Неточные совпадения
— А
как ты отпорол Сидора Карпыча
тогда, а? — приставал Овсянников. — Ну-ка, расскажи?
— А если бы поймали,
тогда Иван Семеныч высек бы его,
как Сидора Карпыча?
Все это происходило за пять лет до этого дня, и Петр Елисеич снова переживал свою жизнь, сидя у Нюрочкиной кроватки. Он не слыхал шума в соседних комнатах, не слыхал,
как расходились гости, и опомнился только
тогда, когда в господском доме наступила полная тишина. Мельники, говорят, просыпаются, когда остановится мельничное колесо, так было и теперь.
— У вас вся семья такая, — продолжал Пашка. — Домнушку на фабрике
как дразнят, а твоя тетка в приказчицах живет у Палача. Деян постоянно рассказывает,
как мать-то в хомуте водили
тогда. Он рассказывает, а мужики хохочут. Рачитель потом
как колотил твою-то мать: за волосья по улицам таскал, чересседельником хлестал… страсть!.. Вот тебе и козловы ботинки…
Еще был бы служащий или просто попал куда «на доходы»,
как лесообъездчик Макар,
тогда другое дело, а то учитель — последнее дело.
Окулко
тогда не был разбойником и работал на фабрике,
как один из лучших кричных мастеров, — сам Лука Назарыч только любовался, когда Окулко вытягивал под молотом полосу.
— Нет, уж пусть лучше это остается… Умру,
тогда делите,
как знаете.
— А, теперь — прости! — кричал охваченный яростью смиренный Кирилл. — А
как ты даве со мной разговаривал? Вставай да кланяйся в ноги,
тогда и прощу.
— Какая-то ты несообразная, — шутил Кузьмич, подсаживаясь к Наташке плечом к плечу. — Не укушу, не бойсь. Хошь, Козловы ботинки подарю? Не глянется? Ну,
тогда кумачный платок…
В господский дом для увещания в тот же день были вызваны оба ходока и волостные старички. С небольшими изменениями повторилась приблизительно та же сцена,
как и
тогда, когда ходоков приводили «судиться к приказчику». Каждый повторял свое и каждый стоял на своем. Особенно в этом случае выдвинулся упрямый Тит Горбатый.
Помнишь,
как я
тогда тебя в первый-то раз с Самосадки слепую вез в скиты?
— Ну, так я от него сейчас… В большое он сомнение меня привел. Чуть-чуть в свою веру меня не повернул… Помнишь,
как он
тогда сказал: «слепые вы все»? Слепые и выходит!
— И думать нечего, — настаивал Ефим Андреич. — Ведь мы не чужие, Петр Елисеич… Ежели разобрать, так и я-то не о себе хлопочу: рудника жаль, если в чужие руки попадет. Чужой человек, чужой и есть… Сегодня здесь, завтра там, а мы, заводские, уж никуда не уйдем. Свое лихо…
Как пошлют какого-нибудь инженера на рудник-то, так я
тогда что буду делать?
— Святыми бывают после смерти, когда чудеса явятся, а живых подвижников видывала… Удостоилась видеть схимника Паисия, который спасался на горе Нудихе. Я
тогда в скитах жила… Ну, в лесу его и встретила: прошел от меня этак будет
как через улицу. Борода уж не седая, а совсем желтая, глаза опущены, — идет и молитву творит. Потом уж он в затвор сел и не показывался никому до самой смерти…
Как я его увидела, так со страху чуть не умерла.
— И скажу, все скажу… Зачем ты меня в скиты отправляла, матушка Таисья?
Тогда у меня один был грех, а здесь я их, может, нажила сотни… Все тут обманом живем. Это хорошо, по-твоему? Вот и сейчас добрые люди со всех сторон на Крестовые острова собрались души спасти, а мы перед ними
как представленные… Вон Капитолина с вечера на все голоса голосит, штоб меня острамить. Соблазн один…
А
как поднимется Тит,
тогда опять загонит всех снох под голик, а Татьяну и совсем сморит.
— Моего сына убил… Того, первого… — шептала Авгарь, с яростью глядя на духовного брата. — И отца Гурия убил и моего сына… Ты его
тогда увозил в Мурмос и где-нибудь бросил по дороге в болото,
как Гурия.
— Не признала, видно, сестру-то? — с обычней ласковостью спрашивала Таисья, целуя Нюрочку. — А помнишь,
как на Самосадке баушку Василису хоронили? Ну, так мать Енафа привезла
тогда из скитов головщицу… Она самая и есть. Тоже на Крестовых видела…
— Поучил я его малым делом
тогда дома, а он
как расстервенится, этово-тово… То-то змееныш!
Она даже засмеялась, весело блеснув глазами. Вася вздохнул и благодарно взглянул на нее. Она припомнила все, до мельчайших подробностей, и опять весело смеялась.
Какая она
тогда была глупая, а он обижал ее.
— А помните,
как вы приезжали с Петром Елисеичем к нам в Мурмос? — в свою очередь вспоминал Вася. — Еще я вам
тогда показывал памятник…
Я сделался нравственным калекой: одна половина души моей не существовала, она высохла, испарилась, умерла, я ее отрезал и бросил, —
тогда как другая шевелилась и жила к услугам каждого, и этого никто не заметил, потому что никто не знал о существовании погибшей ее половины; но вы теперь во мне разбудили воспоминание о ней, и я вам прочел ее эпитафию.
Принял он Чичикова отменно ласково и радушно, ввел его совершенно в доверенность и рассказал с самоуслажденьем, скольких и скольких стоило ему трудов возвесть именье до нынешнего благосостояния; как трудно было дать понять простому мужику, что есть высшие побуждения, которые доставляют человеку просвещенная роскошь, искусство и художества; сколько нужно было бороться с невежеством русского мужика, чтобы одеть его в немецкие штаны и заставить почувствовать, хотя сколько-нибудь, высшее достоинство человека; что баб, несмотря на все усилия, он до сих <пор> не мог заставить надеть корсет,
тогда как в Германии, где он стоял с полком в 14-м году, дочь мельника умела играть даже на фортепиано, говорила по-французски и делала книксен.
Неточные совпадения
Хлестаков. А, да я уж вас видел. Вы, кажется,
тогда упали? Что,
как ваш нос?
Марья Антоновна. Право, маменька, все смотрел. И
как начал говорить о литературе, то взглянул на меня, и потом, когда рассказывал,
как играл в вист с посланниками, и
тогда посмотрел на меня.
Как только имел я удовольствие выйти от вас после того,
как вы изволили смутиться полученным письмом, да-с, — так я
тогда же забежал… уж, пожалуйста, не перебивайте, Петр Иванович!
Хлестаков. Ну, нет, вы напрасно, однако же… Все зависит от той стороны, с которой кто смотрит на вещь. Если, например, забастуешь
тогда,
как нужно гнуть от трех углов… ну,
тогда конечно… Нет, не говорите, иногда очень заманчиво поиграть.
— У нас забота есть. // Такая ли заботушка, // Что из домов повыжила, // С работой раздружила нас, // Отбила от еды. // Ты дай нам слово крепкое // На нашу речь мужицкую // Без смеху и без хитрости, // По правде и по разуму, //
Как должно отвечать, //
Тогда свою заботушку // Поведаем тебе…