Неточные совпадения
Несмотря на эти уговоры, о. Сергей с мягкою настойчивостью остался при своем, что заставило Луку Назарыча
посмотреть на попа подозрительно: «Приглашают, а он кочевряжится… Вот еще невидаль
какая!» Нюрочка ласково подбежала к батюшке и, прижавшись головой к широкому рукаву его рясы, крепко ухватилась за его руку. Она побаивалась седого сердитого старика.
Молота стучали, рабочие двигались,
как тени, не смея дохнуть, а Лука Назарыч все стоял и
смотрел, не имея сил оторваться. Заметив остававшихся без шапок дозорного и плотинного, он махнул им рукой и тихо проговорил...
Если
смотреть на Ключевской завод откуда-нибудь с высоты,
как, например, вершина ближайшей к заводу горы Еловой, то можно было залюбоваться открывавшеюся широкою горною панорамой.
Он старался не
смотреть кругом и откладывал порывистые кресты, глядя на одну старинную икону, — раскольникам под открытым небом позволяется молиться старинным писаным иконам,
какие выносят из православных церквей.
— Нашли тоже и время прийти… — ворчала та, стараясь не
смотреть на Окулка. — Народу полный кабак, а они лезут… Ты, Окулко, одурел совсем… Возьму вот, да всех в шею!..
Какой народ-то, поди уж к исправнику побежали.
— Тошно мне, Дунюшка… — тихо ответил Окулко и так хорошо
посмотрел на целовальничиху, что у ней точно что порвалось. — Стосковался я об тебе, вот и пришел. Всем радость, а мы,
как волки, по лесу бродим… Давай водки!
Нюрочка перебегала из столовой в залу и
смотрела в окно на галдевшую на дворе толпу. Ей опять было весело, и она только избегала встречаться с Иваном Семенычем, которого сразу разлюбила. Добрый старик замечал эту детскую ненависть и не знал,
как опять подружиться с Нюрочкой. Улучив минуту, когда она проходила мимо него, он поймал ее за какую-то оборку и прошептал, указывая глазами на Овсянникова...
Набат точно вымел весь народ из господского дома, остались только Домнушка, Катря и Нюрочка, да бродил еще по двору пьяный коморник Антип. Народ с площади бросился к кабаку, — всех гнало любопытство
посмотреть,
как будет исправник ловить Окулка. Перепуганные Катря и Нюрочка прибежали в кухню к Домнушке и не знали, куда им спрятаться.
Убежит Никитич под домну,
посмотрит «в глаз», [Глазом у доменной печи называют отверстие для выпуска шлаков и чугуна. (Прим. Д. Н. Мамина-Сибиряка.)] откуда сочился расплавленный шлак, и опять к лестнице. Слепень бормотал ему сверху,
как осенний глухарь с листвени.
— Вот что, Никитич, родимый мой, скажу я тебе одно словечко, — перебил мальчика Самоварник. —
Смотрю я на фабрику нашу, родимый мой, и раскидываю своим умом так: кто теперь Устюжанинову робить на ней будет, а? Тоже вот и медный рудник взять: вся Пеньковка расползется,
как тараканы из лукошка.
На вернувшуюся из далеких краев молодежь сбегались
смотреть,
как на невиданных зверей.
Положение Татьяны в семье было очень тяжелое. Это было всем хорошо известно, но каждый
смотрел на это,
как на что-то неизбежное. Макар пьянствовал, Макар походя бил жену, Макар вообще безобразничал, но где дело касалось жены — вся семья молчала и делала вид, что ничего не видит и не слышит. Особенно фальшивили в этом случае старики, подставлявшие несчастную бабу под обух своими руками. Когда соседки начинали приставать к Палагее, она подбирала строго губы и всегда отвечала одно и то же...
— Илюшка, ты
смотри за отцом-то, — наставляла она детище. — Куды-нибудь отвернешься, а он
как раз полштоф и стащит…
Все время расчета Илюшка лежал связанный посреди кабака,
как мертвый. Когда Груздев сделал знак, Морок бросился его развязывать, от усердия к благодетелю у него даже руки дрожали, и узлы он развязывал зубами. Груздев, конечно, отлично знал единственного заводского вора и с улыбкой
смотрел на его широчайшую спину. Развязанный Илюшка бросился было стремглав в открытую дверь кабака, но здесь попал прямо в лапы к обережному Матюшке Гущину.
