Неточные совпадения
Бродяга скорчил такую рожу, что Ермилыч невольно фыркнул и сейчас же испугался, закрыв
пасть ладонью. Писарь сурово скосил на него глаза и как-то вдруг зарычал, так что отдельных слов нельзя
было разобрать. Это
был настоящий поток привычной стереотипной ругани.
Какой-то белобрысый парень «
пал» на телегу и быстро погнался за бродягой, который уже
был далеко. На ходу бродяга оглядывался и, заметив погоню, прибавил ходу.
Такое поведение, конечно, больше всего нравилось Анфусе Гавриловне, ужасно стеснявшейся сначала перед женихом за пьяного мужа, а теперь жених-то в одну руку с ней все делал и даже сам укладывал
спать окончательно захмелевшего тестя. Другим ужасом для Анфусы Гавриловны
был сын Лиодор, от которого она прямо откупалась: даст денег, и Лиодор пропадет на день, на два. Когда он показывался где-нибудь на дворе, девушки сбивались, как овечье стадо, в одну комнату и запирались на ключ.
Появились и другие неизвестные люди. Их привел неизвестно откуда Штофф. Во-первых, вихлястый худой немец с бритою верхней губой, — он говорил только вопросами: «Что вы думаете? как вы сказали?» Штофф отрекомендовал его своим самым старым другом, который
попал в Заполье случайно, проездом в Сибирь. Фамилия нового немца
была Драке, Федор Федорыч.
Последними уже к большому столу явились два новых гостя. Один
был известный поляк из ссыльных, Май-Стабровский, а другой — розовый, улыбавшийся красавец, еврей Ечкин. Оба они
были из дальних сибиряков и оба
попали на свадьбу проездом, как знакомые Полуянова. Стабровский, средних лет господин, держал себя с большим достоинством. Ечкин поразил всех своими бриллиантами, которые у него горели везде, где только можно
было их посадить.
Были приглашены также мельник Ермилыч и поп Макар. Последний долго не соглашался ехать к староверам, пока писарь не уговорил его. К самому новоселью подоспел и исправник Полуянов, который обладал каким-то чутьем
попадать на такие праздники. Одним словом, собралась большая и веселая компания. Как-то все выходило весело, начиная с того, что Харитон Артемьевич никак не мог узнать зятя-писаря и все спрашивал...
Было часов одиннадцать, и Евлампия Харитоновна еще
спала, чему Галактион
был рад. Он не любил эту модницу больше всех сестер. Такая противная бабенка, и ее мог выносить только один Штофф.
Выпитые две рюмки водки с непривычки сильно подействовали на Галактиона. Он как-то вдруг почувствовал себя и тепло и легко, точно он всегда жил в Заполье и
попал в родную семью. Все
пили и
ели, как в трактире, не обращая на хозяина никакого внимания. Ласковый старичок опять
был около Галактиона и опять заглядывал ему в лицо своими выцветшими глазами.
Он напрасно старался припомнить последовательный ход событий, — они обрывались Пашенькой, а что
было дальше, он не помнит, как не помнит, как
попал в эту комнату.
Фигура поднялась, с трудом перешла комнату и села к нему на диван, так, чтобы свет не
падал на лицо. Он заметил, что лицо
было заплакано и глаза опущены. Она взяла его за руку и опять точно застыла.
От этих разговоров и холодной воды Галактион совсем отрезвился. Ему теперь
было совестно вообще, потому что он в первый раз
попал к Харитине в таком виде.
Полуянов в какой-нибудь месяц страшно изменился, начиная с того, что уже по необходимости не мог ничего
пить. С лица
спал пьяный опух, и он казался старше на целых десять лет. Но всего удивительнее
было его душевное настроение, складывавшееся из двух неравных частей: с одной стороны — какое-то детское отчаяние, сопровождавшееся слезами, а с другой — моменты сумасшедшей ярости.
Вечером поздно Серафима получила записку мужа, что он по неотложному делу должен уехать из Заполья дня на два. Это еще
было в первый раз, что Галактион не зашел проститься даже с детьми. Женское сердце почуяло какую-то неминуемую беду, и первая мысль у Серафимы
была о сестре Харитине. Там Галактион, и негде ему больше
быть… Дети
спали. Серафима накинула шубку и пешком отправилась к полуяновской квартире. Там еще
был свет, и Серафима видела в окно, что сестра сидит у лампы с Агнией. Незачем
было и заходить.
— Да так… Вот ты теперь
ешь пирог с луком, а вдруг протянется невидимая лапа и цап твой пирог. Только и видел… Ты пасть-то раскрыл, а пирога уж нет. Не понимаешь? А дело-то к тому идет и даже весьма деликатно и просто.
— Уж какая судьба выпадет. Вот вы гонялись за Харитиной, а
попали на меня. Значит,
была одна судьба, а сейчас вам выходит другая: от ворот поворот.
