Знал хорошо я все
покои дома, // Но в непривычной тишине ночной // Мне все теперь казалось незнакомо; // Мой шаг звучал как будто бы чужой, // И странно так от тени переломы // По сторонам и прямо надо мной // То стлалися, то на стену всползали — // Стараясь их не видеть, шел я дале.
Все ждали беды и всяк, в свою очередь, был готов на нее, и беда шла как следует дружным натиском, так что навстречу ей едва успевали отворять ворота. Наехавшие в тарантасах и телегах должностные лица чуть только оправились в отведенных им
покоях дома, как тотчас же осведомились о здоровье вдовы. Дворецкий отвечал, что Глафира Васильевна, сильно расстроенная, сейчас только започивала.
Неточные совпадения
Точно такой же звук раздался в пробужденных
покоях дремавшего
дома, и немедленно вослед за ним воспоследовало благоуханье одеколона, невидимо распространенное ловким встряхнутьем носового батистового платка.
Позвольте вам вручить, напрасно бы кто взялся // Другой вам услужить, зато // Куда я ни кидался! // В контору — всё взято, // К директору, — он мне приятель, — // С зарей в шестом часу, и кстати ль! // Уж с вечера никто достать не мог; // К тому, к сему, всех сбил я с ног, // И этот наконец похитил уже силой // У одного, старик он хилый, // Мне друг, известный домосед; // Пусть
дома просидит в
покое.
— Не узнаю, — ответил Лютов и, шумно вздохнув, поправился, сел покрепче на стуле. — Я, брат, из градоначальства, вызывался по делу об устройстве в
доме моем приемного
покоя для убитых и раненых. Это, разумеется, Алина, она, брат…
— Левой рукой сильно не ударишь! А — уж вы как хотите — а ударить следует! Я не хочу, чтоб мне какой-нибудь сапожник брюхо вспорол. И чтоб
дом подожгли — не желаю! Вон вчера слободская мастеровщина какого-то будто бы агента охраны укокала и домишко его сожгла. Это не значит, что я — за черную сотню, самодержавие и вообще за чепуху. Но если вы взялись управлять государством, так управляйте, черт вас возьми! Я имею право требовать
покоя…
Таким образом опять все заглохло бы в комнатах Обломова, если б не Анисья: она уже причислила себя к
дому Обломова, бессознательно разделила неразрываемую связь своего мужа с жизнью,
домом и особой Ильи Ильича, и ее женский глаз и заботливая рука бодрствовали в запущенных
покоях.