментами как раз такой длины, что к концу их успеваешь исполниться преждевременного оптимизма. Не переводи я его по ходу дела, выяснения, что же в нем сказано, пришлось бы ждать целую вечность! А я, между прочим, сделана не из камня (хотя, если «аму» действительно означает «человек», аневраи, пожалуй, с этим бы не согласились).

Итак, о чем бишь я?.. Да, верно, о лорде Гленли. Сегодня мы встретимся с ним за ланчем (Кора при мне до сих пор за стол не садится), тогда его и спрошу. Слегка беспокоюсь, как бы он не подумал, что я нарушаю обещание хранить тайну, однако без разрешения Гленли ни слова не скажу никому, даже Кудшайну.

Впрочем, разрешения я твердо намерена добиться, и вот почему. Из всего, что мне удалось прочесть, следует: перед нами не просто хроники, но священное писание, и если первым его прочтет человек (то есть, я), это будет попросту несправедливо.

Позднее

Сколько же дней я представляла себе, какой оборот может принять этот разговор… но ничего хоть отдаленно похожего на случившееся мне даже в голову не пришло.

Все началось, как я и ожидала: разумеется, лорд поинтересовался, как продвигается перевод. В ответ я беззастенчиво сделала вид, будто мой хаотический подход на деле — исключительно ради его блага.

— Понимаю: вам, должно быть, не терпится узнать, о чем там говорится, — сказала я, — и потому начала перевод, не дожидаясь завершения копирования и транскрипции. И только вчера покончила с первой табличкой, хотя текст еще окончательно не отшлифован.

Лорд Гленли едва оторвал взгляд от тарелки.

— Превосходно, — только и сказал он. — Весьма рад это слышать.

Ну и тип же!

— Разве вам не интересно, о чем он? — удивилась я.

Вот это меня в нем раздражает сильнее всего. С переводом табличек торопится так, что пар из ушей, но, клянусь, его ни на грош не заботит, о чем они. Ему нужна только слава того, кто нашел их, а я подобного просто не понимаю. Помилуйте, это же просто куски обожженной глины! И сами по себе, как таковые, не стоят ровным счетом ничего. Захочу — сама таких кучу наделаю, как в тот раз, когда мне было девять и мы с мамá застряли на том самом острове в заливе Трайярупти. Вся ценность их — в том, что они могут нам рассказать, однако именно это интересует лорда Гленли в последнюю очередь.

Возможно, по этой причине вопрос и прозвучал несколько резковато. Настолько, что лорд Гленли, отложив нож и вилку, сказал:

— Да, безусловно. Если угодно, я прочту это перед сном. А сейчас изложите, пожалуйста, вкратце.

— Это сказание о сотворении мира, — взволнованно (возможно, в надежде заразить энтузиазмом и лорда, слегка преувеличив энтузиазм противу естественного, но в основном вполне искренне) заговорила я. — Однако не то, что бытует среди современных дракониан! Конечно, этого и следовало ожидать: в конце концов, с тех пор минули тысячи лет, не говоря уж о значительных изменениях в их образе жизни. Нельзя же ожидать от народа, живущего в деревнях среди заснеженных гор, тех же сказаний, что и от владык империи, раскинувшейся на весь мир! И все же некоторое весьма любопытное сходство налицо. Вам ведь известно, что говорят о собственном происхождении современные дракониане?

Лорд вновь принялся за бифштекс, но жестом попросил продолжать. И я, воодушевленная предметом беседы, продолжила:

— Согласно их преданиям, солнечный жар породил ветер, а ветер, отвердев, принял облик четырех сестер-драконианок, а сброшенная ими чешуя стала горами. И горы, по-видимому, создали гравитацию или нечто подобное — дракониане так, конечно, не говорят. У них сказано: «горы совлекли сестер вниз». По-моему, на гравитацию очень похоже. Опечалились сестры оттого, что не могли больше летать — только немножко планировать, заплакали и тем самым создали все в мире воды — все реки, озера и так далее. Омылись они в воде, и от того появились на свете новые живые существа. Драконианские мужчины обычно связаны с письменностью и языком, и в сказании говорится, что первый брат получился из воды, которой они полоскали рот. Затем из воды, которой сестры омыли грудь и живот — спереди тела дракониан больше всего похожи на человеческие — получились первые люди, а из воды со спины и крыльев — первые драконы.

