Неточные совпадения
— А привык я. Все пешком больше хожу: которое место пешком пройдешь, так оно памятливее. В Суслоне чуть
было не загостился у твоего зятя, у писаря…
Хороший мужик.
— А то как же… И невесту уж высмотрел.
Хорошая невеста, а женихов не
было. Ну, вот я и пришел… На вашей Ключевой женюсь.
— Что же,
будем строиться, — согласился Галактион. — Мы проезжали мимо Суслона. Место подходящее… А только я бы
лучше на устье Ключевой поставил мельницу.
— А еще то, родитель, что ту же бы девушку взять да самому, так оно, пожалуй, и
лучше бы
было. Это я так, к слову… А вообще Серафима Харитоновна девица вполне правильная.
— Думал я, по осени сыграем свадьбу… По-хорошему, думал, все дельце пойдет. А теперь другое… Да. Через две недели теперь свадьба
будет.
Анфуса Гавриловна все это слышала из пятого в десятое, но только отмахивалась обеими руками: она хорошо знала цену этим расстройным свадебным речам. Не одно
хорошее дело рассыпалось вот из-за таких бабьих шепотов. Лично ей жених очень нравился, хотя она многого и не понимала в его поведении. А главное, очень уж пришелся он по душе невесте. Чего же еще надо? Серафимочка точно помолодела лет на пять и
была совершенно счастлива.
И действительно, Галактион интересовался, главным образом, мужским обществом. И тут он умел себя поставить и просто и солидно: старикам — уважение, а с другими на равной ноге. Всего
лучше Галактион держал себя с будущим тестем, который закрутил с самого первого дня и мог говорить только всего одно слово: «
Выпьем!» Будущий зять оказывал старику внимание и делал такой вид, что совсем не замечает его беспросыпного пьянства.
Полуянов значительно оживил свадебное торжество. Он отлично
пел, еще
лучше плясал и вообще
был везде душой компании. Скучавшие девушки сразу ожили, и веселье полилось широкою рекой, так что стоном стон стоял. На улице собиралась целая толпа любопытных, желавшая хоть издали послушать, как тешится Илья Фирсыч. С женихом он сейчас же перешел на «ты» и несколько раз принимался целовать его без всякой видимой причины.
В лице Вахрушки хитрый старик приобрел очень
хорошего сотрудника. Вахрушка
был человек бывалый, насмотрелся всячины, да и свою округу знал как пять пальцев. Потом он
был с бедной приуральской стороны и знал цену окружавшему хлебному богатству, как никто другой.
— Слышал, слышал, голубчик, — повторил он. — Этим и должно
было кончиться… Чем скорее, тем
лучше.
— А мне что!.. Какая
есть… Старая
буду, грехи
буду замаливать… Ну, да не стоит о наших бабьих грехах толковать: у всех у нас один грех. У
хорошего мужа и жена
хорошая, Галактион. Это уж всегда так.
Умный старик понимал, что попрежнему девушку воспитывать нельзя, а отпустить ее в гимназию не
было сил. Ведь только и свету
было в окне, что одна Устенька. Да и она тосковать
будет в чужом городе. Думал-думал старик, и ничего не выходило; советовался кое с кем из посторонних — тоже не
лучше. Один совет — отправить Устеньку в гимназию. Легко сказать, когда до Екатеринбурга больше четырехсот верст! Выручил старика из затруднения неожиданный и странный случай.
— А между тем обидно, Тарас Семеныч. Поставьте себя на мое место. Ведь еврей такой же человек. Среди евреев
есть и дураки и
хорошие люди. Одним словом, предрассудок. А что верно, так это то, что мы люди рабочие и из ничего создаем капиталы. Опять-таки: никто не мешает работать другим. А если вы не хотите брать богатства, которое лежит вот тут, под носом… Упорно не хотите. И средства
есть и энергия, а только не хотите.
— А как вы думаете относительно сибирской рыбы? У меня уже арендованы пески на Оби в трех местах. Тоже дело
хорошее и верное. Не хотите? Ну, тогда у меня
есть пять золотых приисков в оренбургских казачьих землях… Тут уж дело вернее смерти. И это не нравится? Тогда, хотите, получим концессию на устройство подъездного пути от строящейся Уральской железной дороги в Заполье? Через пять лет вы не узнали бы своего Заполья: и банки, и гимназия, и театр, и фабрики кругом. Только нужны люди и деньги.
