Неточные совпадения
— Гости у нас вечор засиделись, — объясняла ему стряпка. — Ну,
выпили малость с
отцом Макаром да с мельником. У них ведь компания до белого свету. Люты
пить… Пельмени заказали рыбные, — ну, и компанились. Мельник Ермилыч с радостей и ночевать у нас остался.
— Ну, ну, ладно! — оборвала ее Анфуса Гавриловна. — Девицы, вы приоденьтесь к обеду-то. Не то штоб уж совсем на отличку, а как порядок требовает. Ты, Харитинушка, барежево платье одень, а ты, Серафимушка, шелковое, канаусовое, которое тебе
отец из Ирбитской ярманки привез… Ох, Аграфена, сняла ты с меня голову!.. Ну, надо ли
было дурище наваливаться на такого человека, а?.. Растерзать тебя мало…
Всех красивее и бойчее
была Харитина, любимица
отца; средняя, Агния,
была толстая и белая, вся в мать, а старшая, Серафима, вступила уже в годы, да и лицо у нее
было попорчено веснушками.
— Вот как ты со мной разговариваешь, Галактион! Над родным
отцом выкомуриваешь!.. Хорошо, я тогда с тобой иначе
буду говорить.
— Ты у меня поговори, Галактион!.. Вот сынка бог послал!.. Я о нем же забочусь, а у него пароходы на уме. Вот тебе и пароход!.. Сам виноват, сам довел меня. Ох, согрешил я с вами: один умнее
отца захотел
быть и другой туда же… Нет, шабаш!
Будет веревки-то из меня вить… Я и тебя, Емельян, женю по пути. За один раз терпеть-то от вас. Для кого я хлопочу-то, галманы вы этакие? Вот на старости лет в новое дело впутываюсь, петлю себе на шею надеваю, а вы…
Братья нисколько не сомневались, что
отец не
будет шутить и сдержит свое слово. Не такой человек, чтобы болтать напрасно. Впрочем, Галактион ничем не обнаруживал своего волнения и относился к своей судьбе, как к делу самому обыкновенному.
— Бог-то бог, да и сам не
будь плох. Хорошо у вас,
отец Макар… Приволье кругом. Вы-то уж привыкли и не замечаете, а мне в диковинку… Одним словом, пшеничники.
Вот с
отцом у Галактиона вышел с первого раза крупный разговор. Старик стоял за место для будущей мельницы на Шеинской курье, где его взяли тогда суслонские мужики, а Галактион хотел непременно ставить мельницу в так называемом Прорыве, выше Шеинской курьи версты на три, где Ключевая точно
была сдавлена каменными утесами.
Теперь роли переменились. Женившись, Галактион сделался совершенно другим человеком. Свою покорность
отцу он теперь выкупал вызывающею самостоятельностью, и старик покорился, хотя и не вдруг. Это
была серьезная борьба. Михей Зотыч сердился больше всего на то, что Галактион начал относиться к нему свысока, как к младенцу, — выслушает из вежливости, а потом все сделает по-своему.
— А ты, щучий сын, умнее
отца хочешь
быть?
Больше всего Галактион
был доволен, что
отец уехал на заводы заканчивать там свои дела и не мешался в дело.
— А ежели у нас темнота?
Будут деньги,
будет и торговля. Надо же и купцу чем-нибудь жить. Вот и тебе,
отец Макар, за требы прибавка выйдет, и мне, писарю. У хлеба не без крох.
Он
был самый красивый и походил на мать, но
отец как-то недолюбливал его за недостаток характера.
— Ты меня
будешь помнить, — повторила несколько раз Харитина, давая
отцу нюхать спирт. — Я не шутки с тобой шутила. О, как я тебя люблю, несчастный!
Все Заполье переживало тревожное время. Кажется, в самом воздухе висела мысль, что жить по-старинному, как жили
отцы и деды, нельзя. Доказательств этому
было достаточно, и самых убедительных, потому что все они били запольских купцов прямо по карману. Достаточно
было уже одного того, что благодаря новой мельнице старика Колобова в Суслоне открылся новый хлебный рынок, обещавший в недалеком будущем сделаться серьезным конкурентом Заполью. Это
была первая повестка.
Эти слова каждый раз волновали Галактиона. Деревня тоже давно надоела ему, да и делать здесь
было нечего, — и без него
отец с Емельяном управятся. Собственно удерживало Галактиона последнее предприятие: он хотел открыть дорогу зауральской крупчатке туда, на Волгу, чтоб обеспечить сбыт надолго. Нужно
было только предупредить других, чтобы снять сливки.
