Неточные совпадения
— Где
был, там
ничего не осталось, — хрипло отвечает молодой человек и по пути вытягивает нагайкой Ахмета по спине.
Впрочем, она
была опытной в подобных делах и нисколько
не стеснялась, тем более что и будущий свекор
ничего страшного
не представлял своею особой.
Луковников
был православный, хотя и дружил по торговым делам со староверами. Этот случай его возмутил, и он откровенно высказал свое мнение, именно, что
ничего Емельяну
не остается, как только принять православие.
Братья нисколько
не сомневались, что отец
не будет шутить и сдержит свое слово.
Не такой человек, чтобы болтать напрасно. Впрочем, Галактион
ничем не обнаруживал своего волнения и относился к своей судьбе, как к делу самому обыкновенному.
— Это, голубчик, гениальнейший человек, и другого такого нет,
не было и
не будет. Да… Положим, он сейчас
ничего не имеет и бриллианты поддельные, но я отдал бы ему все, что имею. Стабровский тоже хорош, только это уж другое: тех же щей, да пожиже клей. Они там, в Сибири, большие дела обделывали.
Галактион с особенным вниманием посмотрел на Ечкина и еще раз удивился: решительно
ничего особенного в нем
не было.
Да и обряд венчания по старинным уставам, с крюковыми
напевами,
ничего веселого
не имел, и Галактиону казалось, что он уже умер и его хоронят.
— Ты посмотри на себя-то, — поговаривала Анна, — тебе водку
пить с Ермилычем да с попом Макаром, а настоящего-то
ничего и нет. Ну, каков ты
есть человек, ежели тебя разобрать? Вон глаза-то заплыли как от пьянства… Небойсь Галактион компании
не ломает, а всегда в своем виде.
— Вот главное, чтобы хлеб-то
был, во-первых, а во-вторых, будущее неизвестно. С деньгами-то надобно тоже умеючи, а зря
ничего не поделаешь. Нет, я сомневаюсь, поколику дело
не выяснится.
— Может, привыкну и
буду понимать, Глаша. Все девицы сначала
ничего не понимают, а потом замужем и выучатся.
Но ей решительно
ничего было не нужно.
—
Не любишь? забыл? — шептала она, отступая. — Другую полюбил? А эта другая рохля и плакса. Разве тебе такую
было нужно жену? Ах, Галактион Михеич! А вот я так
не забыла, как ты на своей свадьбе смотрел на меня…
ничего не забыла. Сокол посмотрел, и нет девушки… и
не стыдно мне нисколько.
Нужно
было сделать решительный шаг в ту или другую сторону, а теперь оставалось делать такой вид, что он все принял за глупую выходку и
не придает
ничему серьезного значения.
Запас сведений об этих других прочих местах оказался самым ограниченным, вернее сказать — запольские купцы
ничего не знали, кроме своего родного Заполья. Молодые купцы
были бы и рады устраиваться по-новому, да
не умели, а старики артачились и
не хотели
ничего знать. Вообще разговоров и пересудов
было достаточно, а какая-то невидимая беда надвигалась все ближе и ближе.
—
Ничего,
ничего, старичок. Всем хлеба хватит… Мы ведь себе только рожь берем, а вам всю пшеницу оставляем. Друг другу
не будем мешать, старичок.
— Да ведь мне, батюшка,
ничего от вас и
не нужно, — объяснил Штофф,
не сморгнув глазом. — Престо, счел долгом познакомиться с вами, так как
будем жить в соседях.
А
есть такое дело, которое
ничего не боится, скажу больше: ему все на пользу — и урожай и неурожай, и разорение и богатство, и даже конкуренция.
Галактиону делалось обидно, что ему
не с кем даже посоветоваться. Жена
ничего не понимает, отец
будет против, Емельян согласится со всем, Симон молод, — делай, как знаешь.
Мельница давно уже
не справлялась с работой, и Галактион несколько раз поднимал вопрос о паровой машине, но старик и слышать
ничего не хотел, ссылаясь на страх пожара. Конечно, это
была только одна отговорка, что Галактион понимал отлично.
—
Ничего ты от меня, миленький,
не получишь… Ни одного грошика, как
есть. Вот, что на себе имеешь, то и твое.
— А вы забыли, как я на вашей свадьбе
была? Как же, мы тогда еще с Харитиной русскую отплясывали. Какие мы тогда глупые
были: ничего-то,
ничего не понимали. Совсем девчонки.