— Но в моих табличках говорится иное?

Это «мои таблички» слегка остудило мой пыл. Да, собственнические чувства тоже слегка затронуло, но дело вовсе не в том: такое сокровище должно принадлежать всему миру, а не только одному эрлу Гленлийскому… однако я заставила себя улыбнуться.

— Да, в табличках сотворение мира идет в ином порядке. Но еще там сказано о троице — трех божествах, хотя слово «божество» не используется — полагаю, для древних это было самоочевидно. Здесь сюжет несколько перекликается с современным сказанием, так как божества эти очень похожи на солнце, ветер и землю, однако порядок сотворения всего сущего — другой. Вначале они сотворили мир, затем — драконов, затем — людей, и только напоследок — дракониан.

О том, что в табличках и драконы, и люди объявлены неудачными попытками сотворения наилучшего существа, я упоминать не стала. Это вполне могло задеть эрла за живое — и именно в тот момент, когда он был нужен мне в добром расположении духа. К тому же, наше священное писание кое о чем тоже отзывается не самым лестным образом, и что с того?

— Как интересно, — сказал лорд Гленли. — Непременно пришлите текст ко мне в кабинет, и я, как уже говорил, ознакомлюсь с ним перед сном.

До этой минуты все шло именно так, как я и рассчитывала. Далее, согласно замыслу, мне требовалось, умело изображая досаду, завести речь о том, как я сожалею, что пока не могу рассказать ему большего, поскольку Кора, хоть и всегда готова помочь, не слишком сведуща в драконианской орфографии и поэтике, а между тем работа продвигалась бы куда быстрее, разбирай я письмена не одна…

И тут лорд Гленли сказал:

— А знаете, мисс Кэмхерст, мне сделалось очевидно, что я в стремлении сохранить тайну, совершенно упустил из виду кое-что немаловажное.

Честное слово, дневник, я чуть бифштексом не подавилась. А после, избавившись от куска не в том горле, без всякого притворства откликнулась:

— Вот как?

— Мы согласились на том, — пояснил эрл, — что перевод лучше всего опубликовать до начала драконианского конгресса, открывающегося в Фальчестере следующей зимой. Так вот… сдается мне, если выполнить подобный перевод без участия дракониан, это станет для них нешуточным оскорблением. Ну, а поскольку семья ваша славится множеством дружеских связей в их среде, не могли бы вы рекомендовать мне кого-либо из их ученых? Не с тем, разумеется, чтоб заменить вас: вашей работой я в данный момент вполне удовлетворен. Но, помнится, вы говорили, что иногда возникает необходимость проконсультироваться с другими учеными, так нет ли у вас на примете того, с кем вы могли бы работать… совместно?

Все слова разом вылетели из головы. Сколько ночей провела я в поисках лучшего способа попросить лорда о привлечении к делу Кудшайна, но ни в одном из воображаемых вариантов развития событий лорд Гленли не предлагал этого мне! Утратив дар речи, совершенно выбитая из колеи, я хранила молчание, пока лорд, нахмурившись, не добавил:

— Конечно, если вы склонны согласиться с этой идеей.

— Более чем склонна, — горячо подтвердила я. — И точно знаю, к кому следует обратиться. Слышали ли вы о драконианине по имени Кудшайн?

О ком, о ком, а о Кудшайне он непременно должен был слышать. Кудшайн известен даже так называемым «адамистам» — оттого, что олицетворяет собою в глазах широкой публики все для них ненавистное.

Лорд Гленли кивнул.

— Мы с ним дружим с самого детства, — продолжала я. — Его познания в древнем языке обширнее даже моих. Кроме этого, дракониане, не говоря уж о людях, весьма его уважают. Уверена, его вклад, даже если работать по переписке, будет бесценен.

Лорд Гленли задумался, замер, не донеся до губ бокал вина.

— По переписке? Почтой?

— Помню, вы не хотели, чтоб я упоминала о переводе в письмах, — поспешила добавить я. — Мы вполне можем изъясняться обиняками, если вы сочтете это необходимым… хотя, откровенно сказать, шансы на то, что мои письма прочтет кто-либо посторонний, очень невелики. Учитывая время плавания, его переезд сюда займет не один месяц. Если перевод нужно опубликовать до начала конгресса, позволить себе ждать так долго я не могу, а продолжение работы, пока он в пути, идет вразрез с нашей целью. Остается одно — почтовые целигеры^[5].