Эта встреча произвела на Петра Елисеича неприятное впечатление, хотя он и не видался с Мосеем несколько лет. По своей медвежьей фигуре Мосей напоминал отца, и старая Василиса Корниловна поэтому питала к Мосею особенную привязанность, хотя он и жил в отделе. Особенностью Мосея, кроме слащавого раскольничьего говора, было то, что он никогда не
смотрел прямо в глаза, а куда-нибудь в угол. По тому,
как отнеслись к Мосею набравшиеся в избу соседи, Петр Елисеич видел, что он на Самосадке играет какую-то роль.
Старуха Мавра с удивлением
посмотрела на дочь, что та ничего не знает, и только головой указала на лужок у реки. Там с косой Наташки лихо косил какой-то здоровенный мужик, так что слышно было,
как жесткая болотная трава свистела у него под косой.
Прошел и успеньев день. Заводские служащие, отдыхавшие летом, заняли свои места в конторе,
как всегда, — им было увеличено жалованье,
как мастерам и лесообъездчикам. За контору никто и не опасался, потому что служащим, поколениями выраставшим при заводском деле и не знавшим ничего другого, некуда было и деваться, кроме своей конторы. Вся разница теперь была в том, что они были вольные и никакой Лука Назарыч не мог послать их в «гору». Все
смотрели на фабрику, что скажет фабрика.
Девочка осталась без матери, отец вечно под своею домной, а в праздники всегда пьян, — все это заставляло Таисью
смотреть на сироту,
как на родную дочь.
Аграфена вдруг замолкла,
посмотрела испуганно на мастерицу своими большими серыми глазами, и видно было только,
как вся она дрожала, точно в лихорадке.
Опять распахнулись ворота заимки, и пошевни Таисьи стрелой полетели прямо в лес. Нужно было сделать верст пять околицы, чтобы выехать на мост через р. Березайку и попасть на большую дорогу в Самосадку. Пегашка стояла без дела недели две и теперь летела стрелой. Могутная была лошадка, точно сколоченная, и не кормя делала верст по сту. Во всякой дороге бывала. Таисья молчала, изредка
посматривая на свою спутницу, которая не шевелилась,
как мертвая.
— Ну, ты у меня
смотри: знаем мы,
как у девок поясницы болят… Дурите больше с парнями-то!.. Вон я как-то Анисью приказчицу видела: сарафан кумачный, станушка с кумачным подзором, платок на голове кумачный, ботинки козловые… Поумнее, видно, вас, дур…
Ужин прошел очень скучно. Петр Елисеич больше молчал и старался не
смотреть на гостью. Она осталась ночевать и расположилась в комнате Нюрочки. Катря и Домнушка принесли ей кровать из бывшей комнаты Сидора Карпыча. Перед тем
как ложиться спать, Анфиса Егоровна подробно осмотрела все комоды и даже пересчитала Нюрочкино белье.
Как казалось Петру Елисеичу, именно со времени этого визита Нюрочка изменилась в отношениях к нему и время от времени так пытливо
смотрит на него, точно не решается спросить что-то.
— Так-то оно так, а кто твой проект читать будет? Лука Назарыч… Крепостное право изничтожили, это ты правильно говоришь, а Лука Назарыч остался… Старухи так говорят: щука-то умерла, а зубы остались…
Смотри,
как бы тебе благодарность из Мурмоса кожей наоборот не вышла. Один Овсянников чего стоит… Они попрежнему гнут, чтобы вольного-то мужика в оглобли завести, а ты дровосушек да кричных мастеров здесь жалеешь. А главная причина. Лука Назарыч обидится.
Терешка-казак только
посмотрел на отца, — дескать, попробуй-ка сам зацепить проклятую бабу. Чтобы напустить «страховыну», Коваль схватился даже за свою черемуховую палку,
как это делал сват Тит. Впрочем, Лукерья его предупредила. Она так завопила,
как хохлы и не слыхивали, а потом выхватила палку у старика и принялась ею колотить мужа.
— Сам-то я? — повторил
как эхо Морок,
посмотрел любовно на Слепня и засмеялся. — Мне плевать на вас на всех… Вот
какой я сам-то! Ты вот,
как цепная собака, сидишь в своей караулке, а я на полной своей воле гуляю. Ничего, сыт…
Некоторые дремали, опустив головы и бессильно свесив руки с напружившимися жилами, другие безучастно
смотрели куда-нибудь в одну точку,
как пришибленные.
— Вот
смотри,
какие у нас пильщики! — крикнул Вася, подбегая к решетке стоявшего посреди площади памятника.
