Неточные совпадения
В Егоре девочка узнала кержака: и по покрою кафтана, и по волосам, гладко подстриженным до бровей, от одного уха до другого, и по особому складу всего лица, — такое сердитое и скуластое лицо, с узкими темными глазками и окладистою бородой, скатавшиеся пряди которой были запрятаны под ворот рубахи из домашней пестрядины. Наверное, этот кержак ждет, когда проснется папа, а папа
только напьется чаю и сейчас
пойдет в завод.
Только покажется на фабрике, а завтра, глядишь, несколько человек и
пошло «в гору», то есть в шахту медного рудника, а других порют в машинной при конторе.
А Лука Назарыч медленно
шел дальше и окидывал хозяйским взглядом все. В одном месте он было остановился и, нахмурив брови, посмотрел на мастера в кожаной защитке и прядениках: лежавшая на полу,
только что прокатанная железная полоса была с отщепиной… У несчастного мастера екнуло сердце, но Лука Назарыч
только махнул рукой, повернулся и
пошел дальше.
Только сапоги Никитич пожалел, он
шел босиком, а новые сапоги болтались за плечами, перекинутые на дорожную палку.
Борцы ходили по кругу, взявши друг друга за ворот чекменей правою рукой, — левая
шла в дело
только в момент схватки.
Маврина семья сразу ожила, точно и день был светлее, и все помолодели. Мавра сбегала к Горбатым и выпросила целую ковригу хлеба, а у Деяна заняла луку да соли. К вечеру Окулко действительно кончил лужок, опять молча поужинал и улегся в балагане. Наташка радовалась: сгрести готовую кошенину не велика печаль, а старая Мавра опять горько плакала. Как-то Окулко
пойдет объявляться в контору? Ушлют его опять в острог в Верхотурье,
только и видела работничка.
— Посердитовал на меня мир, старички, не по годам моим служба. А
только я один не
пойду… Кто другой-то?
Старый Коваль не спорил и не артачился, как Тит:
идти так
идти… Нэхай буде так!.. Сваты, по обычаю, ударили по рукам. Дело уладилось сразу, так что все повеселели.
Только охал один Тит, которому не хотелось оставлять недоконченный покос.
Выйдя от приказчика, старики долго
шли молча и повернули прямо в кабак к Рачителихе. Выпив по стаканчику, они еще помолчали, и
только потом уже Тит проговорил...
— И это знаю!..
Только все это пустяки. Одной поденщины сколько мы должны теперь платить. Одним словом, бросай все и заживо ложись в могилу… Вот француз все своею заграницей утешает, да
только там свое, а у нас свое. Машины-то денег стоят, а мы должны миллион каждый год
послать владельцам… И без того заводы плелись кое-как, концы с концами сводили, а теперь где мы возьмем миллион наш?
Когда Петр Елисеич пришел в девять часов утра посмотреть фабрику, привычная работа кипела ключом. Ястребок встретил его в доменном корпусе и провел по остальным. В кричном уже
шла работа, в кузнице, в слесарной, а в других
только еще шуровали печи, смазывали машины, чинили и поправляли. Под ногами уже хрустела фабричная «треска», то есть крупинки шлака и осыпавшееся с криц и полос железо — сор.
Как на грех, снег перестал
идти, и в белом сиянии показался молодой месяц. Теперь весь позор гущинского двора был на виду, а замываньем
только размазали по ним деготь. Крикнувший голос принадлежал поденщице Марьке, которая возвращалась с фабрики во главе остальной отпетой команды. Послышался визг, смех, хохот, и в Таисью полетели комья свежего снега.
Лошадь быстро
шла вперед своею машистою рысью и
только прядала ушами, когда где-нибудь около дороги попадал подозрительный пень.