Да, он
был два раза неправ относительно жены, но и другие мужья не
лучше, а еще хуже.
— Опять ты глуп… Раньше-то ты сам цену ставил на хлеб, а теперь
будешь покупать по чужой цене. Понял теперь? Да еще сейчас вам, мелкотравчатым мельникам, повадку дают, а после-то всех в один узел завяжут… да… А ты сидишь да моргаешь… «Хорошо», говоришь. Уж на что
лучше… да… Ну, да это пустяки, ежели сурьезно разобрать. Дураков учат и плакать не велят… Похожи
есть патреты. Вот как нашего брата выучат!
«Ну, ушла к отцу, что же из этого? — раздумывал Галактион. — Ну,
будут дети расти у дедушки, что же тут
хорошего? Пьянство, безобразие, постоянные скандалы. Ах, Серафима, Серафима!»
Он понимал, что Стабровский готовился к настоящей и неумолимой войне с другими винокурами и что в конце концов он должен
был выиграть благодаря знанию, предусмотрительности и смелости, не останавливающейся ни перед чем. Ничего подобного раньше не бывало, и купеческие дела велись ощупью, по старинке. Галактион понимал также и то, что винное дело — только ничтожная часть других финансовых операций и что новый банк является здесь страшною силой, как
хорошая паровая машина.
— А вы тут засудили Илью Фирсыча? — болтал писарь, счастливый, что может поговорить. — Слышали мы еще в Суслоне… да. Жаль,
хороший был человек. Тоже вот и про банк ваш наслышались. Что же, в добрый час… По другим городам везде банки заведены. Нельзя отставать от других-то, не те времена.
Больная привязалась к доктору и часто задерживала его своими разговорами. Чем-то таким
хорошим, чистым и нетронутым веяло от этого девичьего лица, которому болезнь придала такую милую серьезность. Раньше доктор не замечал, какое лицо у Устеньки, а теперь удивлялся ее типичной красоте. Да, это
было настоящее русское лицо,
хорошее своим простым выражением и какою-то затаенною ласковою силой.
Главные банковские операции сосредоточивались на хлебном деле, и оно
было известно банковскому правлению
лучше, чем производителям, торговым посредникам и потребителям.
— Да, да, поздравляю, — повторял Стабровский. — У меня
был Прохоров, но я его не принял. Ничего, подождет. Его нужно выдержать. Теперь мы
будем предписывать условия. Заметьте, что не в наших интересах топить его окончательно, да я и не люблю этого. Зачем? Тем более что я совсем и не желаю заниматься винокуренным делом… Только статья дохода — не больше того. А для него это
хороший урок.
Старушка умерла от разрыва сердца. Малыгинский дом точно весь застонал. Пока
была жива старушка, ее почти не замечали, а теперь для всех
было ясно как день, что с нею вместе рушился весь дом. И всех
лучше понимал это сам Харитон Артемьич, ходивший из комнаты в комнату, как оглушенный.
— Так, так… То-то нынче добрый народ пошел: все о других заботятся, а себя забывают. Что же, дай бог… Посмотрел я в Заполье на добрых людей… Хорошо. Дома понастроили новые, магазины с зеркальными окнами и все перезаложили в банк. Одни строят, другие деньги на постройку дают — чего
лучше? А тут еще: на, испей дешевой водочки… Только вот как с закуской
будет? И ты тоже вот добрый у меня уродился: чужого не жалеешь.
Стабровский очень
был обрадован, когда «слявяночка» явилась обратно, счастливая своим молодым самопожертвованием. Даже Дидя, и та
была рада, что Устенька опять
будет с ней. Одним словом, все устроилось как нельзя
лучше, и «славяночка» еще никогда не чувствовала себя такою счастливой. Да, она уже
была нужна, и эта мысль приводила ее в восторг. Затем она так любила всю семью Стабровских, мисс Дудль, всех. В этом именно доме она нашла то, чего ей не могла дать даже отцовская любовь.
— А как вы полагаете, откуда деньги у Болеслава Брониславича? Сначала он
был подрядчиком и морил рабочих, как мух, потом он начал
спаивать мужиков, а сейчас разоряет целый край в обществе всех этих банковских воров. Честных денег нет, славяночка. Я не обвиняю Стабровского: он не
лучше и не хуже других. Но не нужно закрывать себе глаза на окружающее нас зло. Хороша и литература, и наука, и музыка, — все это отлично, но мы этим никогда не закроем печальной действительности.
