Неточные совпадения
— Ах, аспид! ах, погубитель! — застонал старик. — Видел, Михей Зотыч? Гибель моя, а не сын… Мы с Булыгиным на ножах, а он, слышь,
к Булыгиным. Уж я его, головореза, три раза проклинал и на смирение посылал в степь, и своими
руками терзал — ничего не берет. У других отцов сыновья — замена, а мне нож вострый. Сколько я денег за него переплатил!
— Вот што, милая, — обратился гость
к стряпке, — принеси-ка ты мне ломтик ржаного хлебца черствого да соли крупной, штобы с хрустом… У вас, Анфуса Гавриловна, соль на дворянскую
руку: мелкая, а я привык по-крестьянски солить.
Старик должен был сам подойти
к девочке и вывел ее за
руку. Устюше было всего восемь лет. Это была прехорошенькая девочка с русыми волосами, голубыми глазками и пухлым розовым ротиком. Простое ситцевое розовое платьице делало ее такою милою куколкой. У Тараса Семеныча сразу изменился весь вид, когда он заговорил с дочерью, — и лицо сделалось такое доброе, и голос ласковый.
Появление старика Колобова в Суслоне было целым событием. Теперь уж все поняли, зачем птица прилетела. Всех больше волновался мельник Ермилыч, под
рукой распускавший нехорошие слухи про старика Колобова. Он боялся сильного конкурента. Но Колобов сам пришел
к нему на мельницу в гости, осмотрел все и сказал...
Потом он видел, как она медленно и спокойно подошла
к нему, обняла его своими голыми
руками и безмолвно прильнула
к его лицу горевшими губами.
На Галактиона так и пахнуло душистою волной, когда он подошел
к Харитине. Она была в шерстяном синем платье, красиво облегавшем ее точеную фигуру. Она нарочно подняла
руки, делая вид, что поправляет волосы, и все время не спускала с Галактиона своих дерзких улыбавшихся глаз.
Член управы Голяшкин, рослый и краснощекий детина, все время смотрел на Галактиона какими-то маслеными глазами и сладко улыбался. Он ужасно походил на вербного херувима, хотя и простой работы. Выждав, когда все перездоровались, Голяшкин подошел
к Галактиону, крепко пожал ему
руку и каким-то сладким голосом проговорил...
Фигура поднялась, с трудом перешла комнату и села
к нему на диван, так, чтобы свет не падал на лицо. Он заметил, что лицо было заплакано и глаза опущены. Она взяла его за
руку и опять точно застыла.
Она закрыла лицо
руками и тихо заплакала. Он видел только, как вздрагивала эта высокая лебединая грудь, видел эти удивительные
руки, чудные русалочьи волосы и чувствовал, что с ним делается что-то такое большое, грешное, бесповоротное и чудное. О, только один миг счастья, тень счастья! Он уже протянул
к ней
руки, чтоб схватить это гибкое и упругое молодое тело, как она испуганно отскочила от него.
Он схватил ее и привлек
к себе. Она не сопротивлялась и только смотрела на него своими темными большими глазами. Галактион почувствовал, что это молодое тело не отвечает на его безумный порыв ни одним движением, и его
руки распустились сами собой.
Галактион слушал эту странную исповедь и сознавал, что Харитина права. Да, он отнесся
к ней по-звериному и, как настоящий зверь, схватил ее давеча. Ему сделалось ужасно совестно. Женатый человек, у самого две дочери на
руках, и вдруг кто-нибудь будет так-то по-звериному хватать его Милочку… У Галактиона даже пошла дрожь по спине при одной мысли о такой возможности. А чем же Харитина хуже других? Дома не у чего было жить, вот и выскочила замуж за первого встречного. Всегда так бывает.