Только, этово-тово, стали мы совсем к дому подходить, почесть у самой поскотины, а сват и говорит: «Я, сват, этово-тово, в орду не
пойду!» И
пошел хаять: воды нет, лесу нет, народ живет нехороший…
— А кто его любит? Самое поганое дело… Целовальники, и те все разбежались бы, если бы ихняя воля. А
только дело верное, поэтому за него и держимся… Ты думаешь, я много на караване заводском наживу? Иной год и из кармана уплывет, а кабаками и раскроюсь. Ежели бог
пошлет счастки в Мурмосе, тогда и кабаки побоку… Тоже выходит причина, чтобы не оставаться на Самосадке. Куда ни кинь, везде выходит, что уезжать.
— Это ты верно… Конешно, как не жаль добра: тоже горбом, этово-тово, добро-то наживали. А
только нам не способно оставаться-то здесь… все купляй… Там, в орде, сторона вольная, земли сколько хошь… Опять и то сказать, што пригнали нас сюда безо всего, да,
слава богу, вот живы остались. Бог даст, и там управимся.
Коваль ничего не ответил, а
только сильнее погнал лошадь. Они догнали обоз версты за три, когда он остановился у моста через Култым. Здесь
шли повертки на покосы.
Груздев скоро пришел, и сейчас же все сели обедать. Нюрочка была рада, что Васи не было и она могла делать все, как сама хотела. За обедом
шел деловой разговор Петр Елисеич
только поморщился, когда узнал, что вместе с ним вызван на совещание и Палач. После обеда он отправился сейчас же в господский дом, до которого было рукой подать. Лука Назарыч обедал поздно, и теперь было удобнее всего его видеть.
— Вы ошибаетесь, Лука Назарыч, — горячо вступился Мухин. — Я никого не обвинял, а
только указывал на желательные перемены… Если уж дело
пошло на то, чтобы обвинять, то виновато было одно крепостное право.
— Не твоя забота, — огрызается Илюшка. —
Шел бы ты, куда тебе надо, а то напрасно
только глаза добрым людям мозолишь.
Когда ей делалось особенно тяжело, старуха
посылала за басурманочкой и сейчас же успокаивалась. Нюрочка не любила
только, когда бабушка упорно и долго смотрела на нее своими строгими глазами, — в этом взгляде выливался последний остаток сил бабушки Василисы.
Сначала они
шли молча, и,
только уже подходя к груздевскому дому, Аглаида проговорила...
Смиренный заболотский инок повел скитниц так называемыми «волчьими тропами», прямо через Чистое болото, где дорога пролегала
только зимой. Верст двадцать пришлось
идти мочежинами, чуть не по колена в воде. В особенно топких местах были проложены неизвестною доброю рукой тоненькие жердочки, но пробираться по ним было еще труднее, чем
идти прямо болотом. Молодые девицы еще проходили, а мать Енафа раз десять совсем было «огрузла», так что инок Кирилл должен был ее вытаскивать.
— А вот и
пойдет… Заводская косточка, не утерпит:
только помани. А что касаемо обиды, так опять свои люди и счеты свои… Еще в силе человек, без дела сидеть обидно, а главное — свое ведь кровное заводское-то дело!
Пошлют кого другого — хуже будет… Сам поеду к Петру Елисеичу и буду слезно просить. А уж я-то за ним — как таракан за печкой.
Только под конец больной удалось уговорить мужа отправиться на пристань, а вместо себя
послать в Мурмос Васю.
Между тем стоило
только умереть Анфисе Егоровне, как у Груздева все
пошло вверх дном.
— Ты думаешь, что я потому не
иду к тебе, что совестно за долг? — спросил Груздев, выпив водки. — Конечно, совестно…
Только я тут не виноват, — божья воля. Бог дал, бог и взял… А тяжело было мне просто видеть тебя, потому как ты мне больше всех Анфису Егоровну напоминаешь. Как вспомню про тебя, так кровью сердце и обольется.
— Ты и молчи, — говорила Агафья. — Солдат-то наш на што? Как какой лютой змей… Мы его и напустим на батюшку-свекра, а ты
только молчи. А я в куренную работу не
пойду… Зачем брали сноху из богатого дому? Будет с меня и орды: напринималась горя.
