Неточные совпадения
— Был такой грех, Флегонт Василич… В том роде, как утенок попался: ребята с покоса привели. Главная причина — не прост человек. Мало ли бродяжек в лето-то
пройдет по Ключевой;
все они на один покрой, а этот какой-то мудреный и нас
всех дурачками зовет…
Писарь сделал Вахрушке выразительный знак, и неизвестный человек исчез в дверях волости. Мужики
все время стояли без шапок, даже когда дроги исчезли, подняв облако пыли. Они постояли еще несколько времени, погалдели и разбрелись по домам, благо уже солнце закатилось и с реки потянуло сыростью. Кое-где в избах мелькали огоньки. С ревом и блеяньем
прошло стадо, возвращавшееся с поля. Трудовой крестьянский день кончался.
— Што, на меня любуешься? — пошутил Колобов, оправляя пониток. — Уж каков есть:
весь тут. Привык по-домашнему
ходить, да и дорожка выпала не близкая.
Всю Ключевую, почитай, пешком
прошел. Верст с двести будет… Так оно по-модному-то и неспособно.
— А привык я.
Все пешком больше
хожу: которое место пешком
пройдешь, так оно памятливее. В Суслоне чуть было не загостился у твоего зятя, у писаря… Хороший мужик.
— Нет, по-дорожному, Тарас Семеныч… Почитай
всю Ключевую пешком
прошел. Да вот и завернул тебя проведать…
Вот я
всю Ключевую наскрось и
прошел…
Верст с триста
прошел, а
все в виду селенья.
— Высмотрел я место себе под мельницу, — объяснял старик сыновьям. —
Всю Ключевую
прошел — лучше не сыскать. Под Суслоном, где Прорыв.
— Разе это работа, Михей Зотыч? На два вершка в глубину пашут… Тьфу! Помажут кое-как сверху — вот и
вся работа. У нас в Чердынском уезде земелька-то по четыре рублика ренды за десятину
ходит, — ну, ее и холят. Да и какая земля — глина да песок. А здесь одна божецкая благодать… Ох, бить их некому, пшеничников!
— Да ты с ума
сошел, Галактион? — удивилась даже смелая на
все Харитина.
Тот красивый подъем
всех сил, который Серафима переживала сейчас после замужества, давно миновал, сменившись нормальным существованием. Первые радости материнства тоже
прошли, и Серафима иногда испытывала приступы беспричинной скуки. Пять лет выжили в деревне. Довольно. Особенно сильно повлияла на Серафиму поездка в Заполье на свадьбу Харитины. В городе
все жили и веселились, а в деревне только со скуки пропадай.
Они вместе
прошли по
всем отделениям. Везде
все было в порядке.
Очень уж он любил свою дочурку и для нее в первый раз поступился старинкой, особенно когда Стабровский в целом ряде серьезных бесед выяснил ему во
всех подробностях план того образования, который должны были
пройти рука об руку обе славянки.
— Извините меня, а только от глупости, Прасковья Ивановна. Мало ли что девушки придумывают, а замуж выйдут —
все и
пройдет.
Здесь Галактиона нашла Харитина. Она шла, обмахиваясь веером, с развязностью и шиком настоящей клубной дамы. Великолепное шелковое платье тащилось длинным шлейфом, декольтированные плечи, голые руки —
все было в порядке. Но красивое лицо было бледно и встревожено. Она сначала
прошла мимо, не узнав Галактиона, а потом вернулась и строго спросила...
В течение целых пятнадцати лет
все художества
сходили Полуянову с рук вполне благополучно, а робкие проявления протеста заканчивались тем, что жалобщики и обиженные должны были выкупать свою строптивость новою данью. Одним словом,
все привыкли к художествам Полуянова, считая их неизбежным злом, как градобитие, а сам Полуянов привык к этому оригинальному режиму еще больше. Но с последним казусом вышла большая заминка. Нужно же было сибирскому исправнику наскочить на упрямого сибирского попа.
— Вот тебе и зять! — удивлялся Харитон Артемьич. — У меня
все зятья такие: большая родня — троюродное наплевать. Ты уж лучше к Булыгиным-то не
ходи, только себя осрамишь.
Хотя Харитон Артемьич и предупредил зятя относительно Булыгиных, а сам не утерпел и под пьяную руку
все разболтал в клубе. Очень уж ловкий анекдот выходил. Это происшествие облетело целый город, как молния. Очень уж постарался Илья Фирсыч. Купцы хохотали доупаду. А тут еще суслонский поп
ходит по гостиному двору и рассказывает, как Полуянов морозит у него на погребе скоропостижное девичье тело.
