Неточные совпадения
Маленькому Пете Мухину было двенадцать лет, когда он распрощался с своею Самосадкой,
увозя с собой твердую решимость во что бы то ни стало бежать
от антихристовой учебы.
Старуха сделала какой-то знак головой, и Таисья торопливо
увела Нюрочку за занавеску, которая шла
от русской печи к окну. Те же ловкие руки, которые заставили ее кланяться бабушке в ноги, теперь быстро расплетали ее волосы, собранные в две косы.
Петр Елисеич
увел стариков к себе в кабинет и долго здесь толковал с ними, а потом сказал почти то же, что и поп. И не отговаривал
от переселения, да и не советовал. Ходоки только уныло переглянулись между собой.
— Большие тысячи, сказывают… Ну, их, значит, старцев, и порешили в лесу наши скитские, а деньги себе забрали. Есть тут один такой-то инок… Волк он, а не инок. Теперь уж он откололся
от скитов и свою веру объявил. Скитницу еще за собой
увел… Вот про него и сказывают, что не миновали его рук убитые-то сибирские старцы.
—
Увезем, видно, с собой мертвяка, — решил Мосей, раздумывая. — Тут
от Бастрыка есть повертка к старому медному руднику, там на ём есть одна обвалившаяся шахта, ну, мы его туды и спустим. Не стоит провозу-то, гадина!
— Нет уж, Павел Васильич, извините, — начала она неприятно звонким голосом, — этого-то мы никак не допустим сделать: да я первая не позволю
увезти от меня больную сестру; чем же ты нас-то после этого считаешь? Чужая, что ли, она нам? Она так же близка нашему сердцу, может быть, ближе, чем тебе; ты умница, я вижу: отдай ему мать таскать там с собой, чтобы какой-нибудь дряни, согрешила грешная, отдал под начал.
Неточные совпадения
— Пожалейте, атаманы-молодцы, мое тело белое! — говорила Аленка ослабевшим
от ужаса голосом, — ведомо вам самим, что он меня силком
от мужа
увел!
Она вспоминала наивную радость, выражавшуюся на круглом добродушном лице Анны Павловны при их встречах; вспоминала их тайные переговоры о больном, заговоры о том, чтоб отвлечь его
от работы, которая была ему запрещена, и
увести его гулять; привязанность меньшего мальчика, называвшего ее «моя Кити», не хотевшего без нее ложиться спать.
— Я помню про детей и поэтому всё в мире сделала бы, чтобы спасти их; но я сама не знаю, чем я спасу их: тем ли, что
увезу от отца, или тем, что оставлю с развратным отцом, — да, с развратным отцом… Ну, скажите, после того… что было, разве возможно нам жить вместе? Разве это возможно? Скажите же, разве это возможно? — повторяла она, возвышая голос. — После того как мой муж, отец моих детей, входит в любовную связь с гувернанткой своих детей…
Лариса. Нет, не все равно. Вы меня
увезли от жениха; маменька видела, как мы уехали — она не будет беспокоиться, как бы мы поздно ни возвратились… Она покойна, она уверена в вас, она только будет ждать нас, ждать… чтоб благословить. Я должна или приехать с вами, или совсем не являться домой.
Вожеватов. Выдать-то выдала, да надо их спросить, сладко ли им жить-то. Старшую
увез какой-то горец, кавказский князек. Вот потеха-то была… Как увидал, затрясся, заплакал даже — так две недели и стоял подле нее, за кинжал держался да глазами сверкал, чтоб не подходил никто. Женился и уехал, да, говорят, не довез до Кавказа-то, зарезал на дороге
от ревности. Другая тоже за какого-то иностранца вышла, а он после оказался совсем не иностранец, а шулер.