Неточные совпадения
Вспышка у Мухина прошла так же быстро, как появилась. Конечно, он напрасно погорячился, но зачем Палач устраивает посмешище из сумасшедшего человека? Пусть же он узнает, что есть люди, которые думают иначе. Пора им всем узнать
то, чего не знали до нынешнего
дня.
Устюжаниновы повели заводское
дело сильною рукой, а так как на Урале в
то время рабочих рук было мало,
то они охотно принимали беглых раскольников и просто бродяг, тянувших на Урал из далекой помещичьей «Расеи».
— Кто рано встает,
тому бог подает, Иван Семеныч, — отшучивался Груздев, укладывая спавшего на руках мальчика на полу в уголку, где кучер разложил дорожные подушки. — Можно один-то
день и не поспать: не много таких
дней насчитаешь. А я, между прочим, Домнушке наказал самоварчик наставить… Вот оно сон-то как рукой и снимет. А это кто там спит? А, конторская крыса Овсянников… Чего-то с дороги поясницу разломило, Иван Семеныч!
— Хочешь сватом быть, Дорох?.. Сейчас ударим по рукам — и
дело свято… Пропьем, значит, твою девку, коли на
то пошло!
Положение Татьяны в семье было очень тяжелое. Это было всем хорошо известно, но каждый смотрел на это, как на что-то неизбежное. Макар пьянствовал, Макар походя бил жену, Макар вообще безобразничал, но где
дело касалось жены — вся семья молчала и делала вид, что ничего не видит и не слышит. Особенно фальшивили в этом случае старики, подставлявшие несчастную бабу под обух своими руками. Когда соседки начинали приставать к Палагее, она подбирала строго губы и всегда отвечала одно и
то же...
Еще был бы служащий или просто попал куда «на доходы», как лесообъездчик Макар, тогда другое
дело, а
то учитель — последнее
дело.
Сваты даже легонько повздорили и разошлись недовольные друг другом. Особенно недоволен был Тит: тоже послал бог свата, у которого семь пятниц на неделе. Да и бабы хороши!
Те же хохлы наболтали, а теперь валят на баб. Во всяком случае,
дело выходит скверное: еще не начали, а уж разговор пошел по всему заводу.
— Что же, доброе
дело: ум — хорошо, а два — лучше
того.
Петр Елисеич был другого мнения, которое старался высказать по возможности в самой мягкой форме. В Западной Европе даровой крепостной труд давно уже не существует, а между
тем заводское
дело процветает благодаря машинам и улучшениям в производстве. Конечно, сразу нельзя обставить заводы, но постепенно все устроится. Даже будет выгоднее и для заводов эта новая система хозяйства.
Прошел и успеньев
день. Заводские служащие, отдыхавшие летом, заняли свои места в конторе, как всегда, — им было увеличено жалованье, как мастерам и лесообъездчикам. За контору никто и не опасался, потому что служащим, поколениями выраставшим при заводском
деле и не знавшим ничего другого, некуда было и деваться, кроме своей конторы. Вся разница теперь была в
том, что они были вольные и никакой Лука Назарыч не мог послать их в «гору». Все смотрели на фабрику, что скажет фабрика.
Аграфену оставили в светелке одну, а Таисья спустилась с хозяйкой вниз и уже там в коротких словах обсказала свое
дело. Анфиса Егоровна только покачивала в такт головой и жалостливо приговаривала: «Ах, какой грех случился… И девка-то какая, а вот попутал враг. То-то лицо знакомое: с первого раза узнала. Да такой другой красавицы и с огнем не сыщешь по всем заводам…» Когда речь дошла до ожидаемого старца Кирилла, который должен был увезти Аграфену в скиты, Анфиса Егоровна только всплеснула руками.
За
день лошадь совсем отдохнула, и сани бойко полетели обратно, к могилке о. Спиридона, а от нее свернули на дорогу к Талому. Небо обложили низкие зимние облака, и опять начал падать мягкий снежок… Это было на руку беглецам. Скоро показался и Талый,
то есть свежие пеньки, кучи куренных дров-долготья, и где-то в чаще мелькнул огонек. Старец Кирилл молча добыл откуда-то мужицкую ушастую шапку и велел Аграфене надеть ее.
Дело в
том, что они ехали по самому перевалу, на значительной высоте.
Но черемуховая палка Тита, вместо нагулянной на господских харчах жирной спины Домнушки, угодила опять на Макара.
Дело в
том, что до последнего часа Макар ни слова не говорил отцу, а когда Тит велел бабам мало за малым собирать разный хозяйственный скарб, он пришел в переднюю избу к отцу и заявил при всех...
— А сама виновата, — подтягивал Антип. — Ежели которая девка себя не соблюдает, так ее на части живую разрезать… Вот это какое
дело!.. Завсегда девка должна себя соблюдать, на
то и званье у ней такое: девка.