Способ, конечно, не из дешевых, но почтовые сборы я готова была оплачивать из собственного кармана. Хотя, в конечном счете, без кармана лорда Гленли дело не обошлось бы — ведь мне-то платил именно он.

— Хм-м-м…

Отхлебнув позабытого было вина, лорд Гленли задумчиво опустил бокал. Я ведь не заставила его передумать, нет?

— Нет, это абсолютно неприемлемо, — сказал он.

Сердце мое ушло в пятки. Зачем только я упомянула о почте, зачем? Тут следовало подождать, дать ему время привыкнуть к мысли о вовлечении в работу Кудшайна, и только после напоминать, что для этого мне придется нарушить обещание хранить тайну!

Однако лорд Гленли на том еще не закончил.

— Если уж приглашать Кудшайна к участию, тратить его времени даром нельзя. Почтовая связь слишком медленна, морской же путь ведет через тропики, а тропики, полагаю, покажутся ему сущим пеклом, даже если он проведет всю дорогу в каюте. Нет, для него следует нанять целигер.

Сердце мое прянуло ввысь, словно стремясь проломить темя.

— И вы это оплатите?

Целигер, скажем, до Айверхайма — еще куда ни шло, но перелет через половину земного шара — дело совсем иное!

Лорд Гленли нахмурился. Да. Слишком долго прожившая среди моряков — иными словами, среди великого множества купцов — и в семье матери, по праву гордящейся фамильной торговлей, я до сих пор не привыкла к манере некоторых, наподобие лорда Гленли, держаться так, будто деньги для них сущий пустяк.

— Для столь именитого ученого, как Кудшайн, — назидательно сказал он, — меньшее было бы оскорблением.

Сам Кудшайн, разумеется, так не считает. Насчет денег у него все даже хуже, чем у меня, только с ним дело в том, что он вообще о деньгах не задумывается. Но это было неважно, главное — лорд Гленли согласен привлечь его к переводу!

И, вдобавок, сам это предложил, чем я просто потрясена. Учитывая его тревоги о сохранении тайны, я была уверена, что подпускать к табличкам кого-либо еще — особенно из дракониан, которых эрл, уверена, в жизни никогда не видал — он не захочет. А вместо этого… он словно бы мысли мои прочел.

Сегодня же вечером сяду писать Кудшайну!

Отправитель: Шарлотта Кэмхерст

Получатель: Одри Кэмхерст

23 плювиса,

№ 3, Клэртон-сквер, Фальчестер

Милая моя Одри!

Как видишь, я, наконец, в Фальчестере. Прибыли мы на прошлой неделе, но с тех самых пор я была так занята, что только сейчас смогла, улучив минутку, присесть к столу и написать тебе. Разве там, где ты сейчас, нет телефона? Папá говорит, Стоксли не так уж далеко, сразу же за границей с Греффеном. Прошу, скажи же, что приедешь в гости, пока я здесь! Знаю, официальных балов и тому подобного ты не выносишь, но для меня так много значило бы, если б ты побыла со мной рядом хоть пару деньков!

Если уж на то пошло, ты непременно должна видеть платье, в котором я ездила представляться при Дворе. Страшная древность — не в буквальном, конечно же, смысле, так как шили его специально для меня, но от платья, в которое некогда пришлось наряжаться ко Двору гранмамá, не отличается почти ничем. Отчего эти скучные древние церемонии обязательно нужно посещать в скучных древних нарядах? […]

[…] Но у меня и в мыслях нет докучать тебе разговорами о людях, которых ты не знаешь и знать не желаешь. Прием у леди Коссимер я вспомнила лишь потому, что хочу рассказать о странном событии, случившемся в тот самый вечер.

