Неточные совпадения
Ряды изб, по сибирскому обычаю, выходили к реке не лицом, а огородами, что имело хозяйственное значение: скотину
поить ближе, а бабам за
водой ходить.
— Посмотрим, — бормотал он, поглядывая на Галактиона. — Только ведь в устье-то
вода будет по весне долить. Сила не возьмет… Одна другую реки
будут подпирать.
— Нельзя на курье строиться, — авторитетно говорил Галактион. — По весне
вода широко
будет разливаться, затопит пашни, и не оберешься хлопот с подтопами.
От этих разговоров и холодной
воды Галактион совсем отрезвился. Ему теперь
было совестно вообще, потому что он в первый раз попал к Харитине в таком виде.
— Это ваше счастие… да… Вот вы теперь
будете рвать по частям, потому что боитесь влопаться, а тогда, то
есть если бы
были выучены, начали бы глотать большими кусками, как этот ваш Мышников… Я знаю несколько таких полированных купчиков, и все на одну колодку… да. Хоть ты его в семи
водах мой, а этой вашей купеческой жадности не отмыть.
Вот такая же
была, как две капли
воды.
В другой деревне Полуянов с этою же целью опечатал целое озеро, то
есть взял веревку, спустил один конец в
воду, а другой припечатал к вбитому на берегу колу.
Как это ни странно, но до известной степени Полуянов
был прав. Да, он принимал благодарности, а что
было бы, если б он все правонарушения и казусы выводил на свежую
воду? Ведь за каждым что-нибудь
было, а он все прикрывал и не выносил сору из избы. Взять хоть ту же скоропостижную девку, которая лежит у попа на погребе: она из Кунары, и
есть подозрение, что это работа Лиодорки Малыгина и Пашки Булыгина. Всех можно закрутить так, что ни папы, ни мамы не скажут.
Прежде Ключевую под курьей нужно
было только в лодке переплывать, а теперь переехали в брод,
вода едва хватала лошади по брюхо. Писарь опять озлился и, посмотрев вверх по Ключевой к Прорыву, заметил...
Положим, что она рябовата и немного косит, — ну, да доктору с женина лица не
воду пить.
У них
были какие-то многолетние сибирские счеты, которые в таких случаях являлись для Ечкина холодною
водой, отрезвлявшею его самое законное негодование, как
было и в данном случае.
— Я знаю ее характер: не пойдет… А поголодает, посидит у хлеба без
воды и выкинет какую-нибудь глупость.
Есть тут один адвокат, Мышников, так он давно за ней ухаживает. Одним словом, долго ли до греха? Так вот я и хотел предложить с своей стороны… Но от меня-то она не примет. Ни-ни! А ты можешь так сказать, что много
был обязан Илье Фирсычу по службе и что мажешь по-родственному ссудить. Только требуй с нее вексель, a то догадается.
С одной стороны,
было неудобно, что река Ключевая
была судоходна до Заполья только в полую
воду, а с другой стороны, это неудобство представляло для Галактиона большие выгоды.
— Купец в лавке хвалит товар, сынок, а покупатель дома… Ничего, хорошо…
Воду я люблю, а у тебя сразу две реки… По весне-то вот какой разлив
будет… да.
В горах
было особенно много снега, и ключевские мельники со страхом ждали полой
воды, которая рвала и разносила по веснам их плотины.
Положим,
вода была выше межени на целых четыре аршина, но все-таки могли
быть разные неожиданности.
— Нужно
быть сумасшедшим, чтобы не понимать такой простой вещи. Деньги — то же, что солнечный свет, воздух,
вода, первые поцелуи влюбленных, — в них скрыта животворящая сила, и никто не имеет права скрывать эту силу. Деньги должны работать, как всякая сила, и давать жизнь, проливать эту жизнь, испускать ее лучами.