Представьте себе простую картину: вам хочется
есть, перед вами
хороший завтрак, — разве вы можете его
есть с покойною совестью, когда вас окружают десятки голодных девушек, голодных детей?
Прохоров подумал и согласился, что в этом «мундире», пожалуй, и
лучше явиться в Заполье. Конечно, Полуянов
был медвежья лапа и драл с живого и мертвого, но и другие-то хороши… Те же, нынешние, еще почище
будут, только ни следу, ни дороги после них, — очень уж ловкий народ.
Мы во многом не согласимся с Устенькой, за многое она отнесется ко мне критически, может
быть, даже строго осудит, но я понимаю ее теперешнее настроение,
хорошее, светлое, доброе…
Здесь тебе говорили: нет ни немцев, ни жидов, ни славян, а
есть просто люди, люди
хорошие и дурные…
Пока мы можем
быть, в лучшем случае, справедливыми и
хорошими только у себя в семье, но нельзя любить свою семью, если не любишь других.
Иди, славяночка, к своим, там уже
есть много
хороших людей.
Она для других
была только в
хорошем или дурном настроении, что еще не давало повода делать какие-нибудь предположения об ее интимной жизни.
— Совсем несчастный! Чуть-чуть бы по-другому судьба сложилась, и он бы другой
был. Такие люди не умеют гнуться, а прямо ломаются. Тогда много греха на душу взял старик Михей Зотыч, когда насильно женил его на Серафиме. Прежде-то всегда так делали, а по нынешним временам говорят, что свои глаза
есть. Михей-то Зотыч думал
лучше сделать, чтобы Галактион не сделал так, как брат Емельян, а оно вон что вышло.
— Ох, слышу!..
Пил бы уж ты
лучше свою водку, Илья Фирсыч, да прилег отдохнуть.
— Ох, уж эта мне форма!.. Зарез. Все по форме меня надували, а зятья
лучше всех… Где же правда-то? Ведь
есть же она, матушка? Меня грабят по форме, а я должен молчать… Нет, шалишь!
Конечно,
есть такие особенные
хорошие люди, да лиха беда, что их очень уж мало…
— И он тоже все сказал… Ведь
хороший бы человек из него мог
быть, если бы такая голова к месту пришлась.
Кто угодно выскажи ему то же самое, что говорила Устенька, не
было бы так обидно, а тут удар
был нанесен такою чистою и
хорошею рукой.
Полуянов скромно отмахивался, как лицо заинтересованное. Выходило настоящее похмелье в чужом пиру. Да и так он не посоветовал бы посылать Ечкина для переговоров. Как раз он получит деньги, да себе в карман и положит, как
было с стеариновой фабрикой.
Хороший человек, а деньги показывать нельзя.
— Некому больше, — с женскою логикой отвечала свидетельница. — Он и меня просватал, чтобы
лучше было отравить папашу… Это вам всякий скажет.
Из станиц Михей Зотыч повернул прямо на Ключевую, где уже не
был три года.
Хорошего и тут мало
было. Народ совсем выбился из всякой силы. Около десяти лет уже выпадали недороды, но покрывались то степным хлебом, то сибирским. Своих запасов уже давно не
было, и хозяйственное равновесие нарушилось в корне. И тут пшеничники плохо пахали, не хотели удобрять землю и везли на рынок последнее. Всякий рассчитывал перекрыться урожаем, а земля точно затворилась.
Потом Михею Зотычу сделалось страшно уже не за себя, а за других, за потемневший разум, за страшное зверство, которое дремлет в каждом человеке. Убитому
лучше — раз потерпеть, а убивцы
будут всю жизнь казниться и муку мученическую принимать. Хуже всякого зверя человек, когда господь лишит разума.
Впрочем, в данном случае старик уже не доверял самому себе, — в известном возрасте начинает казаться, что прежде
было все
лучше, а особенно
лучше были прежние люди.
И другие
были не
лучше: Штофф, Мышников, свои собственные служащие, и
лучше всех, конечно,
был зять, ждавший его смерти, как воскресения. О, как теперь всех понимал Стабровский и как понимал то, что вся его жизнь
была одною сплошною ошибкой!
Конечно, жаль Ермилыча,
хороший был человек, а опять и деньги тридцать тысяч не лишние.
Впрочем, ближе к реке Ключевой, где разлеглись заливные луга, травы
были совсем
хорошие.