В какой-то момент, вынужденная остановиться, дабы перевести дух, я услышала объявление о прибытии лорда Гленли и, разумеется, тут же ринулась туда, откуда был виден вход, так как очень хотела взглянуть, каков он собой. Что ж, думаю, если моя сестра переводит его таблички, надо бы хоть «здрасте» сказать. (Тут некоторые до сих пор утверждают, будто леди непозволительно завязывать разговор с мужчиной, если они не представлены — можешь ты в это поверить? По счастью, у меня под рукой оказалась кузина Рэйчел, иначе кто бы, согласно приличиям, смерил меня испепеляющим взглядом?)

Так вот, на лорда Гленли я полюбовалась. Но затем мне пришлось танцевать с мистером Транберри, и так — то одно, то другое — целый час миновал, прежде чем у меня появилась возможность хотя бы подумать о разговоре с ним, однако разыскать его в толпе оказалось делом нелегким. В конце концов я нашла его на галерее, что окаймляет бальный зал леди Коссимер… за разговором с миссис Кеффорд.

Удивительно? Вот и я была потрясена не меньше! И — да, я вполне уверена, что не обозналась. Вспомни, мы ведь вместе отправились встречать гранпапá перед ланчем в тот самый день, когда он уломал Синедрион проголосовать в пользу организации конгресса, а после имел тот невообразимый публичный скандал с нею под колоннадой у входа.

Тому, что она явилась на прием к леди Коссимер, удивляться не стоило. На балах ее собираются все, кто хоть что-нибудь собой представляет или желал бы представлять, а миссис Кеффорд — определенно, фигура видная, как бы мне ни хотелось обратного. Но разговаривать с лордом Гленли, причем беседа их со стороны выглядела вовсе не пустяковой? Как бы тебе объяснить… Друг друга они явно знают давно, и если разговаривали всего-навсего о погоде, то столь серьезного отношения к дождю я в жизни еще не видывала. Казалось, лорд Гленли в чем-то убеждает миссис Кеффорд — горячо убеждает, энергично, а та словно бы и заинтригована, но в то же время немного раздражена. Тут мне вправду захотелось подобраться поближе, послушать, но, увы, таких темнокожих девиц, как я, на подобных приемах негусто. Лорд Гленли вполне мог узнать во мне твою сестру, а миссис Кеффорд могла меня и вспомнить: ведь, дабы хоть что-то расслышать, к ним пришлось бы подойти вплотную.

Однако разве все это не странно само по себе? Я в жизни бы не подумала, что лорд Гленли с этой миссис Кеффорд хотя бы знаком, а он с нею, оказывается, еще и на короткой ноге! Пожалуй, с ее супругом он мог познакомиться в Синедрионе, но заседают оба в разных палатах и закадычной дружбы меж ними вроде бы не замечено. А может, они познакомились на Континенте: я слышала, лорд проводит там кучу времени, а миссис Кеффорд могла бы избавить нас от кое-какой головной боли, переехав в Экре навсегда. (И не только нас — всю Ширландию… правда, тогда за головы схватились бы тьессинцы). Еще оба коллекционируют драконианские древности, так что могли свести знакомство на этой почве. Но ведь миссис Кеффорд терпеть их не может (не древности, разумеется — дракониан), а лорд Гленли относится к ним куда лучше, иначе не приглашал бы тебя переводить эти таблички. Удивляюсь, что он пожелал хоть парой вежливых слов с миссис Кеффорд обменяться, да и она с ним — тоже. Не трать она столь солидную долю состояния на эти самые древности, я поклялась бы, что она — адамистка, пусть даже не в силах представить ее себе разгуливающей в красной маске.

Ну вот, окончательно испортила нам обеим настроение, и чем? Исключительно гнусными домыслами. Однако кроме пышных тряпок да охоты на женихов мне и рассказать тебе больше нечего, и потому закруглюсь-ка я, пока еще чего-либо не натворила.

Остаюсь, как всегда,

твоя глупая и легкомысленная сестрица,

Лотта.

Отправитель: Одри Кэмхерст

Получатель: Шарлотта Кэмхерст

24 плювиса,

Стоксли, Греффен

Милая моя Лотта!

Впредь даже не думай просить прощения за письма о тряпках да об охоте на женихов. Может быть, сама я всем этим нимало не интересуюсь, но твои успехи мне очень даже интересны — ведь они приносят тебе радость.