Галактиону делалось обидно, что ему не с кем даже посоветоваться. Жена ничего не понимает,
отец будет против, Емельян согласится со всем, Симон молод, — делай, как знаешь.
Галактион отлично понял его. Значит,
отец хочет запрячь его в новую работу и посадить опять в деревню года на три. На готовом деле он рассчитывал управиться с Емельяном и Симоном. Это
было слишком очевидно.
Больше
отец и сын не проговорили ни одного слова. Для обоих
было все ясно, как день. Галактион, впрочем, этого ожидал и вперед приготовился ко всему. Он настолько владел собой, что просмотрел с
отцом все книги, отсчитался по разным статьям и дал несколько советов относительно мельницы.
Только на прощанье с
отцом Галактион не выдержал. Он достал бумажник и все, что в нем
было, передал
отцу, а затем всю мелочь из кошелька. Михей Зотыч не поморщился и все взял, даже пересчитал все до копеечки.
У жены Галактион тоже не взял ни копейки, а заехал в Суслон к писарю и у него занял десять рублей. С этими деньгами он отправился начинать новую жизнь. На
отца Галактион не сердился, потому что этого нужно
было ожидать.
— Молодой человек, постарайся, — наставительно говорил Луковников покровительствовавший Галактиону, — а там видно
будет… Ежели в
отца пойдешь, так без хлеба не останешься.
Устеньке
было уже двенадцать лет, и у
отца с ней вместе росла большая забота.
Судьба Устеньки быстро устроилась, — так быстро, что все казалось ей каким-то сном. И долго впоследствии она не могла отделаться от этого чувства. А что, если б Стабровский не захотел приехать к ним первым? если бы
отец вдруг заупрямился? если бы соборный протопоп начал отговаривать папу? если бы она сама, Устенька, не понравилась с первого раза чопорной английской гувернантке мисс Дудль? Да мало ли что могло
быть, а предвидеть все мелочи и случайности невозможно.
— Смотри,
отец, чтобы хуже не вышло. Иные нецыи пробовали прати противу рожна и должны
были заплатить сугубую мзду за свою излишнюю и неблаговременную строптивость.
Этот случайный разговор с писарем подействовал на Галактиона успокоивающим образом. Кажется, ничего особенного не
было сказано, а как-то легче на душе. Именно в таком настроении он поехал на другой день утром к
отцу. По дороге встретился Емельян.
Галактион давно собирался к
отцу, но все откладывал, а сегодня ехал совершенно спокойно. Чему
быть, того не миновать.
Галактион провел целый день у
отца. Все время шел деловой разговор. Михей Зотыч не выдал себя ни одним словом, что знает что-нибудь про сына. Может
быть, тут
был свой расчет, может
быть, нежелание вмешиваться в чужие семейные дела, но Галактиону
отец показался немного тронутым человеком. Он помешался на своих мельницах и больше ничего знать не хотел.
Галактион отъехал уже целых полстанции от Суслона, как у него вдруг явилось страстное желание вернуться в Прорыв. Да, нужно
было все сказать
отцу.
— А ты всем скажи:
отец, мол, родной виноват, — добавил Михей Зотыч с прежнею улыбкой. —
Отец насильно женил… Ну, и
будешь прав, да еще тебя-то пожалеют, особливо которые бабы ежели с жиру бесятся. Чужие-то люди жалостливее.
Галактион вскочил со стула и посмотрел на
отца совсем дикими глазами. О, как он сейчас его ненавидел, органически ненавидел вот за эту безжалостность, за смех, за самоуверенность, — ведь это
была его собственная несчастная судьба, которая смеялась над ним в глаза. Потом у него все помутилось в голове. Ему так много
было нужно сказать
отцу, а выходило совсем другое, и язык говорил не то. Галактион вдруг обессилел и беспомощно посмотрел кругом, точно искал поддержки.
— А вот помру, так все поправитесь, — ядовито ответил Михей Зотыч, тряхнув головой. — Умнее
отца будете жить. А сейчас-то надо бы тебя, милый сынок, отправить в волость, да всыпать горячих штук полтораста, да прохладить потом в холодной недельки с две. Эй, Вахрушка!
— А ежели я его люблю, вот этого самого Галактиона? Оттого я женил за благо время и денег не дал, когда в отдел он пошел… Ведь умница Галактион-то, а когда в силу войдет, так и никого бояться не
будет. Теперь-то вон как в нем совесть ходит… А тут еще
отец ему спуску не дает. Так-то, отче!