— Ваши-то мочегане
пошли свою землю в орде искать, — говорил Мосей убежденным тоном, — потому как народ пригонный, с расейской стороны… А наше дело особенное: наши деды на Самосадке еще до Устюжанинова жили. Нас неправильно к заводам приписали в казенное время… И бумага у нас есть, штобы обернуть на старое. Который год теперь собираемся выправлять эту самую бумагу, да
только согласиться не можем промежду себя. Тоже у нас этих разговоров весьма достаточно, а розним…
Что касается причин такого переворота, то о них
только могли догадываться, потому что инициатива
шла из Петербурга, из таинственных глубин главного столичного правления.
Работа все-таки
шла своим обычным ходом, по раз заведенному порядку, хотя это было
только одною внешностью: душа отлетела…
Тит
только качал головой. Татьяна теперь была в доме большухой и всем заправляла. Помаленьку и Тит привык к этому и даже слушался Татьяны, когда речь
шла о хозяйстве. Прежней забитой бабы точно не бывало. Со страхом ждала Татьяна момента, когда Макар узнает, что Аграфена опять поселилась в Kepжацком конце. Когда Макар вернулся из лесу, она сама первая сказала ему это. Макар не пошевелился, а
только сдвинул сердито брови.
Тишка
только посмотрел на нее, ничего не ответил и
пошел к себе на покос, размахивая уздой. Ганна набросилась тогда на Федорку и даже потеребила ее за косу, чтобы не заводила шашней с кержачатами. В пылу гнева она пригрозила ей свадьбой с Пашкой Горбатым и сказала, что осенью в заморозки окрутят их. Так решили старики и так должно быть. Федорка не проронила ни слова, а
только побелела, так что Ганне стало ее жаль, и старуха горько заплакала.
Потом он что-то такое спросил ее, вероятно невпопад, потому что она посмотрела на него удивленными глазами. Что она ответила, он не понимал, а
только видел, как она вышла из комнаты грациозною походкой, как те редкие сновидения, какие заставляют молодеть. Голиковский сидел несколько времени один и старался припомнить, зачем он приехал сюда и как вообще очутился в этой комнате. Из раздумья вывел его Петр Елисеич, за которым уже успели
послать на фабрику.
Самойло Евтихыч приехал проведать сына
только через неделю и отнесся к этому несчастию довольно безучастно: у него своих забот было по горло. Полное разорение сидело на носу, и дела
шли хуже день ото дня. Петра Елисеича неприятно поразило такое отношение старого приятеля к сыну, и он однажды вечером за чаем сказал Нюрочке...
Постояв с минуту, старик махнул рукой и побрел к выходу. Аристашка потом уверял, что Лука Назарыч плакал. На площади у памятника старика дожидался Овсянников. Лука Назарыч
шел без шапки, седые волосы развевались, а он ничего не чувствовал. Завидев верного крепостного слугу, он
только махнул рукой: дескать, все кончено.
Раньше занятия
шли только по обязанности, под влиянием отца, а теперь они получили самостоятельный и глубокий внутренний смысл.
Доктор задумался и даже немного покраснел, проверяя самого себя. Да, самое лучшее будет ему не возвращаться в Ключевской завод, как говорит Парасковья Ивановна. Нюрочка ему нравилась, как редкий экземпляр — не больше, а она могла взглянуть на него другими глазами. Да и момент-то выдался такой, что она
пойдет на каждое ласковое слово, на каждый участливый взгляд. Он не подумал об этом, потому что думал
только об одном себе.
— Надо походить по добрым людям…
Только это напрасно: бедным отдать нечего, а с богатых не возьмешь. Такой народ
пошел нынче, что не сообразишь…
В этих разговорах время
шло незаметно. Палач сильно ослабел и едва волочил ноги. Его душил страшный кашель, какой бывает
только у пропойц. Когда они уже подходили к Ключевскому заводу, Палач спросил...