— Что же тут особенного? — с раздражением ответила она. — Здесь все
пьют. Сколько раз меня пьяную привозили домой. И тоже
ничего не помнила. И мне это нравится. Понимаешь: вдруг
ничего нет, никого, и даже самой себя. Я люблю кутить.
—
Не люблю…
не люблю, — повторяла она и даже засмеялась, как русалка. — Ты сильнее меня, а я все-таки
не люблю… Милый,
не обижайся: нельзя насильно полюбить. Ах, Галактион, Галактион!..
Ничего ты
не понимаешь!.. Вот ты меня готов
был задушить, а
не спросишь, как я живу, хорошо ли мне? Если бы ты действительно любил, так первым бы делом спросил, приласкал, утешил, разговорил… Тошно мне, Галактион… вот и сейчас тошно.
Умный старик понимал, что попрежнему девушку воспитывать нельзя, а отпустить ее в гимназию
не было сил. Ведь только и свету
было в окне, что одна Устенька. Да и она тосковать
будет в чужом городе. Думал-думал старик, и
ничего не выходило; советовался кое с кем из посторонних — тоже
не лучше. Один совет — отправить Устеньку в гимназию. Легко сказать, когда до Екатеринбурга больше четырехсот верст! Выручил старика из затруднения неожиданный и странный случай.
— А между тем обидно, Тарас Семеныч. Поставьте себя на мое место. Ведь еврей такой же человек. Среди евреев
есть и дураки и хорошие люди. Одним словом, предрассудок. А что верно, так это то, что мы люди рабочие и из
ничего создаем капиталы. Опять-таки: никто
не мешает работать другим. А если вы
не хотите брать богатства, которое лежит вот тут, под носом… Упорно
не хотите. И средства
есть и энергия, а только
не хотите.
— Да вы первый. Вот возьмите хотя ваше хлебное дело: ведь оно, говоря откровенно, ушло от вас. Вы упустили удобный момент, и какой-нибудь старик Колобов отбил целый хлебный рынок. Теперь другие потянутся за ним, а Заполье
будет падать, то
есть ваша хлебная торговля. А все отчего? Колобов высмотрел центральное место для рынка и воспользовался этим. Постройте вы крупчатные мельницы раньше его, и ему бы
ничего не поделать… да. Упущен
был момент.
— Иначе
не можно… Раньше я думал, что она
будет только приезжать учиться вместе с Дидей, но из этого
ничего не выйдет. Конечно, мы сделаем это
не вдруг: сначала Устенька
будет приходить на уроки, потом
будет оставаться погостить на несколько дней, а уж потом переедет совсем.
Следователь Куковин
был очень непредставительный мужчина, обремененный многочисленным семейством и живший отшельником. Он, кажется,
ничего не знал, кроме своих дел.
— Что тут обсуждать, когда я все равно
ничего не понимаю? Такую дуру вырастили тятенька с маменькой… А знаешь что? Я проживу
не хуже, чем теперь… да.
Будут у меня руки целовать, только бы я жила попрежнему. Это уж
не Мышников сделает, нет… А знаешь, кто?
Полуянов в какой-нибудь месяц страшно изменился, начиная с того, что уже по необходимости
не мог
ничего пить. С лица спал пьяный опух, и он казался старше на целых десять лет. Но всего удивительнее
было его душевное настроение, складывавшееся из двух неравных частей: с одной стороны — какое-то детское отчаяние, сопровождавшееся слезами, а с другой — моменты сумасшедшей ярости.
— Где
был, там
ничего не осталось.
Когда мельник Ермилыч заслышал о поповской помочи, то сейчас же отправился верхом в Суслон. Он в последнее время вообще сильно волновался и начинал
не понимать, что делается кругом. Только и радости, что поговорит с писарем. Этот уж все знает и всякое дело может рассудить. Закон-то вот как выучил… У Ермилыча
было страстное желание еще раз обругать попа Макара, заварившего такую кашу. Всю округу поп замутил, и никто
ничего не знает, что дальше
будет.
Вахрушка
не сказал главного: Михей Зотыч сам отправил его в Суслон, потому что ждал какого-то раскольничьего старца, а Вахрушка, пожалуй, еще табачище свой запалит. Старику все это казалось обидным, и он с горя отправился к попу Макару, благо помочь подвернулась. В самый раз дело подошло: и попадье подсобить и водочки с помочанами
выпить. Конечно, неприятно
было встречаться с писарем, но
ничего не поделаешь. Все равно от писаря никуда
не уйдешь. Уж он на дне морском сыщет.
Писарь улегся на траву и
ничего не говорил. Он
был поглощен какою-то тайною мыслью и только угнетенно вздыхал.
