Неточные совпадения
—
Как есть каторжный: ни
днем, ни ночью покоя не знаю.
Описываемая сцена происходила на улице, у крыльца суслонского волостного правления. Летний вечер был на исходе, и возвращавшийся с покосов народ не останавливался около волости: наработавшиеся за
день рады были месту. Старика окружили только те мужики, которые привели его с покоса, да несколько других, страдавших неизлечимым любопытством. Село было громадное, дворов в пятьсот,
как все сибирские села, но в страду оно безлюдело.
— Нет, надо Флегонта Василича обождать, робя!.. Уж
как он вырешит это самое
дело, а пока мы его Вахрушке сдадим.
— Пойдем в горницы… Ну, удивил!.. Еще
как Лиодорка тебе шею не накостылял: прост он у меня на этакие
дела.
«Вот гостя господь послал: знакомому черту подарить, так назад отдаст, — подумал хозяин, ошеломленный таким неожиданным ответом. — Вот тебе и сват. Ни с которого краю к нему не подойдешь. То ли бы
дело выпили, разговорились, — оно все само бы и наладилось, а теперь разводи бобы всухую. Ну, и сват,
как кривое полено: не уложишь ни в
какую поленницу».
Михей Зотыч был один, и торговому дому Луковникова приходилось иметь с ним немалые
дела, поэтому приказчик сразу вытянулся в струнку, точно по нему выстрелили. Молодец тоже был удивлен и во все глаза смотрел то на хозяина, то на приказчика. А хозяин шел,
как ни в чем не бывало, обходя бунты мешков, а потом маленькою дверцей провел гостя к себе в низенькие горницы, устроенные по-старинному.
— Не один он такой-то… Другие в орде темным
делом капитал приобрели,
как Харитошка Булыгин. Известное
дело,
как там капиталы наживают. Недаром говорится: орда слепая.
Какими деньгами рассчитываются в орде? Ордынец возьмет бумажку, посмотрит и просит дать другую, чтобы «тавро поятнее».
— И своей фальшивой и привозные. Как-то наезжал ко мне по зиме один такой-то хахаль, предлагал купить по триста рублей тысячу. «У вас, говорит, уйдут в степь за настоящие»… Ну, я его, конечно, прогнал. Ступай, говорю, к степнякам, а мы этим самым товаром не торгуем… Есть, конечно, и из мучников всякие. А только деньги
дело наживное:
как пришли так и ушли. Чего же это мы с тобой в сухую-то тары-бары разводим? Пьешь чай-то?
— Особенное тут
дело выходит, Тарас Семеныч. Да… Не спросился Емельян-то, видно, родителя. Грех тут большой вышел… Там еще, на заводе, познакомился он с одною девицей… Ну, а она не нашей веры, и жениться ему нельзя, потому
как или ему в православные идти, или ей в девках сидеть. Так это самое
дело и затянулось: ни взад ни вперед.
Луковников был православный, хотя и дружил по торговым
делам со староверами. Этот случай его возмутил, и он откровенно высказал свое мнение, именно, что ничего Емельяну не остается,
как только принять православие.
— Ведь вот вы все такие, — карал он гостя. — Послушать, так все у вас
как по-писаному,
как следует быть… Ведь вот сидим вместе, пьем чай, разговариваем, а не съели друг друга. И
дела раньше делали… Чего же Емельяну поперек дороги вставать? Православной-то уж ходу никуда нет… Ежели уж такое
дело случилось, так надо по человечеству рассудить.
Братья нисколько не сомневались, что отец не будет шутить и сдержит свое слово. Не такой человек, чтобы болтать напрасно. Впрочем, Галактион ничем не обнаруживал своего волнения и относился к своей судьбе,
как к
делу самому обыкновенному.
— Ну, капитал
дело наживное, — спорила другая тетка, — не с деньгами жить… А вот карахтером-то ежели в тятеньку родимого женишок издастся, так уж оно не того… Михей-то Зотыч, сказывают, двух жен в гроб заколотил. Аспид настоящий, а не человек. Да еще сказывают, что у Галактиона-то Михеича уж была своя невеста на примете, любовным
делом, ну, вот старик-то и торопит, чтобы огласки
какой не вышло.