Это священное право мужа обезоруживало всех, и только бабы-соседки бегали
посмотреть,
как Макар насмерть увечит жену.
Собиралась целая толпа, чтобы
посмотреть,
как Морок будет «страмить» дозорного.
По праздникам лавка с красным товаром осаждалась обыкновенно бабами, так что Илюшка едва успевал с ними поправляться. Особенно доставалось ему от поденщиц-щеголих. Солдат обыкновенно усаживался где-нибудь у прилавка и
смотрел,
как бабы тащили Илюшке последние гроши.
Лицо у ней сделалось совсем белое,
как воск; только глаза по-прежнему
смотрели неприступно-строго.
Она все время бесконечной раскольничьей службы стояла,
как очарованная, и все
смотрела на читавшую инокиню.
Кержанки-богомолки облепили могилку,
как пчелы, и с изумлением
смотрели прямо в рот новой головщице.
Сделав несколько шагов вперед, Аглаида остановилась за деревом и стала
смотреть, что будет делать Кирилл. Он лежал попрежнему, и только было заметно,
как вздрагивало все его тело от подавленных рыданий. Какая-то непонятная сила так и подталкивала Аглаиду подойти поближе к Кириллу. Шаг за шагом она опять была у ключа.
— Ну его к ляду, управительское-то место! — говорил он. — Конечно, жалованья больше, ну, и господская квартира, а промежду прочим наплевать… Не могу, Паша, не могу своего карактера переломить!.. Точно вот я другой человек, и свои же рабочие по-другому на меня
смотрят. Вижу я их всех наскрозь, а сам
как связанный.
Фрол
смотрел на брата,
как на чужого человека, а вытянувшийся за два года Пашка совсем не узнавал его.
— Гм… да. То-то я
смотрю на нее: лицо
как будто знакомое, а хорошенько не упомню. Да и видел я ее всего раз, когда она просила насчет брата.
Нюрочка сильно смутилась, — у ней в голове мелькнул образ того черного ангела, который запечатлелся в детской памяти с особенною рельефностью. Она припомнила дальше,
как ей сделалось больно, когда она увидела этого черного ангела разговаривающим у ворот с обережным Матюшкой. И теперь на нее
смотрели те же удивительные, глубокие серые глаза, так что ей сделалось жутко. Да, эта была она, Аглаида, а Парасковья Ивановна называет ее Авгарью.
Он так пытливо и проницательно
смотрел, что Нюрочка даже покраснела. Ей вдруг сделалось неловко. А о. Сергей все сидел и, не торопясь, расспрашивал ее о разных разностях,
как старый и хороший друг.
— Я
смотрю на рабочую силу,
как на всякую машину, — и только.
Потом он что-то такое спросил ее, вероятно невпопад, потому что она
посмотрела на него удивленными глазами. Что она ответила, он не понимал, а только видел,
как она вышла из комнаты грациозною походкой,
как те редкие сновидения,
какие заставляют молодеть. Голиковский сидел несколько времени один и старался припомнить, зачем он приехал сюда и
как вообще очутился в этой комнате. Из раздумья вывел его Петр Елисеич, за которым уже успели послать на фабрику.
Нюрочка
посмотрела на отца и опустила глаза. Ей ужасно хотелось
посмотреть,
какой стал теперь Вася, и вместе с тем она понимала, что такое любопытство в настоящую минуту просто неприлично. Человек болен, а она пойдет
смотреть на него,
как на редкого зверя. Когда после обеда отец лег в кабинете отдохнуть, Нюрочка дождалась появления Таисьи. Мастерица прошла на цыпочках и сообщила шепотом...
Нюрочка припомнила,
как вчера отец сказал за обедом: «
Какой молодец этот Вася…», и внимательно
посмотрела на больного.
У магазина собиралась кучка любопытных, жаждавшая
посмотреть,
как Морок «травит» Домнушку.
Приходил он и на фабрику
посмотреть,
как Феклиста работает у дровосушных печей, и на покос к Чеботаревым являлся, и вообще проходу не давал девке.
— Знаю, знаю. Вы
смотрите на людей,
как на машину.
Жаль было
смотреть,
как голодная скотина валилась с ног.
А Голиковский и в ус не дул: выйдет на балкон, закурит сигару и
смотрит,
как мимо господского дома едут то самосадчане, то ключевляне, то свои мурмосские.
— А пришел
посмотреть,
как вы тут живете… Давно не бывал. Вот к Анисье в гости пойду… Может, и не прогонит.