В течение целых пятнадцати лет все художества сходили Полуянову с
рук вполне благополучно, а робкие проявления протеста заканчивались тем, что жалобщики и обиженные должны были выкупать свою строптивость новою данью. Одним словом, все привыкли
к художествам Полуянова, считая их неизбежным злом, как градобитие, а сам Полуянов привык
к этому оригинальному режиму еще больше. Но с последним казусом вышла большая заминка. Нужно же было сибирскому исправнику наскочить на упрямого сибирского попа.
Он действительно подошел
к ней, когда доктора зачем-то вызвал судейский курьер, сел рядом и молча пожал ей
руку.
Прасковья Ивановна шушукалась с невестой и несколько раз без всякой побудительной причины стремительно начинала ее целовать. Агния еще больше конфузилась, и это делало ее почти миловидной. Доктор, чтобы выдержать свою жениховскую роль до конца, подошел
к ней и заговорил о каких-то пустяках. Но тут его поразили дрожавшие
руки несчастной девушки. «Нет, уж это слишком», — решил доктор и торопливо начал прощаться.
Галактион присел
к столу, закрыл лицо
руками, и Харитина видела только, как вздрагивали у него плечи от подавленных рыданий. Именно этого Харитина не ожидала и растерялась.
Он опять сел
к столу и задумался. Харитина ходила по комнате, заложив
руки за спину. Его присутствие начинало ее тяготить, и вместе с тем ей было бы неприятно, если бы он взял да ушел. Эта двойственность мыслей и чувств все чаще и чаще мучила ее в последнее время.
Вахрушка через прислугу, конечно, знал, что у Галактиона в дому «неладно» и что Серафима Харитоновна пьет запоем, и по-своему жалел его. Этакому-то человеку жить бы да жить надо, а тут дома, как в нетопленой печи. Ах, нехорошо! Вот ежели бы Харитина Харитоновна, так та бы повернула все единым духом. Хороша бабочка, всем взяла, а тоже живет ни
к шубе рукав. Дальше Вахрушка угнетенно вздыхал и отмахивался
рукой, точно отгонял муху.
Вечером Галактион поехал
к Стабровскому. Старик действительно был не совсем здоров и лежал у себя в кабинете на кушетке, закутав ноги пледом. Около него сидела Устенька и читала вслух какую-то книгу. Стабровский, крепко пожимая Галактиону
руку, проговорил всего одно слово.
Благоразумнее других оказалась Харитина, удерживавшая сестер от открытого скандала. Другие начали ее подозревать, что она заодно с Агнией, да и прежде была любимою тятенькиной дочерью. Затем явилось предположение, что именно она переедет
к отцу и заберет в
руки все тятенькино хозяйство, а тогда пиши пропало. От Харитины все сбудется… Да и Харитон Артемьич оказывал ей явное предпочтение. Особенно рвала и метала писариха Анна, соединившаяся на этот случай с «полуштофовой женой».
Полуянов как-то совсем исчез из поля зрения всей родни. О нем не говорили и не вспоминали, как о покойнике, от которого рады были избавиться. Харитина время от времени получала от него письма, сначала отвечала на них, а потом перестала даже распечатывать. В ней росло по отношению
к нему какое-то особенно злобное чувство. И находясь в ссылке, он все-таки связывал ее по
рукам и по ногам.
Пароход мог отправиться только в конце апреля. Кстати, Харитина назвала его «Первинкой» и любовалась этим именем, как ребенок, придумавший своей новой игрушке название. Отвал был назначен ранним утром, когда на пристанях собственно публики не было. Так хотел Галактион. Когда пароход уже отвалил и сделал поворот, чтобы идти вверх по реке,
к пристани прискакал какой-то господин и отчаянно замахал
руками. Это был Ечкин.
Доктор приложил ухо
к груди больной. Сердце еще билось, но очень слабо, точно его сжимала какая-то
рука. Это была полная картина алкоголизма. Жертва запольской мадеры умирала.