Жених держал себя с большим достоинством и знал все порядки по свадебному
делу. Он приезжал каждый
день и проводил с невестой
как раз столько времени, сколько нужно — ни больше, ни меньше. И остальных девушек не забывал: для каждой у него было свое словечко. Все невестины подруги полюбили Галактиона Михеича, а старухи шептали по углам...
Такое поведение, конечно, больше всего нравилось Анфусе Гавриловне, ужасно стеснявшейся сначала перед женихом за пьяного мужа, а теперь жених-то в одну руку с ней все делал и даже сам укладывал спать окончательно захмелевшего тестя. Другим ужасом для Анфусы Гавриловны был сын Лиодор, от которого она прямо откупалась: даст денег, и Лиодор пропадет на
день, на два. Когда он показывался где-нибудь на дворе, девушки сбивались,
как овечье стадо, в одну комнату и запирались на ключ.
Около этого богатыря собиралась целая толпа поклонников, следивших за каждым его движением,
как следят все поклонники за своими любимцами. Разве это не артист, который мог выпивать каждый
день по четверти ведра водки? И хоть бы пошатнулся. Таким образом, Сашка являлся главным развлечением мужской компании.
В писарском доме теперь собирались гости почти каждый
день. То поп Макар с попадьей, то мельник Ермилыч. Было о чем поговорить. Поп Макар
как раз был во время свадьбы в Заполье и привез самые свежие вести.
Дело с постройкой мельницы закипело благодаря все той же энергии Галактиона. Старик чуть не испортил всего, когда пришлось заключать договор с суслонскими мужиками по аренде Прорыва. «Накатился упрямый стих»,
как говорил писарь. Мужики стояли на своем, Михей Зотыч на своем, а спор шел из-за каких-то несчастных двадцати пяти рублей.
С мужиками Галактион говорил,
как свой брат, и живо повернул все
дело.
Писарь давно обленился, отстал от всякой работы и теперь казнился, поглядывая на молодого зятя,
как тот поворачивал всякое
дело. Заразившись его энергией, писарь начал заводить строгие порядки у себя в доме, а потом в волости. Эта домашняя революция закончилась ссорой с женой, а в волости взбунтовался сторож Вахрушка.
Чтобы отвести душу, Ермилыч и писарь сходились у попа Макара и тут судачили вволю, благо никто не мог подслушать. Писарь отстаивал новую мельницу,
как хорошее
дело, а отец Макар задумчиво качал головой и повторял...
В Вахрушке, по мере того
как они удалялись вглубь бассейна Ключевой, все сильнее сказывался похороненный солдатчиной коренной русский пахарь. Он то и
дело соскакивал с телеги, тыкал кнутовищем в распаханную землю и начинал ругаться.
Это путешествие чуть не закончилось катастрофой. Старики уже возвращались домой.
Дело происходило ночью, недалеко от мельницы Ермилыча. Лошадь шла шагом, нога за ногу. Старики дремали, прикорнув в телеге. Вдруг Вахрушка вздрогнул,
как строевая лошадь, заслышавшая трубу.
— Нисколько. Он такой же зять,
как и я. Родне не приходится считаться. Нечего нам
делить.
Днем у нее глаза были серые, а ночью темнели,
как у кошки; золотистые волосы обрамляли бледное лицо точно сиянием.
В сущности Харитина вышла очертя голову за Полуянова только потому, что желала хотя этим путем досадить Галактиону. На, полюбуйся,
как мне ничего не жаль! Из-за тебя гибну. Но Галактион, кажется, не почувствовал этой мести и даже не приехал на свадьбу, а послал вместо себя жену с братом Симоном. Харитина удовольствовалась тем, что заставила мужа выписать карету, и разъезжала в ней по магазинам целые
дни. Пусть все смотрят и завидуют,
как молодая исправница катается.
Больше всех суетился и хлопотал немец Штофф,
как человек, достаточно освоившийся с положением местных
дел.
