Неточные совпадения
Темная находилась рядом со сторожкой, в которой
жил Вахрушка. Это была низкая и душная каморка
с соломой на полу. Когда Вахрушка толкнул в нее неизвестного бродягу, тот долго не мог оглядеться. Крошечное оконце, обрешеченное железом, почти не давало света. Старик сгрудил солому в уголок, снял свою котомку и расположился, как у себя дома.
— Да видно по обличью-то… Здесь все пшеничники
живут, богатей, а у тебя скула не по-богатому: может, и хлеб
с хрустом ел да
с мякиной.
В Заполье из дворян
проживало человек десять, не больше, да и те все были наперечет, начиная
с знаменитого исправника Полуянова и кончая приблудным русским немцем Штоффом, явившимся неизвестно откуда и еще более неизвестно зачем.
Были еще две маленьких комнаты, в одной из которых стояла кровать хозяина и несгораемый шкаф, а в другой
жила дочь Устинька
с старухой нянькой.
— Вот ращу дочь, а у самого кошки на душе скребут, — заметил Тарас Семеныч, провожая глазами убегавшую девочку. — Сам-то стар становлюсь, а
с кем она жить-то будет?.. Вот нынче какой народ пошел: козырь на козыре. Конечно, капитал будет, а только деньгами зятя не купишь, и через золото большие слезы льются.
Все соглашались
с ним, но никто не хотел ничего делать. Слава богу, отцы и деды
жили, чего же им иначить? Конечно, подъезд к реке надо бы вымостить, это уж верно, — ну, да как-нибудь…
Дед так и
прожил «колобком» до самой смерти, а сын, Михей Зотыч, уже был приписан к заводским людям, наравне
с другими детьми.
— Ну, капитал дело наживное, — спорила другая тетка, — не
с деньгами
жить… А вот карахтером-то ежели в тятеньку родимого женишок издастся, так уж оно не того… Михей-то Зотыч, сказывают, двух жен в гроб заколотил. Аспид настоящий, а не человек. Да еще сказывают, что у Галактиона-то Михеича уж была своя невеста на примете, любовным делом, ну, вот старик-то и торопит, чтобы огласки какой не вышло.
У Прорыва в несколько дней вырос настоящий лагерь. Больше сотни рабочих принялись за дело опытною рукою.
С плотничьей артелью вышел брат Емельян и сделался правою рукою Галактиона. Братья всегда
жили дружно.
Галактион задался целью непременно выстроить
жилой дом к заморозкам, чтобы переселиться
с женой на место работы.
— Ах, служба, служба: бит небитого везет! — смеялся мудреный хозяин, похлопывая Вахрушку по плечу. — Будем
жить, как передняя нога
с задней, как грива
с хвостом.
Справно
жил народ,
с тугим крестьянским достатком.
— Да ведь мне, батюшка, ничего от вас и не нужно, — объяснил Штофф, не сморгнув глазом. — Престо, счел долгом познакомиться
с вами, так как будем
жить в соседях.
Штофф попал в самое больное место скуповатого деревенского батюшки. Он
жил бездетным, вдвоем
с женой, и всю любовь сосредоточил на скромном стяжании, — его интересовали не столько сами по себе деньги, а главным образом процесс их приобретения, как своего рода спорт.
— Я хочу и сама
пожить, — заявила она
с наивностью намучившегося человека. — Будет
с нас детей.
— Завтра, то есть сегодня, я уеду, — прибавил он в заключение. — Если что вам понадобится, так напишите. Жена пока у вас
поживет… ну,
с неделю.
Галактион любил тещу, как родную мать, и рассказал ей все. Анфуса Гавриловна расплакалась, а потом обрадовалась, что зять будет
жить вместе
с ними. Главное — внучата будут тут же.
—
Поживите пока
с нами, а там видно будет, — говорила она, успокоившись после первых излияний. — Слава богу, свет не клином сошелся. Не пропадешь и без отцовских капиталов. Ох, через золото много напрасных слез льется! Тоже видывали достаточно всячины!
Выпитые две рюмки водки
с непривычки сильно подействовали на Галактиона. Он как-то вдруг почувствовал себя и тепло и легко, точно он всегда
жил в Заполье и попал в родную семью. Все пили и ели, как в трактире, не обращая на хозяина никакого внимания. Ласковый старичок опять был около Галактиона и опять заглядывал ему в лицо своими выцветшими глазами.