Долго Галактион ходил по опустевшему гнезду, переживая щемящую тоску. Особенно жутко ему сделалось, когда он вошел в детскую. Вот и забытые игрушки, и пустые кроватки, и детские костюмчики на стене… Чем бедные детки виноваты? Галактион присел к столу с игрушками и заплакал. Ему сделалось страшно жаль детей. У других-то все по-другому, а вот эти
будут сиротами расти при
отце с матерью… Нет, хуже! Ах, несчастные детки, несчастные!
«Ну, ушла к
отцу, что же из этого? — раздумывал Галактион. — Ну,
будут дети расти у дедушки, что же тут хорошего? Пьянство, безобразие, постоянные скандалы. Ах, Серафима, Серафима!»
— Сейчас мне не хочется занимать денег у
отца, но я отдам в самом скором времени… У меня
будут деньги.
— Ечкин
будет посаженым
отцом, а я шафером.
— О тебе же заботился. В самом деле, Харитина,
будем дело говорить. К
отцу ты не пойдешь, муж ничего не оставил, надо же чем-нибудь жить? А тут еще подвернутся добрые люди вроде Ечкина. Ведь оно всегда так начинается: сегодня смешно, завтра еще смешнее, а послезавтра и поправить нельзя.
Были два дня, когда уверенность доктора пошатнулась, но кризис миновал благополучно, и девушка начала быстро поправляться.
Отец радовался, как ребенок, и со слезами на глазах целовал доктора. Устенька тоже смотрела на него благодарными глазами. Одним словом, Кочетов чувствовал себя в классной больше дома, чем в собственном кабинете, и его охватывала какая-то еще не испытанная теплота. Теперь Устенька казалась почти родной, и он смотрел на нее с чувством собственности, как на отвоеванную у болезни жертву.
Даже бойкая Харитина, и та появлялась только, когда
отца не
было дома.
Галактион не
был здесь больше трех лет, не желая встречаться с
отцом, и
был поражен происшедшею переменой.
— Н-но-о?!. И что такое только
будет… Как бы только Михей Зотыч не выворотился… До него успевать
буду уж как-нибудь, а то всю музыку испортит. Ах, Галактион Михеич,
отец ты наш!.. Да мы для тебя ничего не пожалеем!
Галактион кое-как понял, в чем дело. Конечно, Вахрушка напился свыше меры — это так, но, с другой стороны, и
отец был неправ, не рассчитав старика. Во всем этом
было что-то такое дикое.
— Вот что, Вахрушка, и ты неправ и
отец тоже… Ну, я тебя, так и
быть, увезу в город и определю на место. Только смотри, уговор на берегу: водки ни-ни.
Вечером этого дня дешевка закончилась. Прохоров
был сбит и закрыл кабаки под предлогом, что вся водка вышла. Галактион сидел у себя и подсчитывал, во сколько обошлось это удовольствие. Получалась довольно крупная сумма, причем он не мог не удивляться, что Стабровский в своей смете на конкуренцию предусмотрел почти из копейки в копейку ее стоимость специально для Суслона. Именно за этим занятием накрыл Галактиона
отец. Он, по обыкновению, пробрался в дом через кухню.
Отец и сын на этот раз расстались мирно. Галактион даже съездил в Прорыв, чтобы повидаться с Емельяном, который не мог приехать в Суслон, потому что его Арина Матвеевна
была больна, — она в отсутствие грозного тестя перебралась на мельницу. Михей Зотыч делал вид, что ничего не знает о ее присутствии. Этот обман тяготил всех, и Галактион от души пожалел молчавшего, по обыкновению, Емельяна.
Благоразумнее других оказалась Харитина, удерживавшая сестер от открытого скандала. Другие начали ее подозревать, что она заодно с Агнией, да и прежде
была любимою тятенькиной дочерью. Затем явилось предположение, что именно она переедет к
отцу и заберет в руки все тятенькино хозяйство, а тогда пиши пропало. От Харитины все сбудется… Да и Харитон Артемьич оказывал ей явное предпочтение. Особенно рвала и метала писариха Анна, соединившаяся на этот случай с «полуштофовой женой».
Харитина действительно
была не глупа. Свое отступление из дома Галактиона она затушевала тем, что сначала переехала к
отцу. Предлог
был налицо: Агния находилась в интересном положении,
отец нуждался в утешении.
Галактион стоял все время на крыльце, пока экипаж не скрылся из глаз. Харитина не оглянулась ни разу. Ему сделалось как-то и жутко, и тяжело, и жаль себя. Вся эта поездка с Харитиной у
отца была только злою выходкой, как все, что он делал. Старик в глаза смеялся над ним и в глаза дразнил Харитиной. Да, «без щей тоже не проживешь». Это
была какая-то бессмысленная и обидная правда.
Диде
было уже шестнадцать лет, и наступало то, чего так боялся
отец.