— А даже очень просто… Хлеб за брюхом не
ходит. Мы-то тут дураками печатными сидим да мух ловим, а они орудуют. Взять хоть Михея Зотыча… С него
вся музыка-то началась. Помнишь, как он объявился в Суслоне в первый раз? Бродяга не бродяга, юродивый не юродивый, а около того… Промежду прочим, оказал себя поумнее
всех. Недаром он тогда
всех нас дурачками навеличивал и прибаутки свои наговаривал. Оно и вышло, как по-писаному: прямые дурачки. Разе такой Суслон-то был тогда?
— Все-таки в церковь
ходят по звону, а в госта по зову.
Дальше писарь узнал, как богато живет Стабровский и какие порядки заведены у него в доме.
Все женщины от души жалели Устеньку Луковникову, отец которой
сошел с ума и отдал дочь полякам.
— Ах, какой ты! Со богатых-то вы
все оберете, а нам уж голенькие остались. Только бы на ноги встать, вот главная причина. У тебя вон пароходы в башке плавают, а мы по сухому бережку с молитвой будем
ходить. Только бы мало-мало в люди выбраться, чтобы перед другими не стыдно было. Надоело уж под начальством сидеть, а при своем деле сам большой, сам маленький. Так я говорю?
Долго Галактион
ходил по опустевшему гнезду, переживая щемящую тоску. Особенно жутко ему сделалось, когда он вошел в детскую. Вот и забытые игрушки, и пустые кроватки, и детские костюмчики на стене… Чем бедные детки виноваты? Галактион присел к столу с игрушками и заплакал. Ему сделалось страшно жаль детей. У других-то
все по-другому, а вот эти будут сиротами расти при отце с матерью… Нет, хуже! Ах, несчастные детки, несчастные!
— Не понимаешь? Для других я лишенный прав и особенных преимуществ, а для тебя муж… да. Другие-то теперь радуются, что Полуянова лишили
всего, а сами-то еще хуже Полуянова… Если бы не этот проклятый поп, так я бы им показал. Да еще погоди, доберусь!.. Конечно, меня
сошлют, а я их оттуда добывать буду… хха! Они сейчас радуются, а потом я их
всех подберу.
Он опять сел к столу и задумался. Харитина
ходила по комнате, заложив руки за спину. Его присутствие начинало ее тяготить, и вместе с тем ей было бы неприятно, если бы он взял да ушел. Эта двойственность мыслей и чувств
все чаще и чаще мучила ее в последнее время.
Серафима относилась к сестре как-то безразлично и больше не ревновала ее к мужу. По целым дням она
ходила вялая и апатичная и оживлялась только вечером, когда непременно усаживала Харитину играть в дурачки. Странно, что Харитина покорно исполняла
все ее капризы.
— И то поговаривают, Галактион Михеич. Зарвался старичок… Да и то сказать, горит у нас работа по Ключевой.
Все так и рвут… Вот в Заполье вальцовая мельница Луковникова, а другую уж строят в верховье Ключевой. Задавят они других-то крупчатников… Вот уж здесь околачивается доверенный Луковникова: за нашею пшеницей приехал. Своей-то не хватает… Что только будет, Галактион Михеич.
Все точно с ума
сошли, так и рвут.
«И что только у него, у идола, на уме? — в отчаянии думал Вахрушка, перебирая репертуар собственных мыслей. —
Все другие люди как люди, даже Шахма, а этот какой-то омморок… Вот Полуштоф так мимо не
пройдет, чтобы словечка не сказать, даром что хромой».
—
Все под богом
ходим, Харитон Артемьич, — уклончиво ответил Михей Зотыч, моргая и шамкая. — Господь даде, господь отъя… Ох, не возьмем с собой ничего, миленький!
Все это суета.
Целый день Галактион
ходил грустный, а вечером, когда зажгли огонь, ему сделалось уж совсем тошно. Вот здесь сидела Харитина, вот на этом диване она спала, —
все напоминало ее, до позабытой на окне черепаховой шпильки включительно. Галактион долго пил чай, шагал по комнате и не мог дождаться, когда можно будет лечь спать. Бывают такие проклятые дни.