Все поднялись разом. Где пожар? Что случилось? Всех больше перепугался Штофф, — перепугался до того, что готов
был броситься в
воду. Скоро дело разъяснилось: пожар
был впереди, в той стороне, где чуть брезжило Заполье.
Галактион сам стал у штурвала, чтобы проехать как можно дальше. Ненагруженный пароход сидел всего на четырех четвертях, а
воды в Ключевой благодаря ненастью в горах
было достаточно. Но не прошло и четверти часа, как на одном повороте «Компания» врезалась в мель.
Бочки рассохлись, рукава полопались, помпы не желали выкидывать
воды, — одним словом, все как и должно
быть.
Самое главное неудобство заключалось в том, что нельзя
было проехать за
водой к Ключевой.
Михей Зотыч только слушал и молчал, моргая своими красными веками. За двадцать лет он мало изменился, только сделался ниже. И все такой же бодрый, хотя уж ему
было под девяносто. Он попрежнему сосал ржаные корочки и запивал
водой. Старец Анфим оставался все таким же черным жуком. Время для скитников точно не существовало.
Причина казачьей голодовки
была налицо: беспросыпная казачья лень, кабаки и какая-то детская беззаботность о завтрашнем дне. Если крестьянин голодает от своих четырех десятин надела, так его и бог простит, а голодать да морить мором скотину от тридцати — прямо грешно. Конечно, жаль малых ребят да скотину, а ничем не поможешь, — под лежач камень и
вода не течет.
Недоразумение выходило все из-за того же дешевого сибирского хлеба. Компаньоны рассчитывали сообща закупить партию, перевести ее по вешней
воде прямо в Заполье и поставить свою цену. Теперь благодаря пароходству хлебный рынок окончательно
был в их руках. Положим, что наличных средств для такой громадной операции у них не
было, но ведь можно
было покредитоваться в своем банке. Дело
было вернее смерти и обещало страшные барыши.
Пароход приближался. Можно уже
было рассмотреть и черную трубу, выкидывавшую черную струю дыма, и разгребавшие
воду красные колеса, и три барки, тащившиеся на буксире. Сибирский хлеб на громадных баржах доходил только до Городища, а здесь его перегружали на небольшие барки. Михея Зотыча беспокоила мысль о том, едет ли на пароходе сам Галактион, что
было всего важнее. Он снял даже сапоги, засучил штаны и забрел по колена в
воду.
Неточные совпадения
Хлестаков. Я с тобою, дурак, не хочу рассуждать. (Наливает суп и
ест.)Что это за суп? Ты просто
воды налил в чашку: никакого вкусу нет, только воняет. Я не хочу этого супу, дай мне другого.
Глеб — он жаден
был — соблазняется: // Завещание сожигается! // На десятки лет, до недавних дней // Восемь тысяч душ закрепил злодей, // С родом, с племенем; что народу-то! // Что народу-то! с камнем в воду-то! // Все прощает Бог, а Иудин грех // Не прощается. // Ой мужик! мужик! ты грешнее всех, // И за то тебе вечно маяться!
Он, как
водой студеною, // Больную
напоил: // Обвеял буйну голову, // Рассеял думы черные, // Рассудок воротил.
Садятся два крестьянина, // Ногами упираются, // И жилятся, и тужатся, // Кряхтят — на скалке тянутся, // Суставчики трещат! // На скалке не понравилось: // «Давай теперь попробуем // Тянуться бородой!» // Когда порядком бороды // Друг дружке поубавили, // Вцепились за скулы! // Пыхтят, краснеют, корчатся, // Мычат, визжат, а тянутся! // «Да
будет вам, проклятые! // Не разольешь
водой!»
«Дерзай!» — за ними слышится // Дьячково слово; сын его // Григорий, крестник старосты, // Подходит к землякам. // «Хошь водки?» —
Пил достаточно. // Что тут у вас случилося? // Как в
воду вы опущены?.. — // «Мы?.. что ты?..» Насторожились, // Влас положил на крестника // Широкую ладонь.