Неточные совпадения
Описываемая сцена происходила на улице, у крыльца суслонского волостного правления. Летний вечер был на исходе, и возвращавшийся с покосов народ
не останавливался около волости: наработавшиеся за день рады были
месту. Старика окружили только те мужики, которые привели его с покоса, да несколько других, страдавших неизлечимым любопытством. Село было громадное, дворов в пятьсот, как все сибирские села, но в страду оно безлюдело.
— И писарь богатимый…
Не разберешь, кто кого богаче.
Не житье им здесь, а масленица… Мужики богатые, а земля — шуба шубой. Этого и званья нет, штобы навоз вывозить на пашню: земля-матушка сама родит. Вот какие
места здесь… Крестьяны государственные, наделы у них большие, — одним елевом, пшеничники. Рожь сеют только на продажу… Да тебе-то какая печаль? Вот привязался человек!
— А привык я. Все пешком больше хожу: которое
место пешком пройдешь, так оно памятливее. В Суслоне чуть было
не загостился у твоего зятя, у писаря… Хороший мужик.
Одно имя суслонского писаря заставило хозяина даже подпрыгнуть на
месте. Хороший мужик суслонский писарь? Да это прямой разбойник, только ему нож в руки дать… Живодер и христопродавец такой, каких белый свет
не видывал. Харитон Артемьич раскраснелся, закашлялся и замахал своими запухшими красными руками.
Бойкая Харитина сразу сорвалась с
места и опрометью бросилась в кухню за ложкой, — эта догадливость
не по разуму дорого обошлась ей потом, когда обед кончился. Должна была подать ложку Серафима.
— Место-то найдется, да я
не люблю себя стеснять… А там я сам большой, сам маленький, и никому до меня дела нет.
— Высмотрел я
место себе под мельницу, — объяснял старик сыновьям. — Всю Ключевую прошел — лучше
не сыскать. Под Суслоном, где Прорыв.
Похаять
места, конечно, нельзя, а все-таки
не то, что под Суслоном.
— А я бы так
не ушел отсюда, — думал вслух Галактион, любуясь
местом.
— За пароходом дело
не встанет… По другим-то
местам везде пароходы, а мы все гужом волокем. Отсюда во все стороны дорога: под Семипалатинск, в степь, на Обь к рыбным промыслам… Работы хватит.
Стояла осень, и рабочих на
месте нельзя было достать ни за какие деньги, пока
не кончится уборка хлеба.
Пришит к своему
месту, как пуговица, и никуда
не сдвинешься.
Этакого-то угодного
места по всей Расее
не сыщешь с огнем.
— Нет, брат, шабаш, — повторяли запольские купцы. — По-старому, брат,
не проживешь. Сегодня у тебя пшеницу отнимут, завтра куделю и льняное семя, а там и до степного сала доберутся. Что же у нас-то останется? Да, конечно. Надо все по-полированному делать, чтобы как в других прочих
местах.
Запас сведений об этих других прочих
местах оказался самым ограниченным, вернее сказать — запольские купцы ничего
не знали, кроме своего родного Заполья. Молодые купцы были бы и рады устраиваться по-новому, да
не умели, а старики артачились и
не хотели ничего знать. Вообще разговоров и пересудов было достаточно, а какая-то невидимая беда надвигалась все ближе и ближе.
Штофф попал в самое больное
место скуповатого деревенского батюшки. Он жил бездетным, вдвоем с женой, и всю любовь сосредоточил на скромном стяжании, — его интересовали
не столько сами по себе деньги, а главным образом процесс их приобретения, как своего рода спорт.
Но ведь
не он, так на его
место найдется десяток других охотников, притом во главе конкурса стоял такой почтенный человек, как старик Луковников; наконец, ему
не из чего было выбирать, а жить было нужно.
— А между тем обидно, Тарас Семеныч. Поставьте себя на мое
место. Ведь еврей такой же человек. Среди евреев есть и дураки и хорошие люди. Одним словом, предрассудок. А что верно, так это то, что мы люди рабочие и из ничего создаем капиталы. Опять-таки: никто
не мешает работать другим. А если вы
не хотите брать богатства, которое лежит вот тут, под носом… Упорно
не хотите. И средства есть и энергия, а только
не хотите.
— Да вы первый. Вот возьмите хотя ваше хлебное дело: ведь оно, говоря откровенно, ушло от вас. Вы упустили удобный момент, и какой-нибудь старик Колобов отбил целый хлебный рынок. Теперь другие потянутся за ним, а Заполье будет падать, то есть ваша хлебная торговля. А все отчего? Колобов высмотрел центральное
место для рынка и воспользовался этим. Постройте вы крупчатные мельницы раньше его, и ему бы ничего
не поделать… да. Упущен был момент.
— А как вы думаете относительно сибирской рыбы? У меня уже арендованы пески на Оби в трех
местах. Тоже дело хорошее и верное.
Не хотите? Ну, тогда у меня есть пять золотых приисков в оренбургских казачьих землях… Тут уж дело вернее смерти. И это
не нравится? Тогда, хотите, получим концессию на устройство подъездного пути от строящейся Уральской железной дороги в Заполье? Через пять лет вы
не узнали бы своего Заполья: и банки, и гимназия, и театр, и фабрики кругом. Только нужны люди и деньги.
Встреча с Лиодором в Кунаре окончательно вырешила дело. Галактион дальше
не мог оставаться у тестя. Он нанял себе небольшую квартирку за хлебным рынком и переехал туда с семьей. Благодаря бубновскому конкурсу он мог теперь прожить до открытия банка, когда Штофф обещал ему
место члена правления с жалованьем в пять тысяч.