— Вы все еще
жилы тянете из моего пациента? — спросил он Галактиона сильно заплетавшимся языком. — И я тоже…
С двух сторон накаливаем. Да?
Дело вышло как-то само собой. Повадился к Луковникову ездить Ечкин. Очень он не нравился старику, но, нечего делать, принимал его скрепя сердце. Сначала Ечкин бывал только наверху, в парадной половине, а потом пробрался и в
жилые комнаты. Да ведь как пробрался: приезжает Луковников из думы обедать, а у него в кабинете сидит Ечкин и
с Устенькой разговаривает.
Для Луковникова ясно было одно, что новые умные люди подбираются к их старозаветному сырью и к залежавшимся купеческим капиталам, и подбираются настойчиво. Ему делалось даже страшно за то будущее, о котором Ечкин говорил
с такою уверенностью. Да, приходил конец всякой старинке и старинным людям. Как хочешь, приспособляйся по-новому. Да, страшно будет
жить простому человеку.
К Ечкину старик понемногу привык, даже больше — он начал уважать в нем его удивительный ум и еще более удивительную энергию. Таким людям и на свете
жить. Только в глубине души все-таки оставалось какое-то органическое недоверие именно к «жиду», и
с этим Тарас Семеныч никак не мог совладеть. Будь Ечкин кровный русак, совсем бы другое дело.
— Вот что, Тарас Семеныч, я недавно ехал из Екатеринбурга и все думал о вас… да. Знаете, вы делаете одну величайшую несправедливость. Вас это удивляет? А между тем это так… Сами вы можете
жить, как хотите, — дело ваше, — а зачем же молодым запирать дорогу? Вот у вас девочка растет, мы
с ней большие друзья, и вы о ней не хотите позаботиться.
— Вот мы приехали знакомиться, —
с польскою ласковостью заговорил Стабровский, наблюдая дочь. — Мы, старики, уже
прожили свое, а молодым людям придется еще
жить. Покажите нам свою славяночку.
— Не отпирайся… Обещал прислать за нами лошадей через две недели, а я
прожила целых шесть, пока не догадалась сама выехать. Надо же куда-нибудь деваться
с ребятишками… Хорошо, что еще отец
с матерью живы и не выгонят на улицу.
Встреча
с Лиодором в Кунаре окончательно вырешила дело. Галактион дальше не мог оставаться у тестя. Он нанял себе небольшую квартирку за хлебным рынком и переехал туда
с семьей. Благодаря бубновскому конкурсу он мог теперь
прожить до открытия банка, когда Штофф обещал ему место члена правления
с жалованьем в пять тысяч.
— Что тут обсуждать, когда я все равно ничего не понимаю? Такую дуру вырастили тятенька
с маменькой… А знаешь что? Я
проживу не хуже, чем теперь… да. Будут у меня руки целовать, только бы я
жила попрежнему. Это уж не Мышников сделает, нет… А знаешь, кто?
Дальше писарь узнал, как богато
живет Стабровский и какие порядки заведены у него в доме. Все женщины от души жалели Устеньку Луковникову, отец которой сошел
с ума и отдал дочь полякам.
Это уже окончательно взбесило писаря. Бабы и те понимают, что попрежнему
жить нельзя. Было время, да отошло… да… У него опять заходил в голове давешний разговор
с Ермилычем. Ведь вот человек удумал штуку. И как еще ловко подвел. Сам же и смеется над городским банком. Вдруг писаря осенила мысль. А что, если самому на манер Ермилыча, да не здесь, а в городе? Писарь даже сел, точно его кто ударил, а потом громко засмеялся.
— А мы-то! — проговорил он
с тяжелым вздохом и только махнул рукой. — Одним словом, родимая мамынька, зачем ты только на свет родила раба божия Флегонта? Как же нам-то
жить, Галактион Михеич? Ведь этак и впрямь слопают, со всем потрохом.
— Нечего сказать, хороша мука. Удивительное это дело, Флегонт Васильич: пока хорошо
с женой
жил — все в черном теле состоял, а тут, как ошибочку сделал — точно дверь распахнул. Даром деньги получаю. А жену жаль и ребятишек. Несчастный я человек… себе не рад
с деньгами.
