Неточные совпадения
— Да что ты из
меня жилы тянешь… Уходи, ежели хочешь быть цел! Так и своей Прасковье Ивановне скажи! Одним словом, убирайся
ко всем чертям!
— Подтянем, Илья Фирсыч? Ха-ха! Отцом родным будешь. Озолочу… Истинно господь прислал тебя
ко мне. Ведь вконец
я захудал. Зятья-то на мои денежки
живут да радуются, а
я в забвенном виде. Они радуются, а мы их по шапке… Ха-ха!.. Есть и на зятьев закон?
— Мисс Дудль, если вы почему-нибудь вздумаете — переезжайте прямо
ко мне, — предлагала несколько раз Устенька. — Право, мы
проживем вместе недурно.
— И окажу… — громко начал Полуянов, делая жест рукой. — Когда
я жил в ссылке, вы, Галактион Михеич, увели к себе мою жену… Потом
я вернулся из ссылки, а она продолжала
жить. Потом вы ее прогнали… Куда ей деваться? Она и пришла
ко мне… Как вы полагаете, приятно это
мне было все переносить? Бедный
я человек, но месть
я затаил-с… Сколько лет питался одною злобой и, можно сказать,
жил ею одной. И бедный человек желает мстить.
— Да, Настенька, и я не меньше тебя рад: теперь не расстанемся; переезжай
жить ко мне, — сказал Кирсанов, увлеченный чувством сострадательной любви, и, сказавши, тотчас же вспомнил: как же я сказал ей это? ведь она, вероятно, еще не догадывается о близости кризиса?
И добро бы сам пришел ко мне: «Возьми, мол, меня, Глеб Савиныч», — стал бы так-то, примерно, напрашиваться; ведь я же заговорил сперва-наперво; и говорю: «Ступай, мол, дядя,
жить ко мне!» Дело, выходит, полюбовное, незаказное… выходит, и сумлеваться нечего!..
Неточные совпадения
— Долли, постой, душенька.
Я видела Стиву, когда он был влюблен в тебя.
Я помню это время, когда он приезжал
ко мне и плакал, говоря о тебе, и какая поэзия и высота была ты для него, и
я знаю, что чем больше он с тобой
жил, тем выше ты для него становилась. Ведь мы смеялись бывало над ним, что он к каждому слову прибавлял: «Долли удивительная женщина». Ты для него божество всегда была и осталась, а это увлечение не души его…
«Княжна, mon ange!» — «Pachette!» — «—Алина»! — // «Кто б мог подумать? Как давно! // Надолго ль? Милая! Кузина! // Садись — как это мудрено! // Ей-богу, сцена из романа…» — // «А это дочь моя, Татьяна». — // «Ах, Таня! подойди
ко мне — // Как будто брежу
я во сне… // Кузина, помнишь Грандисона?» // «Как, Грандисон?.. а, Грандисон! // Да, помню, помню. Где же он?» — // «В Москве,
живет у Симеона; //
Меня в сочельник навестил; // Недавно сына он женил.
— Родя, милый мой, первенец ты мой, — говорила она, рыдая, — вот ты теперь такой же, как был маленький, так же приходил
ко мне, так же и обнимал и целовал
меня; еще когда мы с отцом
жили и бедовали, ты утешал нас одним уже тем, что был с нами, а как
я похоронила отца, — то сколько раз мы, обнявшись с тобой вот так, как теперь, на могилке его плакали.
— Сюда, сюда
ко мне! — умоляла Соня, — вот здесь
я живу!.. Вот этот дом, второй отсюда…
Ко мне, поскорее, поскорее!.. — металась она
ко всем. — За доктором пошлите… О господи!
Карандышев. Да, это смешно…
Я смешной человек…
Я знаю сам, что
я смешной человек. Да разве людей казнят за то, что они смешны?
Я смешон — ну, смейся надо
мной, смейся в глаза! Приходите
ко мне обедать, пейте мое вино и ругайтесь, смейтесь надо
мной —
я того стою. Но разломать грудь у смешного человека, вырвать сердце, бросить под ноги и растоптать его! Ох, ох! Как
мне жить! Как
мне жить!