— А
какие там люди, Сима, — рассказывал жене Галактион, — смелые да умные! Пальца в рот не клади… И все
дело ведется в кредит. Капитал — это вздор. Только бы умный да надежный человек был, а денег сколько хочешь. Все
дело в обороте. У нас здесь и капитал-то у кого есть, так и с ним некуда деться. Переваливай его с боку на бок,
как дохлую лошадь. Все от оборота.
Дело громадное и будет зависеть от тысячи случайностей, начиная с самой жестокой конкуренции,
какая существует только в нашем водочном
деле.
— Э,
дела найдем!.. Во-первых, мы можем предоставить вам некоторые подряды, а потом… Вы знаете, что дом Харитона Артемьича на жену, — ну, она передаст его вам: вот ценз. Вы на соответствующую сумму выдадите Анфусе Гавриловне векселей и дом… Кроме того, у вас уже сейчас в коммерческом мире есть свое имя,
как дельного человека, а это большой ход. Вас знают и в Заполье и в трех уездах… О, известность — тоже капитал!
У него горела голова, и мысли в голове толклись,
как в жаркий летний
день толкутся комары над болотом.
Харитона Артемьевича не было дома, — он уехал куда-то по
делам в степь. Агния уже третий
день гостила у Харитины. К вечеру она вернулась, и Галактион удивился,
как она постарела за каких-нибудь два года. После выхода замуж Харитины у нее не осталось никакой надежды, — в Заполье редко старшие сестры выходили замуж после младших. Такой уж установился обычай. Агния, кажется, примирилась с своею участью христовой невесты и мало обращала на себя внимания. Не для кого было рядиться.
— Не люблю… не люблю, — повторяла она и даже засмеялась,
как русалка. — Ты сильнее меня, а я все-таки не люблю… Милый, не обижайся: нельзя насильно полюбить. Ах, Галактион, Галактион!.. Ничего ты не понимаешь!.. Вот ты меня готов был задушить, а не спросишь,
как я живу, хорошо ли мне? Если бы ты действительно любил, так первым бы
делом спросил, приласкал, утешил, разговорил… Тошно мне, Галактион… вот и сейчас тошно.
А между тем в тот же
день Галактиону был прислан целый ворох всевозможных торговых книг для проверки. Одной этой работы хватило бы на месяц. Затем предстояла сложная поверка наличности с поездками в разные концы уезда. Обрадовавшийся первой работе Галактион схватился за
дело с медвежьим усердием и просиживал над ним ночи. Это усердие не по разуму встревожило самого Мышникова. Он под каким-то предлогом затащил к себе Галактиона и за стаканом чая,
как бы между прочим, заметил...
— Да,
дело совершенно верное, — тянул Мышников. — И даже очень глупое… А у Прасковьи Ивановны свой отдельный капитал. Притом
дни самого Бубнова уже сочтены… Мне говорил доктор… ну, этот сахар,
как его… Кочетов. Он тут что-то этакое вообще… Да, нам положительно некуда так торопиться.
— А ты, брат, не сомневайся, — уговаривал его Штофф, — он уже был с Галактионом на «ты». —
Как нажиты были бубновские капиталы? Тятенька был приказчиком и ограбил хозяина, пустив троих сирот по миру. Тут, брат, нечего церемониться… Еще темнее это винокуренное
дело. Обрати внимание.
Эта первая неудачная встреча не помешала следующим, и доктор даже понравился Галактиону,
как человек совершенно другого, неизвестного ему мира. Доктор постоянно был под хмельком и любил поговорить на разные темы, забывая на другой
день, о чем говорилось вчера.
Дело вышло как-то само собой. Повадился к Луковникову ездить Ечкин. Очень он не нравился старику, но, нечего делать, принимал его скрепя сердце. Сначала Ечкин бывал только наверху, в парадной половине, а потом пробрался и в жилые комнаты. Да ведь
как пробрался: приезжает Луковников из думы обедать, а у него в кабинете сидит Ечкин и с Устенькой разговаривает.