Прежде были просто толстосумы, влияние которых не переходило границ тесного кружка своих однокашников, приказчиков и покупателей, а теперь капитал,
пройдя через банковское горнило, складывался уже в какую-то стихийную силу, давившую
все на своем пути.
Он во
всех мелочах брал перевес, и гласные
проходили мудрую школу подлаживанья и спасительного молчания.
Наступила уже вторая половина апреля, а реки
все еще не
прошли. Наступавшая ростепель была задержана холодным северным ветром. Галактиону казалось, что лед никогда не
пройдет, и он с немым отчаянием глядел в окно на скованную реку.
— А в Сибирь нельзя
сослать всех зятьев зараз?
По городу
ходила молва, что Ечкин обрабатывает выжившего из ума миллионера, и
все с нетерпением ожидали, чем
вся эта история разыграется.
Прошло после свадьбы не больше месяца, как по городу разнеслась страшная весть. Нагибин скоропостижно умер. Было это вскоре после обеда. Он поел какой-то ухи из соленой рыбы и умер. Когда кухарка вошла в комнату, он лежал на полу уже похолодевший. Догадкам и предположениям не было конца.
Всего удивительнее было то, что после миллионера не нашли никаких денег. Имущество было в полной сохранности, замки
все целы, а кухарка показывала только одно, что хозяин ел за час до смерти уху.
Штофф в свою очередь наблюдал
всех остальных, улыбался и думал: «Нечего сказать, хорошенькие две семейки!» Его больше
всего смешило то, как Мышников ревнует свою Прасковью Ивановну. Тоже нашел занятие… Да, видно, правда, что каждый дурак по-своему с ума
сходит.
Галактион сам стал у штурвала, чтобы проехать как можно дальше. Ненагруженный пароход сидел
всего на четырех четвертях, а воды в Ключевой благодаря ненастью в горах было достаточно. Но не
прошло и четверти часа, как на одном повороте «Компания» врезалась в мель.
—
Вся надежда у нас теперь на него, на сибирский хлебушко, — повторил убежденно Василий. — Только бы весны дождаться, когда реки
пройдут… Там, сказывают, пудик-то мучки стоит всего-навсе семнадцать копеечек. Вот какое дело, честные отцы!
Скитники переночевали у какого-то знакомого Михею Зотычу мужичка. Голод чувствовался и в Суслоне, хотя и в меньшей степени, чем в окрестных деревнях. Зато суслонцев одолевали соседи. Каждое утро под окнами
проходили вереницы голодающих. Михей Зотыч сидел
все утро у окна, подавал купленный хлеб и считал голодных.
Стабровского приятно поразило то внимание, с каким ухаживала за ним Дидя. Она
ходила за ним, как настоящая сиделка. Стабровский не ожидал такой нежности от холодной по натуре дочери и был растроган до глубины души. И потом Дидя делала
все так спокойно, уверенно, как совсем взрослая опытная женщина.
— Тятенька любезный,
все мы под богом
ходим и дадим ответ на страшном пришествии, а вам действительно пора бы насчет души соображать. Другие-то старички вон каждодневно, например, в церковь, а вы, прямо сказать, только сквернословите.
Да,
все было рассчитано вперед и даже процент благодеяния на народную нужду, и вдруг
прошел слух, что Галактион самостоятельно закупил где-то в Семипалатинской области миллионную партию хлеба, закупил в свою голову и даже не подумал о компаньонах. Новость была ошеломляющая, которая валила с ног
все расчеты. Штофф полетел в Городище, чтоб объясниться с Галактионом.
А ты поешь дорогого-то сибирского хлебца, поголодуй, поплачь, повытряси дурь-то, которая накопилась в тебе, и
сойдет все, как короста в бане.
Увлекшись этим богословским спором, Вахрушка, кажется, еще в первый раз за
все время своей службы не видал, как приехал Мышников и
прошел в банк. Он опомнился только, когда к банку сломя голову прискакал на извозчике Штофф и, не раздеваясь, полетел наверх.
— Нет, не
сошел и имею документ, что вы знали
все и знали, какие деньги брали от Натальи Осиповны, чтобы сделать закупку дешевого сибирского хлеба. Ведь знали… У меня есть ваше письмо к Наталье Осиповне. И теперь, представьте себе, являюсь я, например, к прокурору, и
все как на ладони. Вместе и в остроге будем сидеть, а Харитина будет по два калачика приносить, — один мужу, другой любовнику.