Нюрочке делалось совестно за свое любопытство, и она скрывалась, хотя ее так и тянуло в кухню, к живым людям. Петр Елисеич половину
дня проводил на фабрике, и Нюрочка ужасно скучала в это время, потому что оставалась в доме одна, с глазу на глаз все с
тою же Катрей. Сидор Карпыч окончательно переселился в сарайную, а его комнату временно занимала Катря. Веселая хохлушка тоже заметно изменилась, и Нюрочка несколько раз заставала ее в слезах.
За этим
делом Петр Елисеич совсем забыл окружающих и даже о
том, что в последнее время отравляло ему жизнь.
Оставался Груздев, с которым Петра Елисеича связывало землячество, но и
тот показывался в Ключевском заводе редко и вечно торопился по своим бесконечным
делам.
А между
тем выходит такая штука: сто пятьдесят дроворубов при двухстах лошадях останутся без
дела, да около шестидесяти человек поденщиц-дровосушек.
— А ведь ты верно говоришь, — согласился обескураженный Петр Елисеич. — Как это мне самому-то в голову не пришло? А впрочем, пусть их думают, что хотят… Я сказал только
то, что должен был сказать. Всю жизнь я молчал, Самойло Евтихыч, а тут прорвало… Ну, да теперь уж нечего толковать:
дело сделано. И я не жалею.
— А кто его любит? Самое поганое
дело… Целовальники, и
те все разбежались бы, если бы ихняя воля. А только
дело верное, поэтому за него и держимся… Ты думаешь, я много на караване заводском наживу? Иной год и из кармана уплывет, а кабаками и раскроюсь. Ежели бог пошлет счастки в Мурмосе, тогда и кабаки побоку… Тоже выходит причина, чтобы не оставаться на Самосадке. Куда ни кинь, везде выходит, что уезжать.
В господский дом для увещания в
тот же
день были вызваны оба ходока и волостные старички. С небольшими изменениями повторилась приблизительно
та же сцена, как и тогда, когда ходоков приводили «судиться к приказчику». Каждый повторял свое и каждый стоял на своем. Особенно в этом случае выдвинулся упрямый Тит Горбатый.
В это время обыкновенно в Туляцком конце «играли свадьбы», а нынче только Чеботаревы выдали одну дочь, да и
то все
дело свертели на скорую руку, так что свадьба походила на пожар.
— Всё
те же. Вон Аннушка привела третьева
дни сестру, так Корнило и льнет. Любопытный, пес…
День сегодня тянулся без конца, и Кузьмич точно забыл свой свисток. Аннушка уже несколько раз приставала к Наташке, чтобы
та сбегала в паровой корпус и попросила Кузьмича отдать свисток.
— Вы ошибаетесь, Лука Назарыч, — горячо вступился Мухин. — Я никого не обвинял, а только указывал на желательные перемены… Если уж
дело пошло на
то, чтобы обвинять,
то виновато было одно крепостное право.
— Ах, какое
дело!.. — повторял время от времени сам Груздев. — Разве так можно с людьми поступать?.. Вот у меня сколько на службе приказчиков… Ежели человек смышленый и не вороватый, так я им дорожу. Берегу его, а не
то чтобы, например, в шею.
— Што хорошо,
то хорошо, — заметил Артем, пряча деньги в особый сундучок, который привез с собой из службы. — Денежка первое
дело.
Илюшка вообще был сердитый малый и косился на солдата, который без
дела только место просиживает да другим мешает. Гнать его из лавки тоже не приходилось, ну, и пусть сидит, черт с ним! Но чем дальше,
тем сильнее беспокоили эти посещения Илюшку. Он начинал сердиться, как котенок, завидевший собаку.
— Вот и с старушкой кстати прощусь, — говорил за чаем Груздев с грустью в голосе. — Корень была, а не женщина… Когда я еще босиком бегал по пристани, так она частенько началила меня…
То за вихры поймает,
то подзатыльника хорошего даст. Ох, жизнь наша, Петр Елисеич… Сколько ни живи, а все помирать придется. Говори мне спасибо, Петр Елисеич, что я тогда тебя помирил с матерью. Помнишь? Ежели и помрет старушка, все же одним грехом у тебя меньше. Мать — первое
дело…
Так прошла вся ночь. Таисья
то и
дело уходила справляться в избу Егора, как здоровье бабушки Василисы. Петр Елисеич дремал в кресле у себя в кабинете. Под самое утро Таисья тихонько разбудила его.
Про черный
день у Петра Елисеича было накоплено тысяч двенадцать, но они давали ему очень немного. Он не умел купить выгодных бумаг, а чтобы продать свои бумаги и купить новые — пришлось бы потерять очень много на комиссионных расходах и на разнице курса. Предложение Груздева пришлось ему по душе. Он доверялся ему вполне. Если что его и смущало, так это груздевские кабаки. Но ведь можно уговориться, чтобы он его деньги пустил в оборот по другим операциям, как
та же хлебная торговля.