Когда Галактион начал
есть рыбу ножом, англичанка величественно поднялась и
павой выплыла из столовой.
Полуянов
был осужден. Его приговорили к ссылке в не столь отдаленные места Сибири, что
было равносильно возвращению на родину. Он опять
упал духом и вместо последнего слова расплакался самым глупым образом. Его едва успокоили. В момент приговора Харитины в зале суда уже не
было. Она перестала интересоваться делом и уехала с доктором утешать Прасковью Ивановну.
— А у меня все поясница к ненастью тоскует, — завел
было Харитон Артемьич политичный разговор, стараясь
попасть в тон будущему зятю доктору.
Он бесцельно шагал по кабинету, что-то высчитывая и прикладывая в уме,
напевал что-нибудь из духовного и терпеливо ждал хозяина, без которого не мог ложиться
спать.
— Распыхались наши купцы не к добру, — пошептывал миллионер, точно колдун. — Ох, не
быть добру!.. Очень уж круто повернулись все, точно с печи
упали.
Чем ближе Галактион знакомился со Стабровским, тем большим и большим уважением проникался к нему, как к человеку необыкновенному, начиная с того, что совершенно
было неизвестно, когда Стабровский
спал и вообще отдыхал.
Характерный случай выдался в Суслоне. Это
была отчаянная вылазка со стороны Прохорова, именно
напасть на врага в его собственном владении. Трудно сказать, какой тут
был расчет, но все произошло настолько неожиданно, что даже Галактион смутился. Одно из двух: или Прохоров получил откуда-нибудь неожиданное подкрепление, или в отчаянии хотел погибнуть в рукопашной свалке. Важно
было уже то, что Прохоров и К° появились в самом «горле», как выражались кабатчики.
Когда показался вдали город, Вахрушка
упал духом. В городе-то все богатые живут, а он с деревенским рылом лезет. Ох, и что только
будет!
Явившийся Лиодор усилил смуту. Он приехал совершенно неожиданно ночью. Дежурившая «полуштофова жена»
спала. Лиодор взломал в столовой буфет, забрал все столовое серебро и скрылся. Утром произошел настоящий скандал. Сестры готовы
были, кажется, разорвать «полуштофову жену», так что за нее вынужден
был вступиться сам Харитон Артемьич.
Целый день Галактион ходил грустный, а вечером, когда зажгли огонь, ему сделалось уж совсем тошно. Вот здесь сидела Харитина, вот на этом диване она
спала, — все напоминало ее, до позабытой на окне черепаховой шпильки включительно. Галактион долго
пил чай, шагал по комнате и не мог дождаться, когда можно
будет лечь
спать. Бывают такие проклятые дни.
Мельница Ермилыча
была уже в виду, когда навстречу скитникам
попал скакавший без шапки мужик.
Харитина
упала в траву и лежала без движения, наслаждаясь блаженным покоем. Ей хотелось вечно так лежать, чтобы ничего не знать, не видеть и не слышать. Тяжело
было даже думать, — мысли точно сверлили мозг.
Неточные совпадения
Городничий (в сторону).Славно завязал узелок! Врет, врет — и нигде не оборвется! А ведь какой невзрачный, низенький, кажется, ногтем бы придавил его. Ну, да постой, ты у меня проговоришься. Я тебя уж заставлю побольше рассказать! (Вслух.)Справедливо изволили заметить. Что можно сделать в глуши? Ведь вот хоть бы здесь: ночь не
спишь, стараешься для отечества, не жалеешь ничего, а награда неизвестно еще когда
будет. (Окидывает глазами комнату.)Кажется, эта комната несколько сыра?
Иной городничий, конечно, радел бы о своих выгодах; но, верите ли, что, даже когда ложишься
спать, все думаешь: «Господи боже ты мой, как бы так устроить, чтобы начальство увидело мою ревность и
было довольно?..» Наградит ли оно или нет — конечно, в его воле; по крайней мере, я
буду спокоен в сердце.
К нам земская полиция // Не
попадала по́ году, — // Вот
были времена!
Пир кончился, расходится // Народ. Уснув, осталися // Под ивой наши странники, // И тут же
спал Ионушка // Да несколько упившихся // Не в меру мужиков. // Качаясь, Савва с Гришею // Вели домой родителя // И
пели; в чистом воздухе // Над Волгой, как набатные, // Согласные и сильные // Гремели голоса:
А жизнь
была нелегкая. // Лет двадцать строгой каторги, // Лет двадцать поселения. // Я денег прикопил, // По манифесту царскому //
Попал опять на родину, // Пристроил эту горенку // И здесь давно живу. // Покуда
были денежки, // Любили деда, холили, // Теперь в глаза плюют! // Эх вы, Аники-воины! // Со стариками, с бабами // Вам только воевать…