Девушка зарыдала, опустилась на колени и припала головой
к слабо искавшей ее материнской
руке. Губы больной что-то шептали, и она снова закрыла глаза от сделанного усилия. В это время Харитина привела только что поднятую с постели двенадцатилетнюю Катю. Девочка была в одной ночной кофточке и ничего не понимала, что делается. Увидев плакавшую сестру, она тоже зарыдала.
Доктор продолжал сидеть в столовой, пил мадеру рюмку за рюмкой и совсем забыл, что ему здесь больше нечего делать и что пора уходить домой. Его удивляло, что столовая делалась то меньше, то больше, что буфет делал напрасные попытки твердо стоять на месте, что потолок то уходил кверху, то спускался
к самой его голове. Он очнулся, только когда
к нему на плечо легла чья-то тяжелая
рука и сердитый женский голос проговорил...
Проезжая мимо Суслона, Луковников завернул
к старому благоприятелю попу Макару. Уже в больших годах был поп Макар, а все оставался такой же. Такой же худенький, и хоть бы один седой волос. Только с каждым годом старик делался все ниже, точно его гнула
рука времени. Поп Макар ужасно обрадовался дорогому гостю и под
руку повел его в горницы.
Галактион поднялся бледный, страшный, что-то хотел ответить, но только махнул
рукой и, не простившись, пошел
к двери. Устенька стояла посреди комнаты. Она задыхалась от волнения и боялась расплакаться. В этот момент в гостиную вошел Тарас Семеныч. Он посмотрел на сконфуженного гостя и на дочь и не знал, что подумать.
Оставалось только оформить договор и приступить
к делу уже «сильною
рукой», как говорил Павел Степаныч.
— А ты не будь дураком. Эх, голова — малина! У добрых людей так делается: как ехать
к венцу — пожалуйте, миленький тятенька, денежки из
рук в
руки, а то не поеду. Вот как по-настоящему-то. Сколько по уговору следовает получить?
Когда
к нему в кабинет вбежала горничная с известием о пожаре, он даже не шевельнулся на своем диване, а только махнул
рукой.
Бубнов струсил еще больше. Чтобы он не убежал, доктор запер все двери в комнате и опять стал у окна, — из окна-то он его уже не выпустит. А там, на улице, сбежались какие-то странные люди и кричали ему, чтоб он уходил, то есть Бубнов. Это уже было совсем смешно. Глупцы они, только теперь увидели его! Доктор стоял у окна и раскланивался с публикой, прижимая
руку к сердцу, как оперный певец.
Когда старцы уже подъезжали
к Жулановскому плесу, их нагнал Ермилыч, кативший на паре своих собственных лошадей. Дорожная кошевка и вся упряжка были сделаны на купеческую
руку, а сам Ермилыч сидел в енотовой шубе и бобровой шапке. Он что-то крикнул старикам и махнул
рукой, обгоняя их.
Подъезжая уже
к самой мельнице, скитники заметили медленно расходившуюся толпу. У крыльца дома стояла взмыленная пара, а сам Ермилыч лежал на снегу, раскинув
руки. Снег был утоптан и покрыт кровяными пятнами.
Стоило Устеньке закрыть глаза, как она сейчас видела себя женой Галактиона. Да, именно жена, то, из чего складывается нераздельный организм. О, как хорошо она умела бы любить эту упрямую голову, заполненную такими смелыми планами! Сильная мужская воля направлялась бы любящею женскою
рукой, и все делалось бы, как прекрасно говорили старинные русские люди, по душе. Все по душе, по глубоким внутренним тяготениям
к правде,
к общенародной совести.
— И окажу… — громко начал Полуянов, делая жест
рукой. — Когда я жил в ссылке, вы, Галактион Михеич, увели
к себе мою жену… Потом я вернулся из ссылки, а она продолжала жить. Потом вы ее прогнали… Куда ей деваться? Она и пришла ко мне… Как вы полагаете, приятно это мне было все переносить? Бедный я человек, но месть я затаил-с… Сколько лет питался одною злобой и, можно сказать, жил ею одной. И бедный человек желает мстить.