В скитах ждали возвращения матери Енафы с большим нетерпением. Из-под горы Нудихи приплелась даже старая схимница Пульхерия и сидела в избе матери Енафы уже второй
день. Федосья и Акулина
то приходили,
то уходили, сгорая от нетерпения. Скитские подъехали около полуден. Первой вошла Енафа, за ней остальные, а последним вошел Мосей, тащивший в обеих руках разные гостинцы с Самосадки.
Дело кончилось
тем, что Ефим Андреич раз за вечерним чаем сказал жене...
Дело в
том, что Ефим Андреич только раз в жизни выезжал с Ключевского завода, и
то по случаю женитьбы, когда нужно было отправиться к невесте в Мурмос.
Дело в
том, что отец Парасковьи Ивановны вел торговлю в Мурмосе, имел небольшие деньги и жил, «не задевая ноги за ногу», как говорят на заводах.
Вася был отправлен сейчас же к матери в Мурмос, а Груздев занялся караваном с своею обычною энергией. Во время сплава он иногда целую неделю «ходил с
теми же глазами»,
то есть совсем не спал, а теперь ему приходилось наверстывать пропущенное время. Нужно было повернуть
дело дня в два. Нанятые для сплава рабочие роптали, ссылаясь на отваливший заводский караван. Задержка у Груздева вышла в одной коломенке, которую при спуске на воду «избочило», — надо было ее поправлять, чтобы получилась правильная осадка.
В самый
день похорон, — хоронили покойницу ночью, чтобы не производить соблазна, — прискакал с Самосадки нарочный с известием, что груздевский караван разбился. Это грозило полным разорением, а между
тем Груздев отнесся к этому несчастию совершенно спокойно, точно
дело шло о десятке рублей.
— И не обернуть бы, кабы не померла матушка Палагея. Тошнехонько стало ему в орде, родителю-то, — ну, бабы и зачали его сомущать да разговаривать. Агафью-то он любит, а Агафья ему: «Батюшко, вот скоро женить Пашку надо будет, а какие здесь в орде невесты?.. Народ какой-то морный, обличьем в татар, а
то ли
дело наши девки на Ключевском?» Побил, слышь, ее за эти слова раза два, а потом, после святой, вдруг и склался.
Осмотрев работу, Груздев остался на несколько
дней, чтобы лично следить за
делом. До ближайшей деревни было верст одиннадцать, да и
та из четырех дворов, так что сначала Груздев устроился было на своей лодке, а потом перешел на берег. Угодливый и разбитной солдат ему нравился.
С этого разговора песни Наташки полились каждый вечер, а
днем она
то и
дело попадала Груздеву на глаза. Встретится, глаза опустит и даже покраснеет. Сейчас видно, что очестливая девка, не халда какая-нибудь. Раз вечерком Груздев сказал Артему, чтобы он позвал Наташку к нему в балаган: надо же ее хоть чаем напоить, а
то что девка задарма горло дерет?
Между
тем стоило только умереть Анфисе Егоровне, как у Груздева все пошло вверх
дном.
Адам «начертан» богом пятого марта в шестом часу
дня; без души он пролетал тридцать лет, без Евы жил тридцать
дней, а в раю всего был от шестого часу до девятого; сатана зародился на море Тивериадском, в девятом валу, а на небе он был не более получаса; болезни в человеке оттого, что диавол «истыкал тело Адама» в
то время, когда господь уходил на небо за душой, и т. д., и т. д.
— Ох, грешный я человек! — каялась она вслух в порыве своего восторженного настроения. — Недостойная раба… Все равно, как собака, которая сорвалась с цепи: сама бежит, а цепь за ней волочится, так и мое
дело. Страшно, голубушка, и подумать-то, што там будет, на
том свете.
— Мать Енафа совсем разнемоглась от огорчения, а
та хоть бы глазом повела: точно и
дело не ее… Видел я ее издальки, ровно еще краше стала.
— Прости ты ее, матушка, — молила Таисья, кланяясь Енафе в пояс. — Не от ума вышло это самое
дело… Да и канун надо начинать, а
то анбашские, гляди, кончат.
— Обнакновенно… Да ты чего, этово-тово, зубы-то скалишь, шишига? Тебе
дело говорят… Вот и Мосей
то же скажет.
Крестился инок Кирилл на озере в самый
день крещения, прямо в проруби. Едва не замерз в ледяной воде. Сестру Авгарь окрестил он раннею весной в
том же озере, когда еще оставались забереги и лед рассыпался сосульками.
Не один раз спрашивала Авгарь про убийство отца Гурия, и каждый раз духовный брат Конон отпирался. Всю жизнь свою рассказывал, а этого не признавал, потому что очень уж приставала к нему духовная сестра с этим Гурием. Да и
дело было давно, лет десять
тому назад.
Эта жадность возмутила Мосея до глубины души, и он с удовольствием порешил бы и солдата вместе с вероотступником Кириллом. Два сапога — пара… И Макар тоже хорош: этакое
дело сделали, а он за бабенкой увязался! Непременно и ее убить надо, а
то еще объявит после. Все эти мысли пронеслись в голове Мосея с быстротой молнии, точно там бушевала такая же метель, как и на Чистом болоте.