Этот случайный разговор с писарем подействовал на Галактиона успокоивающим образом. Кажется,
ничего особенного
не было сказано, а как-то легче на душе. Именно в таком настроении он поехал на другой день утром к отцу. По дороге встретился Емельян.
Галактион провел целый день у отца. Все время шел деловой разговор. Михей Зотыч
не выдал себя ни одним словом, что знает что-нибудь про сына. Может
быть, тут
был свой расчет, может
быть, нежелание вмешиваться в чужие семейные дела, но Галактиону отец показался немного тронутым человеком. Он помешался на своих мельницах и больше
ничего знать
не хотел.
— Что же, сам виноват, — вслух думал Галактион. — Так и должно
было быть… Серафиме
ничего не оставалось делать, как уйти.
— Вот что, мамаша, кто старое помянет, тому глаз вон.
Ничего больше
не будет. У Симы я сам выпрошу прощенье, только вы ее
не растравляйте.
Не ее, а детей жалею. И вы меня простите. Так уж вышло.
Но, перебирая свою жизнь, она
не находила
ничего подходящего, за исключением отношений к Галактиону, да и здесь
ничего серьезного
не было, кроме самой обыкновенной девичьей глупости.
Он
был пьян и глупо улыбался, обводя публику
ничего не видевшими глазами.
— А вот и пустит. И еще спасибо скажет, потому выйдет так, что я-то кругом чиста. Мало ли что про вдову наболтают, только ленивый
не скажет. Ну, а тут я сама объявлюсь, — ежели бы
была виновата, так
не пошла бы к твоей мамыньке. Так я говорю?.. Всем
будет хорошо… Да еще что, подошлем к мамыньке сперва Серафиму. Еще того лучше
будет… И ей
будет лучше: как будто промежду нас
ничего и
не было… Поняла теперь?
— А вот увидите…
Будьте смелее. Ведь девушка еще
ничего не понимает, всего стесняется, — понимаете?
— Ведь это мне решительно
ничего не стоит, — объяснял он смущавшемуся Галактиону. — Деньги все равно
будут лежать, как у меня в кармане, а года через три вы их выплатите мне.
— Ну,
ничего, выучимся… Это карта Урала и прилегающих к нему губерний, с которыми нам и придется иметь дело. У нас своя география. Какие все чудные места!.. Истинно страна, текущая млеком и медом. Здесь могло бы благоденствовать население в пять раз большее… Так, вероятно, и
будет когда-нибудь, когда нас
не будет на свете.
Он понимал, что Стабровский готовился к настоящей и неумолимой войне с другими винокурами и что в конце концов он должен
был выиграть благодаря знанию, предусмотрительности и смелости,
не останавливающейся ни перед чем.
Ничего подобного раньше
не бывало, и купеческие дела велись ощупью, по старинке. Галактион понимал также и то, что винное дело — только ничтожная часть других финансовых операций и что новый банк является здесь страшною силой, как хорошая паровая машина.
— У нас вот как, ваше степенство… Теперь страда, когда хлеб убирают, так справные мужики в поле
не дожинают хлеб начисто, а оставляют «Николе на бородку». Ежели которые бедные, — ну, те и подберут остатки-то.
Ничего, справно народ живет. Богатей
есть, у которых по три года хлеб в скирдах стоит.
— Так-с, так-с. Весьма даже напрасно. Ваша фамилия Колобов? Сынок, должно
быть, Михею Зотычу? Знавал старичка… Лет с тридцать
не видались. Кланяйтесь родителю. Очень жаль, что
ничего не смогу сделать вам приятного.
— Говоря откровенно, мне жаль этого старого дурака, — еще раз заметил Стабровский, крутя усы. — И
ничего не поделаешь.
Будем бить его же пятачком, а это самая беспощадная из всех войн.
—
Ничего не кажется, а только ты
не понимаешь. Ведь ты вся пустая, Харитина… да. Тебе все равно: вот я сейчас сижу, завтра
будет сидеть здесь Ечкин, послезавтра Мышников. У тебя и стыда никакого нет. Разве девушка со стыдом пошла бы замуж за пьяницу и грабителя Полуянова? А ты его целовала, ты… ты…
— О тебе же заботился. В самом деле, Харитина,
будем дело говорить. К отцу ты
не пойдешь, муж
ничего не оставил, надо же чем-нибудь жить? А тут еще подвернутся добрые люди вроде Ечкина. Ведь оно всегда так начинается: сегодня смешно, завтра еще смешнее, а послезавтра и поправить нельзя.