Писарь сумрачно согласился. Он вообще был
не в духе. Они поехали верхами. Поповский покос был сейчас за Шеинскою курьей, где шли заливные луга. Под Суслоном это было одно из самых красивых
мест, и суслонские мужики смотрели на поповские луга с завистью. С высокого правого берега, точно браною зеленою скатертью, развертывалась широкая картина. Сейчас она была оживлена сотнями косцов, двигавшихся стройною ратью. Ермилыч невольно залюбовался и со вздохом проговорил...
Худые вести
не лежат на
месте.
Чужие люди
не показывались у них в доме, точно избегали зачумленного
места. Раз только зашел «сладкий братец» Прасковьи Ивановны и долго о чем-то беседовал с Галактионом. Разговор происходил приблизительно в такой форме...
Весь город сбежался смотреть на новый суд и старого грешника, так что
не хватало
места и для десятой доли желающих.
Ей сделалось и обидно и стыдно за него, за то, что он ничего
не понимает, что он мог обедать с своими банковскими, когда она здесь мучилась одна, что и сейчас он пришел в это страшное
место с праздничным хмелем в голове.
Полуянов был осужден. Его приговорили к ссылке в
не столь отдаленные
места Сибири, что было равносильно возвращению на родину. Он опять упал духом и вместо последнего слова расплакался самым глупым образом. Его едва успокоили. В момент приговора Харитины в зале суда уже
не было. Она перестала интересоваться делом и уехала с доктором утешать Прасковью Ивановну.
— Ну, ничего, выучимся… Это карта Урала и прилегающих к нему губерний, с которыми нам и придется иметь дело. У нас своя география. Какие все чудные
места!.. Истинно страна, текущая млеком и медом. Здесь могло бы благоденствовать население в пять раз большее… Так, вероятно, и будет когда-нибудь, когда нас
не будет на свете.
Она молча подала ему руку и
не шевельнулась с
места, чтобы проводить его до передней. В ее душе жило смутное ожидание чего-то, и вот этого именно и
не случилось.
Он только сумрачно посмотрел на нее, пожал плечами и ничего
не ответил. Действительно, безопаснее
места, как его собственный дом, она
не могла выбрать.
Его затянула горячка борьбы, где уже
не было
места размышлениям, что худо и что хорошо.
Вахрушка оставался в кабаке до тех пор, пока
не разнеслось, что в темной при волости нашли трех опившихся. Да, теперь пора было и домой отправляться. Главное, чтобы достигнуть своего законного
места до возвращения Михея Зотыча. Впрочем, Вахрушка находился в самом храбром настроении, и его смущало немного только то, что для полной формы недоставало шапки.
— Пока поживешь у меня, а там увидим, — коротко объяснил Галактион. — Без
места не останешься.
Эта сцена и закончилась припадком, уже настоящим припадком настоящей эпилепсии. Теперь уже
не было
места ни сомнениям, ни надеждам. Стабровский
не плакал,
не приходил в отчаяние, как это бывало с ним раньше, а точно весь замер. Прежде всего он пригласил к себе в кабинет Устеньку и объяснил ей все.
Из «
мест не столь отдаленных» Полуянов шел целый месяц, обносился, устал, изнемог и все-таки был счастлив. Дорогой ему приходилось питаться чуть
не подаянием. Хорошо, что Сибирь — золотое дно, и «странного» человека везде накормят жальливые сибирские бабы. Впрочем, Полуянов
не оставался без работы: писал по кабакам прошения, солдаткам письма и вообще представлял своею особой походную канцелярию.
Но, несмотря на всю глубину падения, у Полуянова все-таки оставалось имя, известное имя, черт возьми. Конечно, в
местах не столь отдаленных его
не знали, но, когда он по пути завернул на винокуренный завод Прохорова и К o, получилось совсем другое. Даже «пятачок», как называли Прохорова, расчувствовался...
— А ты
не сказывай никому… Сказанное слово серебряное, а
не сказанное — золотое. Так я говорю? А потом, как ты полагаешь, ежели, например, этот самый Ечкин мне
место предлагает? Да-с.
С другой стороны, Полуянов и
не нуждался даже в этом
месте, а принимал его просто по дружбе.
— А ты
не разбегайся, — советовал Харитон Артемьич. — Ломи в одну точку, и шабаш. Значит, накаливай по одному
месту.
Дальше скитники ехали молча и только переглядывались и шептали молитвы, когда на раскатах разносило некованные сани. Они еще вывалились раз пять, но ничего
не говорили, а только опасливо озирались по сторонам. В одном
месте Анфим больно зашиб руку и только улыбнулся. Ох,
не любит антихрист, когда обличают его лестные кознования. Вон как ударил, и прямо по руке, которая творит крестное знамение. На, чувствуй, старец Анфим!
В другом
месте скитники встретили еще более ужасную картину. На дороге сидели двое башкир и прямо выли от голодных колик. Страшно было смотреть на их искаженные лица, на дикие глаза. Один погнался за проезжавшими мимо пошевнями на четвереньках, как дикий зверь, —
не было сил подняться на ноги. Старец Анфим струсил и погнал лошадь. Михей Зотыч закрыл глаза и молился вслух.
— А что это обозначает? Ах, Анфим, Анфим! Ничего-то ты
не понимаешь, честной отец! Где такая дудка будет расти? На некошенном
месте… Значит, трава прошлогодняя осталась — вот тебе и дудка. Кругом скотина от бескормицы дохнет, а казачки некошенную траву оставляют… Ох, бить их некому!
Мысленно Вахрушка перебирал все подходящие
места и находил одно, что другого
места, как банковский швейцар, даже и
не бывает.