Сама я не испытывать к этому интереса, понимаешь ли, привыкла. Думала, будто внучка леди Трент просто обязана презирать все эти дамские штучки. И как-то раз имела неосторожность проговориться о сем в присутствии гранмамá. Как же сурово она меня осадила! Нет, даже голоса не повысила. Просто предельно спокойно объяснила: если родство с ней меня к чему-либо и обязывает, то только к признанию за каждым права стремиться к собственной мечте, а не к тому, к чему он обязан стремиться на мой взгляд. Выслушав ее, я готова была забраться под половик и тихо умереть со стыда. Однако нравоучению этому рада, потому что она, разумеется, во всем права. Гранмамá, вместо того, чтобы тихо сидеть дома, как ей надлежало по мнению остальных, пустилась в погоню за драконами, а папá, драконами не заинтересовавшись, уплыл в океан. Кто из нас истинная наследница леди Трент — так это ты, милая Лотта: это ведь ты, взбунтовавшись, бежала от нас в объятия высшего света, тогда как все мы что было духу бежали в противоположную сторону.

Вот так. Краснеешь? Надеюсь, да. Говорят, для цвета лица полезно.

Но, разумеется, я — будучи той, кто я есть — самым интересным в твоем письме нахожу рассказ о лорде Гленли. Миссис Кеффорд… бр-р-р! Хотелось бы мне искренне считать ее адамисткой — это бы целиком оправдало всю мою к ней неприязнь… хотя кальдериты в некоторых отношениях едва ли не хуже. Да, разумеется, они не объявляют дракониан демонами, не обвиняют их в стремлении восстановить империю, дабы когтистой лапой растоптать человечество в прах, и вряд ли миссис Кеффорд запустила хоть одному драконианину в голову кирпичом… однако есть в тех, кто улыбается драконианам и собирает их древности, а затем, отвернувшись, делает все, чтоб понадежнее запереть их в Обители, точно животных в зверинце, нечто особенно гнусное.

Действительно, факт их разговора я нахожу очень странным. Конечно, с драконианами лорд никогда не встречался, и кальдеритская склонность к накоплению реликвий драконианской старины (как будто у нас прав на них больше, чем у современных дракониан) в нем налицо. Пожалуй, они в самом деле могли свести знакомство через рынок антиквариата, и если так, миссис Кеффорд вряд ли окажется самой темной личностью из всех, с кем он имел дело на данной почве. Но я и вообразить себе не могу, чтоб кто-либо, хоть самую чуточку симпатизирующий кальдеритам, согласился заплатить столько денег, чтобы к нам прилетел Кудшайн (да, он прибывает в Ширландию целигером и будет работать над переводом табличек вместе со мной)! Одним словом, как знать, как знать…

Хотя кое-кто может и выяснить. Ведь, если вдуматься, ты сейчас в идеальном положении для сбора и просеивания информации. Солнце свидетель: особ вроде миссис Кеффорд в Обществе — пруд пруди. Знаю, ты к этому не слишком-то склонна, но в Фальчестере сам воздух насквозь пронизан слухами, там ими дышат. Не могла бы ты ради меня, по крайней мере, держать ухо востро? Услышишь что-нибудь, способное пролить свет на это дело, дай знать. Не нравится мне, если миссис Кеффорд, фигурально выражаясь, может к нашим табличкам хоть на сто миль подойти.

Да, телефон здесь имеется, но стоит в кабинете лорда Гленли, а когда лорд в отъезде — что случается часто — кабинет под замком. (По-моему, его домоправительница, миссис Хиллек, телефона откровенно боится.) Но в город я хоть на пару дней постараюсь вырваться, если конечно, смогу. Как бы ужасно лорд Гленли ни скрытничал насчет табличек, не запретит же он мне родных навестить, если не намерен держать меня взаперти, точно в тюрьме, до будущей зимы. Я уже поручилась перед ним словом чести, что о прочитанном тексте не проболтаюсь никому, да и как же мне не полюбоваться одним из твоих до нелепого милых нарядов? Ты мне все расскажешь о своих воздыхателях, я тебе — о разносклоняемых существительных, и обе мы будем счастливы: какая-де у сестренки веселая и интересная жизнь!

На сем прощаюсь и остаюсь,

с вечными кляксами на носу,

твоя сестра

Одри.

Примечания

5

От никейск. caelum («небо; воздух; атмосфера») + gerō («нести; держать»).