— Думал: помру, — думал он вслух. — Тяжело душеньке
с грешным телом расставаться… Ох, тяжело! Ну, лежу и думаю: только ведь еще
жить начал… Раньше-то в египетской работе состоял, а тут на себя… да…
— А вот помру, так все поправитесь, — ядовито ответил Михей Зотыч, тряхнув головой. — Умнее отца будете
жить. А сейчас-то надо бы тебя, милый сынок, отправить в волость, да всыпать горячих штук полтораста, да прохладить потом в холодной недельки
с две. Эй, Вахрушка!
Трудненько женатому-то
с голою женой
жить, а у Нагибиной всего много.
Замараев,
живя в Заполье, обнаружил необыкновенную пронырливость, и, кажется, не было угла, где бы он не побывал, и такой щели, которую бы он не обнюхал
с опытностью настоящего сыщика. Эта энергия удивляла Галактиона, и он раз, незадолго до отъезда в резиденцию Прохорова и К o, спросил...
Расспрашивала его о Суслоне, как
живет Емельян
с тайною женой, что поделывает Михей Зотыч и т. д.
Но народ
жил справно благодаря большим наделам, степному чернозему и близости орды,
с которой шла мена на хлеб.
Неугомонный человек исчез как метеор. Ечкин поражал Галактиона своею необыкновенной энергией, смелостью и уменьем выпутаться из какого угодно положения. Сначала он относился к нему
с некоторым предубеждением, как к жиду, но теперь это детское чувство совершенно заслонялось другими соображениями. Вот как нужно
жить на белом свете, вот как работать.
— Ах, какая она красавица! — говорила
с завистью пани Стабровская, любовавшаяся всяким здоровым человеком. — Право, таким здоровым и сильным людям и умереть не страшно, потому что они
живут и знают, что значит
жить.
— Тебя не спрошу. Послушай, Галактион, мне надоело
с тобой ссориться. Понимаешь, и без тебя тошно. А тут ты еще пристаешь… И о чем говорить: нечем будет
жить — в прорубь головой. Таких ненужных бабенок и хлебом не стоит кормить.
Она молча подала ему руку и не шевельнулась
с места, чтобы проводить его до передней. В ее душе
жило смутное ожидание чего-то, и вот этого именно и не случилось.
— Они-с… Я ведь у них
проживаю и все вижу, а сказать никому не смею, даже богоданной маменьке. Не поверят-с. И даже меня же могут завинить в напраслине. Жена перед мужем всегда выправится, и я же останусь в дураках. Это я насчет Галактиона, сестрица. А вот ежели бы вы, напримерно, вечером заглянули к ним, так собственноручно увидели бы всю грусть. Весьма жаль.
Старушка любила пожаловаться новому зятю на его предшественников, а он так хорошо умел слушать ее старческую болтовню. Да и вообще аккуратный человек, как его ни поверни. Анфусе Гавриловне иногда делалось смешно над Агнией, как она ухаживала за мужем, — так в глаза и смотрит. Насиделась в девках-то, так оно и любопытно
с своим собственным мужем
пожить.
Впрочем, Галактион почти не
жил дома, а все разъезжал по делам банка и делам Стабровского. Прохоров не хотел сдаваться и вел отчаянную борьбу. Стороны зашли уже слишком далеко, чтобы помириться на пустяках. Стабровский
с каждым годом развивал свои операции все шире и начинал теснить конкурента уже на его территории. Весь вопрос сводился только на то, которая сторона выдержит дольше. О пощаде не могло быть и речи.
Теперь другие
живут, а тогда будет
жить он, то есть они
с Харитиной.
Когда показался вдали город, Вахрушка упал духом. В городе-то все богатые
живут, а он
с деревенским рылом лезет. Ох, и что только будет!
— Просто не понимаю, что сделалось
с женой, — удивлялся Замараев, разводя руками. — Уж я как ее уговаривал: не бери мамынькиных денег.
Проживем без них… А разве
с бабой сговоришь?
— Да о чем говорить-то? — возмущался Замараев. — Да я от себя готов заплатить эти десять тысяч…
Жили без них и
проживем без них, а тут одна мораль. Да и то сказать, много ли мне
с женой нужно? Ох, грехи, грехи!..
Галактион стоял все время на крыльце, пока экипаж не скрылся из глаз. Харитина не оглянулась ни разу. Ему сделалось как-то и жутко, и тяжело, и жаль себя. Вся эта поездка
с Харитиной у отца была только злою выходкой, как все, что он делал. Старик в глаза смеялся над ним и в глаза дразнил Харитиной. Да, «без щей тоже не
проживешь». Это была какая-то бессмысленная и обидная правда.