Для Ечкина это было совсем не убедительно. Он развил широкий план нового хлебного
дела,
как оно ведется в Америке. Тут были и элеватор, и подъездные пути, и скорый кредит, и заграничный экспорт, и интенсивная культура, — одним словом, все, что уже существовало там, на Западе. Луковников слушал и мог только удивляться. Ему начинало казаться, что это какой-то сон и что Ечкин просто его морочит.
— А
как вы думаете относительно сибирской рыбы? У меня уже арендованы пески на Оби в трех местах. Тоже
дело хорошее и верное. Не хотите? Ну, тогда у меня есть пять золотых приисков в оренбургских казачьих землях… Тут уж
дело вернее смерти. И это не нравится? Тогда, хотите, получим концессию на устройство подъездного пути от строящейся Уральской железной дороги в Заполье? Через пять лет вы не узнали бы своего Заполья: и банки, и гимназия, и театр, и фабрики кругом. Только нужны люди и деньги.
— Вот что, Тарас Семеныч, я недавно ехал из Екатеринбурга и все думал о вас… да. Знаете, вы делаете одну величайшую несправедливость. Вас это удивляет? А между тем это так… Сами вы можете жить,
как хотите, —
дело ваше, — а зачем же молодым запирать дорогу? Вот у вас девочка растет, мы с ней большие друзья, и вы о ней не хотите позаботиться.
Тарасу Семенычу было и совестно, что англичанка все распотрошила, а с другой стороны, и понравилось, что миллионер Стабровский с таким вниманием пересмотрел даже белье Устеньки. Очень уж он любит детей, хоть и поляк. Сам Тарас Семеныч редко заглядывал в детскую, а
какое белье у Устеньки — и совсем не знал. Что нянька сделает, то и хорошо. Все
дело чуть не испортила сама Устенька, потому что под конец обыска она горько расплакалась. Стабровский усадил ее к себе на колени и ласково принялся утешать.
Устенька навсегда сохранила в своей памяти этот решительный зимний
день, когда отец отправился с ней к Стабровским. Старуха нянька ревела еще с вечера, оплакивая свою воспитанницу,
как покойницу. Она только и повторяла, что Тарас Семеныч рехнулся и хочет обасурманить родную дочь. Эти причитания навели на девочку тоску, и она ехала к Стабровским с тяжелым чувством, вперед испытывая предубеждение против долговязой англичанки, рывшейся по комодам.
— Знаю, знаю, что ты тут хорошо устроился. Совсем хорошо… Ну,
как поживает любезная сестрица Харитина Харитоновна? А потом,
как эту мерзавку зовут? Бубниху?.. Хорошими
делами занялся, нечего сказать!
Галактион начинал побаиваться,
как бы не запутаться с этим
делом в чужих плутнях.
—
Какой я кавалер, Прасковья Ивановна? Неподходящее
дело.
— Раньше вы со мной шутки шутили… да, — шептал он. — Помните? Ну, да это все равно… Видите,
как у нас дело-то сошлось: вам все равно и мне все равно.
Галактион вернулся домой только вечером на другой
день. Серафима бросилась к окну и видела,
как от ворот отъезжал извозчик. Для нее теперь было все ясно. Он вошел сердитый, вперед приготовившись к неприятной сцене.
Перед Ильиным
днем поп Макар устраивал «помочь». На покос выходило до полуторых сот косцов. Мужики любили попа Макара и не отказывались поработать денек. Да и
как было не поработать, когда поп Макар крестил почти всех косцов, венчал, а в будущем должен был похоронить? За глаза говорили про попа то и се, а на
деле выходило другое. Теперь в особенности популярность попа Макара выросла благодаря свержению ига исправника Полуянова.
Когда мельник Ермилыч заслышал о поповской помочи, то сейчас же отправился верхом в Суслон. Он в последнее время вообще сильно волновался и начинал не понимать, что делается кругом. Только и радости, что поговорит с писарем. Этот уж все знает и всякое
дело может рассудить. Закон-то вот
как выучил… У Ермилыча было страстное желание еще раз обругать попа Макара, заварившего такую кашу. Всю округу поп замутил, и никто ничего не знает, что дальше будет.